Август Октавиан

И тут Октавий назвал имя Сальвидиена Руфа.

Я не сомневаюсь, что тебе, как и всем нам, приходилось переживать то загадочное ощущение предвидения — краткий миг, когда, совершенно необъяснимо для себя самого, под влиянием случайного слова, едва заметного движения век — да чего угодно — вдруг приоткрывается завеса и сквозь пелену времени тебе является видение, которому нет имени. Я не религиозный человек, но порой почти готов поверить, что боги действительно говорят с нами, но, лишь застигнутые врасплох, мы слышим их голоса.

— Сальвидиен Руф, — сказал Октавий, и в этот момент я почувствовал, как что-то внутри у меня оборвалось: такое ощущение бывает, когда падаешь с большой высоты.

На мгновение Антоний застыл без движения, затем зевнул и сказал лениво:

— Сальвидиен Руф… Ты уверен?

— Вполне, — ответил Октавий. — У тебя не должно быть возражений против его кандидатуры. Если бы я не оставил на него мои легионы перед отбытием сюда, он был бы сейчас здесь со мной. — А затем сухо добавил: — Ты конечно же помнишь, как хорошо он сражался против тебя при Мутине.

Антоний ухмыльнулся:

— Да, я помню. Ему придется ждать целых четыре года… Тебе не кажется, что к тому времени его терпение может истощиться?

— Он понадобится нам в борьбе с Кассием и Брутом, — терпеливо объяснил Октавий. — И Секстом Помпеем. Если мы выдержим все эти битвы, то он вполне заслуживает такой чести.

Антоний долго смотрел на него насмешливым взглядом; затем кивнул головой, будто решившись на что-то.

— Хорошо, — произнес он, — будь по-твоему: отдаю его тебе — решай, для чего он больше подходит — для консульства или для проскрипционных списков.

— Я не понимаю твоей шутки, — сказал Октавий.

— А это вовсе не шутка.

Антоний прищелкнул пальцами, и один из помощников передал ему свиток. Антоний небрежно бросил его на стол перед Октавием.

— Он весь твой.

Октавий взял свиток, развернул его и стал читать. На лице его не дрогнул ни один мускул. Читал он долго; наконец, закончив, протянул свиток мне.

— Это почерк Сальвидиена? — тихо спросил он.

Я прочел письмо и произнес как во сне:

— Да, это почерк Сальвидиена.

Он взял письмо из моих рук и долгое время сидел, неподвижно уставившись в одну точку. Я наблюдал за его лицом, прислушиваясь к глухому стуку дождя по соломе, покрывающей крышу лачуги.

— Не такой уж это и великий дар, — заметил Антоний. — Нынче, когда мы пришли к соглашению, он мне без пользы. Теперь мы вместе, и я не могу доверять ему. Такого рода тайна ни к чему ни тебе, ни мне.

Он указал на письмо:

— Он послал мне его, как только я присоединился к Лепиду в Авиньоне. Должен признаться, я поначалу было соблазнился, но потом решил обождать и посмотреть, чем закончится наша с тобой встреча.

Октавий согласно кивнул.

— Итак, включить его в списки? — спросил Антоний.

Октавий отрицательно покачал головой.

— Нет, — сказал он глухим голосом.

— Тебе следует привыкнуть к подобным вещам, — нетерпеливо воскликнул Антоний. — Он представляет для нас угрозу, если не сейчас, то в будущем. Я вношу его в списки.

— Нет, — повторил Октавий, не повышая голоса, но звук его наполнил всю комнату.

Он впился взглядом в Антония — в глазах его пылало синее пламя.

— Он не будет подвергнут проскрипции.

Затем он отвернулся, и взгляд его потух.

— Об этом не может быть и речи, — прошептал он.

Затем, помолчав, обратился ко мне:

— Ты напишешь Сальвидиену письмо, в котором уведомишь его, что отныне он не является командующим моими армиями, не состоит у меня на службе и, — он на мгновение замялся, — больше мне не друг.

Я так больше и не взглянул на письмо — в том не было нужды: слова его навечно запечатлелись в моей памяти; с тех пор прошло более двадцати пяти лет, но они по-прежнему тревожат меня, как застарелая рана. Передаю тебе содержание письма слово в слово:

«Квинт Сальвидиен Руф приветствует Марка Антония. Под моим началом имеются три легиона римских воинов, но я вынужден оставаться в бездействии, в то время как Децим Брут Альбин собирает силы для преследования тебя и твоих армий. Сенат предал Октавия Цезаря, который возвращается в Рим с пустыми руками. Я потерял веру как в него, так и в наше будущее. Только в тебе я вижу достаточно мужества и воли, чтобы покарать убийц Юлия Цезаря и избавить Рим от тирании аристократии. По всему этому я готов отдать в твое распоряжение мои легионы при условии, что ты согласишься предоставить мне равное с тобой право командовать ими и обязуешься продолжать дело, которому я посвятил себя вместе с Октавием Цезарем и которое пало жертвой игры честолюбий и политики уступок. Я готов присоединиться к тебе в Авиньоне».

Глубоко опечаленный, я сел за письмо к тому, кого мы считали за брата. Децим Карфулен, который сражался бок о бок с Сальвидиеном при Мутине, взялся доставить письмо по назначению. С его собственных слов я и передаю тебе, как все было.

Сальвидиен, до которого уже дошли слухи о миссии Карфулена, в одиночестве дожидался его в своем шатре. По словам Карфулена, он был спокоен, но очень бледен. Он только что побрился и, как того требовал, обычай, уложил свежесбритую бороду в небольшой серебряный ларец, стоящий на столе.

— Вот я и покончил с отрочеством, — сказал Сальвидиен, указывая на открытый ларец. — А теперь я готов выслушать твое послание.

Карфулен, растроганный до глубины души, молча протянул ему письмо. Сальвидиен прочитал его, оставаясь на ногах, потом покачал головой и сел за стол лицом к Карфулену.

— Ты желаешь послать ответ? — нарушил тишину Карфулен.

— Нет, — ответил Сальвидиен и затем добавил: — Вот мой ответ.

Медленно, но без тени колебаний он вытащил из-под складок тоги кинжал и со всей силой вонзил его себе в грудь на глазах у Карфулена. Тот бросился было к нему, но Сальвидиен остановил его движением руки. Затем низким голосом, с небольшим придыханием, проговорил:

— Передай Октавию, что, если я не могу быть ему другом при жизни, я буду им в смерти.

Он оставался сидеть за столом, пока глаза его не заволоклись туманом и он не рухнул на землю.