Вторжение в Московию

* * *

Едва лишь королевские послы ушли из Тушино в середине января, как по городку поползли вновь разговоры, что зря, дескать, они отстали от Димитрия; он хотя и такой-сякой, но царь, и от него можно получить неплохое жалованье; вот сядет на Москве — и всё уладится. И всё больше становилось тех, кто был бы не прочь опять столковаться с ним о службе. И силой, под их давлением, войско снарядило к Димитрию гусар. Повёл их ротмистр Тышкевич. И за много вёрст до Калуги большой казачий разъезд самозванца перехватил его отряд.

Завидев немногочисленную группу всадников, казаки ощетинились пиками и устремились с гиканьем в атаку. Гусары остановились и выбросили навстречу им белый флаг. Казаки придержали коней и, настороженно оглядывая гусар, подъехали к ним. Когда же они узнали, что это послы из Тушино, то повернули с ними назад в Калугу.

Весть о том, что к Димитрию идут из Тушино с переговорами гусары, разнеслась по городу ещё до подхода Тышкевича. И у крепостных ворот его отряд осадили со всех сторон волонтёры Казимирского.

— Panowie, dzień dobry![88] — послышалось родное, польское…

— Что с городком?..

— Как Рожинский — упорствует?

— Как стенка, panowie!..

Калуга оживлённо шумела, забитая вооружёнными людьми. Повсюду таскались в серых армяках донские казаки. Поменьше было видно боярских детей. То тут, то там мелькали касимовские татары, башкиры и ещё бог знает какие-то рубаки-молодцы.

Окружённый гусарами и казаками, отряд Тышкевича с трудом добрался до хором Димитрия, медленно продираясь по узким улочкам. Около двухъярусного деревянного терема по-. сланцы спешились. И Тышкевич с гусарами и казачьим атаманом впереди поднялись по крыльцу, украшенному резьбой и позолотой.

В проходной горнице, широкой, с перерубом, пировал Димитрий с дворянами и атаманами. И тут же за столом Тышкевич сразу приметил знакомые физиономии ногайских мурз. Их он не раз видел вместе с Урусовым в Тушинском городке.

«Почему они здесь, когда Урусов-то с послами уже под Смоленском?» — машинально отметил он.

Димитрий обернулся на стук двери, узнал его, поднялся из-за стола, пошёл к нему навстречу.

— О-о, пан Януш! Проходи, садись! Желанным гостем будешь!

Он провёл к столу Тышкевича и, очищая ему место, бесцеремонно столкнул с лавки шута.

— А ну, иди — не до тебя!

Петька забавно оскалился, скрыв за ухмылкой злой огонёк в глазах, залаял побитой собакой, упал на четвереньки и тявкнул на Тышкевича.

За столом все захохотали.

А Петька подурачился, подёргался, попрыгал на полу и выскочил за дверь.

Тышкевича усадили по правую руку от Димитрия. И царский виночерпий, приветствуя его, поднёс ему серебряную братину креплёной мальвазии.

Тышкевич поблагодарил царя за радушный приём и осушил кубок под одобрительные возгласы пирующих. Его гусарам, оставшимся внизу, у терема, кравчий и холопы вынесли вино и медовуху. Их славно угостили, выдали всем добрые корма и развели по избам на постой.

В Тушино Тышкевич вернулся в приподнятом, отличном настроении. В Калуге он получил богатые подарки. Щедро одарили там и его гусар. За стены города, провожая, с ними выехал сам Димитрий. С казаками же они расстались, когда отъехали за сотню вёрст от Калуги.

В послании к войску, что привёз Тышкевич, Димитрий опять жаловался на бояр, тех, которые потянулись к королю. Обвинял он в злых умыслах и Рожинского, честил и королевских послов. В заключении пространной грамоты он обещал уплатить сразу по тридцать злотых каждому всаднику, если приведут Марину в добром здравии к нему в Калугу. А если, писал он, гусары накажут Рожинского и виновных в его бедах или удалят их за пределы Московии, то он пожалует им право самим выбирать гетмана. Разумеется, посоветовавшись с ним, государем. Он клялся на кресте, всеми родными и святыми, что не ступит шагу без согласия их, гусар, их выборной войсковой старшины.

Тышкевич передал послание Рожинскому, рассказал о приёме и почестях, оказанных ему царём. Поведал он также о его войске. Оно уже перевалило за пятнадцать тысяч. Пополнялось оно в том числе гусарами и пятигорцами, которые небольшими группами, оказывается, уже тайно покидали Тушино.

Эти вести привели Рожинского в смущение. Он обозлился и в то же время растерялся. Положение его ещё сильнее обострилось, когда всё это дошло до войска, и по лагерю вновь прокатилось волнение.