Август Октавиан

IV

Дневник Юлии, Пандатерия (4 год после Р. Х.)

За свою жизнь я трижды побывала замужем, и ни одного из своих мужей я не любила…

Вчера утром, сама не пойму зачем, я написала эти слова и с тех пор не перестаю размышлять о том, что бы они могли означать. Ответа на этот вопрос я так и не нашла, но одно мне известно наверняка: как бы там ни было, время для поисков ответа прошло безвозвратно и потому смысла в том нет.

Поэты говорят, что молодость — это день бурления крови, час любви и мгновение страсти; но с годами студеные воды мудрости охлаждают юный пыл и горячка наша проходит. Они ошибаются — ко мне любовь пришла гораздо позже в жизни, когда я уже не могла ею насладиться. Юность наивна, и страсть ее беспредметна.

Моим первым мужем был Марцелл, сын сестры моего отца Октавии, — мне тогда было всего четырнадцать лет. Этот брак казался мне тогда самым что ни на есть обычным делом, что лишний раз подтверждает мою, да и всех других женщин, наивность. На моей памяти Марцелл всегда был неотъемлемой частью нашей семьи, как и все другие дети Октавии и Ливии; я выросла вместе с ним, но совсем его не знала. Теперь, по прошествии почти тридцати лет, я и не вспомню, что он был за человек или даже как он выглядел. Мне кажется, он был высоким и светловолосым, как все Октавии.

Зато я хорошо помню письмо, в котором отец сообщал мне о помолвке, особенно тон его — вымученный и напыщенный, как будто он обращался не ко мне, а к какому-то незнакомцу, что было так нехарактерно для него. Письмо пришло из Испании, где вот уже почти год он занимался подавлением беспорядков на границах и где с ним постоянно находился Марцелл, которому тогда было всего семнадцать лет. Убежденный (как писал отец) в силе духа и преданности Марцелла и заинтересованный в том, чтобы его дочь была передана заботам того, в достоинствах которого у него нет ни малейших сомнений, он пришел к выводу, что этот брак послужит прежде всего интересам как моим, так и всей нашей семьи. Он пожелал мне счастья и выразил сожаление, что не сможет быть в Риме, чтобы лично участвовать в церемонии, и сообщил, что попросил своего друга Агриппу взять на себя роль, отведенную ему; более подробные наставления я получу от Ливии.

В свои четырнадцать лет я уже считала себя женщиной — во всяком случае, так меня научили думать. Я обучалась у Атенодора, была дочерью императора и скоро должна была выйти замуж. Со всеми я держала себя учтиво и отстраненно, пока эта учтивость и отстраненность не стали моей второй натурой; у меня не было никаких дурных предчувствий относительно той жизни, в которую я вступала.

Марцелл по-прежнему оставался мне чужим; когда он вернулся из Испании, мы, как и раньше, изредка обменивались ничего не значащими фразами. Приготовления к свадьбе шли своим чередом, как будто нас это совсем не касалось. Теперь-то я знаю, что на самом деле так оно и было.

Свадебная церемония была выдержана в старинном духе: сначала Марцелл вручил мне в присутствии свидетелей подарок — шкатулку из слоновой кости, инкрустированную перламутром, которую он привез с собой из Испании; я приняла ее, произнеся ритуальные слова. В ночь перед свадьбой в присутствии Ливии, Октавии и Марка Агриппы я попрощалась со своими детскими игрушками и поднесла те из них, что могли гореть, в дар богам; вечером того же дня Ливия, взяв на себя роль матери, заплела мне волосы в шесть кос, знаменующих собой мое превращение в женщину, перевязав их тесьмою из белой шерсти.

Все время церемонии я была как во сне. Гости и родственники собрались во дворе, жрецы произнесли положенные по случаю слова, затем мы подписали пергаменты, свидетели их заверили, и мы обменялись ими; после этого я произнесла фразу, связывающую меня узами брака с моим мужем. Позже тем же вечером, после пира, Ливия и Октавия, согласно обычаю, облачили меня в тунику невесты и проводили в опочивальню Марцелла. Трудно сказать, чего я ожидала.

Марцелл сидел, зевая, на краю постели; свадебные цветы были беспорядочно разбросаны по полу.

— Уже поздно, — сказал Марцелл и добавил с той интонацией, с какой говаривал со мной еще ребенком: — Пора в постель.

Я легла рядом с ним; должно быть, меня била дрожь. Он еще раз зевнул, затем повернулся на другой бок и через мгновение уже спал.

Так началось мое супружество, и за два года, что оно продолжалось, мало что изменилось. Как я уже говорила выше, Марцелла я почти не помню, и это неудивительно.