Родные гнездовья
![Родные гнездовья](/uploads/covers/2024-02-28/rodnye-gnezdovya-201.jpg-205x.webp)
- Автор: Лев Смоленцев
- Жанр: Историческая проза
- Дата выхода: 1982
Читать книгу "Родные гнездовья"
* * *
Союз губернатора с начальником жандармерии и распорядителем финансов, сложившийся на общности цели, которую надо было тщательно скрывать от окружающих, был действенным и взаимовыгодным. Губернатор не расспрашивал Чалова, почему он хочет выгородить Тафтина, хотя знал, что тот инсценировал разграбление самоедами открытых для них магазинов в селах Колва и Болбано. Догадывался он и о том, что «самоеды-грабители» были отравлены стрихнином по заданию того же Тафтина, и о том, что следователь, назначенный по этому делу Шидловским, исчез не без содействия Чалова. Сосновский даже не спросил у шефа архангельских жандармов, для чего тому нужен Тафтин, ибо поиски правды требовали обратных действий — пресечения преступлений. А это бы всколыхнуло Чалова и заставило его копаться в делах Сосновского — Ушакова, хватать руку камергера, запущенную в государственную казну, как в собственный карман. Каждый из членов тройственного союза, боясь другого, старался помогать соучастнику небывалого ограбления без лишних слов.
Только благодаря таким взаимоотношениям «троицы», как звали теперь архангелогородцы союз губернатора с Чаловым и Ушаковым, Тафтин, вместо того чтобы занять место в тюрьме, получил право беспредельной власти над всеми кочевниками европейской Российской тундры. Учитывая, что слух об отмене пушного ясака может достичь самоедов, он укрепил «свое право» «Дарственной Грамотой», якобы жалованной ему — Петру, сыну Александра III — на предмет владения Малой и Большой самоедскими Землями с правом взимания пушной дани — по три шкуры песцовых или лисьих с каждой самоедской души. Эту «грамоту», как и «царский» поясной портрет, изготовили Тафтину в Петербурге так искусно, что даже Чалов, державший в руках сотни фальшивых русских и иных паспортов и различных удостоверений, ахнул:
— Мошенники! Изготовили так, что сам Николай Второй не усомнится, что ты его дядя! Однако ж...
Что стояло за этим «однако ж», Петр Платович, возведенный мошенниками в «принцы», знал: боже упаси теперь обделить Чалова в третьей доле ясачного сбора, а еще страшнее — сболтнуть. Тафтин отлично знал друга своей юности — Чалов не будет дожидаться следствия и решения суда...
И еще один человек был страшен Тафтину — Журавский, ездивший по всей тундре, знающий языки кочевников и слывущий у них за доброго духа. Страшен был своими бескомпромиссностью, честностью, не терпящей безнаказанного злодеяния и тогда, когда злодеяние можно пресечь только ценой собственной жизни.