Исторические романы. Компиляция. Книги 1-7

12

У нас имеется полная возможность восстановить подлинную картину того, что случилось в долине реки Вольтурна. На этот счет имеются неопровержимые документы. Это необходимо сделать, по крайней мере, по двум причинам: 1) потому что «после Вольтурна» картина стала предельно ясной и все увидели и поняли, на чью сторону склонилась чаша весов, и 2) чтобы последующие события стали более ясными и не допускали двух толкований.

После того что произошло с Фимбрием и Сципионом, Норбан заявил: правы те, что утверждают, что из лисы и льва, сосуществующих в душе Суллы, всегда опаснее лиса. Лев есть лев, рассуждал консул Норбан, он надеется на свою силу и имеет дело с силой. А лиса пользуется оружием, не дозволенным среди порядочных людей. Поэтому она способна заморочить голову, усыпить бдительность и уже уснувшему врагу преспокойно перегрызть глотку.

Консул Норбан, как это явствует из документов, отдал приказ об атаке. Пусть лев покажет свои когти! Это лучше, чем лисий хвост – рыжий, облезлый, противный…

Момент для удара был выбран удачно: новое войско Сципиона не успело по-настоящему влиться в когорты и манипулы Суллы. Командование над бывшим войском Сципиона Сулла поручил Фронтану. В течение ближайшей недели предполагалось полное слияние двух войск. Поэтому к вечеру (в день пленения Сципиона) Сулла с воинами возвратился в лагерь. И тут же приказал копать еще один ров вокруг лагеря. Поздно вечером работа была в разгаре. Дозоры, высланные на север, восток и юг, не обнаруживали движения врага. В направлениях Вольтурн – Калым, Вольтурн – Капуя, Вольтурн – Кумы как будто все было спокойно. Ни Марий, ни Норбан, ни Телезин не высказывали ни малейшей активности. Сулла велел всю ночь копать ров, утроить бдительность, а Фронтану поскорее избавляться от неблагонадежных и готовить войско к движению на север, к Риму.

Светильник в палатке Суллы горел допоздна. Эпикед несколько раз справлялся, не спит ли его господин. Однако Сулла и не думал о сне. Перед ним лежали чистые листы пергамента, и он что-то записывал. Потом вставал и ходил взад и вперед. Снова что-то писал. Поскольку особой любви к письму за Суллой не замечалось, Эпикед подивился этому обстоятельству. Он все-таки напомнил своему господину, что уже наступило время третьей стражи…

– Ну и что? – рассеянно спросил Сулла.

– Положено спать, – сказал слуга, – особенно после такой победы.

– Ты так думаешь?

– Да, великий господин.

Сулла досмотрел на слугу пронзительным взглядом голубых глаз. И глаза надолго застыли. Словно бы остекленели.

– Ты удивляешься? – спросил слуга.

– Немного, Эпикед.

– Чему, о великий господин?

Сулла подумал: сказать или промолчать? Решил сказать:

– Видишь ли, Эпикед, раньше ты не произносил слова «великий»,..

– Ну, так что ж?

– Ты ничего просто так не произносишь. Прежде чем сказать, ты думаешь.

– Возможно.

– И ты решил, что пора?

– Да.

– И ты один так будешь величать? – Сулла спрашивал очень серьезно. Без тени юмора.

– Нет.

– А кто же еще, Эпикед?

Эпикед задумался. И тоже всерьез. Вдруг родилась прекрасная идея! Он не высказал ее полностью. Но намекнул довольно-таки прозрачно.

– Сегодня решилось очень многое, – сказал Эпикед. – Боги указуют тебе путь в Капитолий. – Эпикед почему-то озлобился. Это с ним бывало, но очень редко. – Почему бы не величать тебя великим? Именно теперь! Почему?!

Сулла пожал плечами. Но проявил крайний интерес к рассуждению своего слуги.

– Почему?! – сердито вопрошал Эпикед. – Ждут, пока ты взойдешь на Палатин и Капитолий? Ждут? Да? – Слуга наклонился, заговорщически: – Нет, пусть величают сейчас! Немедля! Потом это будет ясно каждому дураку. Скоро весь мир назовет тебя великим. Но я хочу быть первым, кто назовет тебя великим.

Сулла молчал.

– Да, да! Сейчас же! Немедля, великий Сулла!

Эпикед прытко выбежал из палатки и привел с собою Децима. Центурион засиял от удовольствия: он же лицезрит своего господина! И по-солдатски четко сказал:

– Великий господин! Слушаю тебя.

Как это ни странно, но Сулла чуточку растерялся.

– Э-э-э, – сказал он, – все ли в порядке со стражами? Почему я не слышу пения рожков?

Децим доложил, пяля глаза, вздернув нос, выставив свой мощный подбородок:

– О великий господин мой! Все в должном порядке в военном лагере великого полководца Суллы!

– Иди, – мягко приказал Сулла.

– Это только первый среди сонма твоих обожателей, – сказал Эпикед, когда центурион покинул палатку и шаги его замерли в ночной тишине.

Торжественная сосредоточенность на лице слуги и его готовность служить своему господину верой и правдой, невзирая ни на что, навели Суллу на некие мысли. Не такие уж простые, чтобы о них сказать в двух словах. Смутные очертания чего-то нового, пока еще размытые настолько, что трудно оценить это новое во всей полноте, понемногу заняли все сознание полководца. Сегодня, именно в эту ночь, родилось нечто, что долго бродило в нем, еще со времени Югуртинской войны в Мавритании. Там, в Африке, Сулла едва-едва ощутил свои возможности в политике и в военном деле. Первый успех – пленение Югурты – укрепил его веру в самого себя. Без этого он не смог бы жить дальше. Без этого не пошел бы дальше. А сегодняшняя победа над Сципионом озарила его душу таким заревом, при свете которого он уже увидел себя в Риме. Но уже не в том качестве, в каком был когда-то, пять лет назад. То время ушло безвозвратно. Он теперь совсем другой. Это ясно даже его слуге… И Рим, наверное, будет другим...

Полководец внимательно пригляделся к своему слуге, и тот показался ему тоже другим. И он приписал эту перемену в Эпикеде своему блистательному успеху: двадцать когорт прибирают к рукам сорок. Словно цыплят в курятнике! Воистину невиданное в истории!

И Децим тоже выглядел иначе. Но ведь по существу так и должно быть. А как же?

Правда, с этой мелочью – эпикедами и децимами – дело ясное. Они будут лизать пятки. А вот те, кто повыше? Как они посмотрят?

Эпикед, помнится, рассказывал однажды про египетского князя, жившего в назапамятные времена. Этот удалец быстро привел в чувство свое окружение и сделался даже богом…

– Эпикед, – говорит Сулла, – как звали того египетского князя?

– Какого?

– Как какого? Который богом сделался.

Эпикед усмехнулся:

– Ах, того! Нармером звали. Если не ошибаюсь.

Сулла погрустнел:

– Да-а, Нармер, Нармер…

И запел под нос песенку. Это был какой-то тягучий, нескончаемый мотив. Зато слова простые, слова четкие: «Нармер, Нармер, Нармерчик…»

– Эпикед… – сказал Сулла, опустив лоб на два тугих кулака и невольно изображая из себя мыслителя. – Эпикед, тому князю египетскому было легко…

– Почему, о великий?

– Очень просто: он жил не в республике.

– А где же, о великий?

– В царстве. Или фараонстве… Или княжестве… А за нашими плечами шестьсот лет демократии…

Слуга удивился:

– Ну, так что ж? При чем демократия? Какое она имеет отношение к тебе?

– Прямое.

– А все-таки, о великий?

Сулла почесал кончик носа.

– Это говорят, к питью, – пояснил он насчет кончика носа, – Есть такая примета в Колхиде.

– Нет, – сказал Эпикед, – можно вполне, не нарушив ни единого закона республиканского строя, выжимать из квиритов воду или вино…

– Правда?

Этот Сулла умел иногда задавать вопросы, достойные несмышленыша. Разве не понимает сам? Или прикидывается простачком? Или ищет поддержки своим мыслям?.. Скорее всего, последнее.

И, наблюдая за лицом слуги, на котором явственно просвечивала ирония, Сулла сказал:

– Я же человек сентиментальный, Эпикед. Не все понимаю. Не все представляю.

– О великий! Разреши усомниться в этом? – И в знак своей глубокой просьбы слуга поклонился низким поклоном. Чего не бывало до сих пор. Чем, говоря откровенно, тоже немало удивил своего господина.

– Ты не простой слуга, Эпикед, – сказал Сулла.

Опять глубокий благодарственный поклон.

Сулла решил не обращать внимания на эти нововведения слуги. Пусть себе тешится… Если это ему по нутру. Если это доставляет особое удовольствие… Но заметно по всему, что доставляет…

Заиграли рожки: это сменялась стража. Потом снова стало тихо.

– Поздно, – сказал слуга.

– Самая пора работать, – сказал господин.

И они понимающе улыбнулись друг другу. Равною, дружескою улыбкой.

Нет, они нужны друг другу! Созданы друг для друга!..

– О великий! – благоговейно произнес слуга, поклонился глубоким поклоном и попятился к выходу. Чем снова и снова озадачил своего господина…