Бог примет всех

Именно, на Южном фронте, она встретилась со Сталиным, в лице которого и приобрела надежную поддержку. Катерина полностью разделяла мнение Сталина, которое шло в разрез мнению Ленина и Троцкого об использовании белых офицеров в Красной Армии. Это не осталось незамеченным со стороны этих людей. Вскоре ее сняли с должности представителя ЧК при 8-ой армии. Тогда она почувствовала, что жизнь ее находится в реальной опасности, она ждала ареста со стороны Троцкого и расстрела. Как-то вечером, она позвонила Ленину домой. Как не странно, ей ответили. Трубку сняла Надежда Константиновна Крупская.

— Надежда Константиновна, помогите мне, пожалуйста. Я прошу вас, организуйте мне встречу с Владимиром Ильичом. Мне эта встреча, просто, необходима.

Ей удалось встретиться с Лениным через три дня. Они долго разговаривали: его интересовало положение на фронте, ее встречи со Сталиным и Львом Троцким, ее мнение об этих лицах. Похоже, Ленин простил ее. Вскоре Катерину вновь назначили представителем ВЧК 13-ой армии. Почему Ленин снова направил ее в армию, можно было лишь догадываться. Выступая 6 декабря 1920 года на совещании московского партийного актива, Ленин заявил:

— Сейчас в Крыму 300 000 белогвардейцев разных мастей — офицеров, казаков и другой буржуазии. Все вы отлично понимаете, что это источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы их, не боимся. Мы говорим, что возьмем их, распределим, подчиним и переварим. Как все это будет происходить, покажет время.

Катерина без лишних слов поняла поставленную перед ней задачу. На следующий день, она направилась в Крым добивать остатки Белой Армии.

***

Ночь была тихой, как перед грозой. Листья замерли и даже пыль, словно уставшая за день, прижалась к земле. На северо-востоке все время слышались глухие буханья. Гул канонады то затихал, то усиливался. Все было ясно, что это била артиллерия. Часа через три, из города потянулись первые подводы с раненными солдатами. С каждой минутой поток все нарастал и нарастал. К дому Варшавских медленно шагая, направились три офицера. Высокий молодой офицер с лентою патронов через плечо, подошел к двери.

— Хозяйка, откройте! — произнес он. — Откройте!

Иван Ильич, шлепая по полу ночными тапочками, направился к двери.

— Кто там? — по привычке спросил он.

— Вам привет от Евгения, — прозвучало из-за двери.

Он быстро открыл дверь. Перед ним стоял офицер с винтовкой в руках, из-за пояса торчали две ручки ручных гранат. Чуть в стороне чернела казенная двуколка и еще две фигуры с винтовками.

— Скажите, здесь живет доктор Варшавский? — спросил офицер. — Мы от Евгения.

— Да. Это я, — ответил Иван Ильич. — Кто вы?

Офицер сунул руку во внутренний карман кителя и достал оттуда конверт.

— Вот, пожалуйста, возьмите. Вам письмо от сына.

— Спасибо, штабс-капитан. Зайдете, выпейте хоть стакан чаю?

— Благодарю вас, но меня ждут товарищи.

— Так ведите и их.

Двуколка, нагруженная большим бочонком, спустилась с горы. Штабс-капитан поднялся на террасу с еще двумя офицерами. В зал вошла Нина с наброшенным на плечи шерстяным платком.

— Присаживайтесь, господа, я уже поставила самовар. Отдыхайте.

Иван Ильич вскрыл конверт и стал жадно читать письмо. Письмо было написано наскоро, взволнованным подчерком. Евгений писал, что их полк экстренно направляется в Керчь, где красные хотят прорвать их оборону. Он быстро прочитал и протянул конверт Нине.

Хозяин дома посмотрел на офицеров.

— Скажите, господа, а почему вы не с полком?

Штабс-капитан улыбнулся вопросу и посмотрел на своих товарищей.

— У нас другая задача, господин Варшавский, — ответил он.

— Скажите, почему наши войска отходят или я ошибаюсь?

— Нет, Иван Ильич. Просто гонят нас большевики. Да и гнать-то, в сущности, некого. Армии, если сказать вам честно, больше не существует, расползлась по швам и без швов. Надеяться больше не на кого. Союзники нас предали, французы отдали большевикам Одессу, — ответил ему подпоручик и посмотрел на своего старшего товарища.

— Вы не профессиональный военный, — заметил штабс-капитан, — поэтому все вам и кажется, так страшно. Во всякой войне бывают разные колебания в ту или иную сторону. Вы не беспокойтесь, вот соберемся с силами, подойдут резервы, и погоним красных, как стадо овец. Их только раз разбить, а дальше работа будет лишь кавалерии.

— С таким командным составом никого не разобьем, это точно, — произнес третий офицер, смуглый артиллерист, с родинкой на шее и шрамом на щеке от сабельного удара. — Наше горе — командиры уже сидят на чемоданах и готовы бежать заграницу. Им глубоко наплевать на наш народ.

Штабс-капитан вскочил со стула и нервно зашагал по комнате.

— Вы правы! Ох, уж этот командный состав! Совсем как при царе-батюшке: бездарность на бездарности, штабы кишат франтами-бездельниками, которые и носа не кажут на фронт. Грандиозное воровство опутало войска: наши солдаты сидят в окопах в рваных шинелях, а в тылу идет распродажа обмундирования, все мужики в деревнях ходят в английских френчах и армейских ботинках.

Он остановился, глубоко вздохнул и продолжил:

— Фронт трещит. Бросили наш полк недавно, нас три тысячи штыков против пятнадцати тысяч красных! Смешно! Порубили они нас в капусту! Рубили десятками и сотнями. Рубили без разбора — больных и раненных шашками в захваченных лазаретах. А в ночь с 16 на 17 на железнодорожном вокзале города по приказу комиссара 9-й дивизии Моисея Лисовского было расстреляно около сотни раненых офицеров Виленского полка, не успевших эвакуироваться. А почему? Да о них просто-напросто забыли? А я хорошо помню все это! Сволочи! Пока буду жить, буду стрелять, и вешать это хамье!

Он сел за стол и достав из кармана папиросы, попробовал прикурить. Было видно, как дрожат его руки.

— Знаете, господа, с немцами и австрийцами мы были рыцари. А против большевиков мне совесть моя разрешает все! Меня пьяные матросы били по щекам, плевали в лицо, сорвали с меня погоны, Владимира с мечами. На моих глазах расстреливали моих товарищей. В нашей родовой усадьбе хозяевами расхаживают мужики, рвут фамильные портреты, плюют на паркет…. Не могу, господа, увольте… Жена, моя нищенствует! Расстреливать буду, жечь, пытать…. Развалили армию, отдали Россию жидам. Без рук, без ног останусь, — поползу, зубами буду грызть и стрелять!

Нина разлила чай по чашкам, поставила на стол вазочку с кизиловым вареньем и села на диван.

— А у меня такой ненависти к большевикам нет, — тихо произнес подпоручик. — Но я человек деятельный, сидеть в такое время, сложа руки, не мог. А выбора у нас действительно нет: либо большевики, либо мы. Когда в Питере, за покушение на Ленина, большевики расстреляли пятьсот ни в чем не повинных заложников, я почувствовал, что с этими людьми жить не смогу. Кровь залила Россию… Нужно уходить за кордон…..

— Бежать? Куда? — громко произнес штабс-капитан. — Мы недавно расстреляли двух таких, которые тоже решили уйти за кордон.

— Вот передайте моему сыну небольшую записку, произнес Иван Ильич и протянул ее штабс-капитану. — Скажите, что все у нас хорошо.

— Если встречу, то непременно. Спасибо за чай. Он сейчас громит тылы красных, бьет их и в хвост, и в гриву. Мы все удивляемся его мужеством.

— Насколько я слышал, он все пытается встретиться с какой-то женщиной, что представляет ВЧК в 13-ой армии. Кто она для него, никто из офицеров не знает, — произнес подпоручик, вставая из-за стола.

Офицеры вышли и направились к двуколке. Колеса загремели по каменистой дороге, по которой двигались на юг, отходящие войска добровольческой армии.

***

Небо сначала посерело, а затем приобрело цвет топленого молока. По земле пополз густой туман. Видимость упала до ста метров. Варшавский оторвал от глаз бинокль и посмотрел на казаков, которые буквально срослись с винтовками. Все ждали атаки красноармейцев.

— Никак идут, ваше благородие, — произнес стоявший рядом с ним пулеметчик.

Евгений снова приложил к глазам бинокль. Сквозь рваные клочья тумана показались плотные цепи красноармейцев.

«Сколько же их», — успел подумать Варшавский, заметив идущих за первой цепью, вторую.

— Огонь по моей команде. Подпусти их ближе!

Тишина, висевшая над полем, похоже, пугала красных. Цепь постепенно стала ломаться и вскоре превратилась в десятки небольших групп, которые осторожно двигались вперед. Судя по их сгорбленным фигуркам, страх все больше и больше вселялся в их души. Отдельные красноармейцы останавливались и оглядывались назад, словно старались определить расстояние до своих позиций.

«Боятся, — подумал Евгений. — Все мы смертны и красные и белые».

— Огонь! — громко выкрикнул Евгений.

Шквал свинца буквально снес первую цепь атакующих бойцов. Красные попятились назад, сначала медленно, а затем уже бросились бежать, бросая на бегу оружие.

— В атаку! Вперед! — выкрикнул Варшавский и, выхватив из ножен шашку, ударил кВ бока коня шпорами.

Вслед за ним из кустов выскочили казаки. Все бросились догонять бегущих красногвардейцев. Началось простое истребление врага. Обезумевшие от страха красные метались по полю стараясь спрятаться от атакующих их казаков. На этом порыве, сотня ворвалась в небольшой поселок, улицы которого были забиты обозом. Пленных не брали по одной причине, что просто не знали, что с ними делать дальше. По поселку носились напуганные грохотом лошади, то тут, то там шла ожесточенная стрельба, которая перерастала в рукопашные бои. Вскоре все стихло. По улицам бродили казаки, полупьяные от крови и боя.

Раздался протяжный вой, а затем раздался сильный взрыв, который разметал избу. Это по населенному пункту ударила артиллерия красных. Поселок заволокло дымом горящих хат.

— Отходим! — громко прокричал Варшавский.

Казаки стали быстро покидать поселок, гоня впереди себя, захваченный красный обоз.

— Господин поручик! Смотрите, что мы нашли в одной из подвод, — произнес один из казаков.

Евгений подошел к подводе и откинул в сторону укрытый шторой мешок. Он был набит носильными вещами: шубами, меховыми шапками, между ними были аккуратно уложен немецкий фарфор.

— Вот сволочи, награбили! — возмущенно произнес Варшавский. — Вот она, пролетарская правда — грабь, убивай…

Развернувшись, Евгений направился к лошади, которая мирно щепала траву. Она иногда вздрагивала своим крупом от грохота рвущихся в поселке снарядов. Он ловко вскочил в седле и, ударив коня плетью, помчался в голову колонны, которая медленно втягивалась в глубокую балку. Впереди послышалась стрельба. Варшавский придержал коня, ожидая донесения.

— Господин поручик! Впереди красные!

— Много их?

— Человек сорок — пятьдесят, — произнес казак. — Какие будут указания?

— Атакуем! Шашки наголо. Рысью марш!

Отряд Варшавского вылетел из балки и со свистом, и криками устремилась на красноармейцев. Раздалось несколько выстрелов, которые не могли остановить конную лаву, которая буквально смяла, а затем поглотила в себе красноармейцев. Вскоре все стихло, все красные были порублены.