Комиссар

— Оно ведь знаешь как — просто тоже болтать не будут, — добавил он.

— Просто не будут, а из страха перед непонятным — запросто, — ответил тогда Оболенский. — Большинство обращенцев приняли единую религию, серьезные исследования культурологов показали, что истории о человеческих жертвоприношениях языческим богам являются поздним вымыслом для дискредитации религий, конкурирующих с только-только набиравшей силой единой верой. По сути и то, и другое вымысел. Никакой порчи в природе не существует, а воевать с обращенцами люди воевали и в конечном итоге победили. Воевали жестоко, потому и страх удара в спину перешел и к потомкам тех, кто воевал — обращенцы ведь тоже могут жаждать мести за убитых сородичей. Нет в этих россказнях и доли правды, просто дремучие суеверия Захар.

Надо сказать, Оболенскому он тогда поверил. Но сейчас, стоя лицом к лицу с рассвирепевшими обращенцами-волками, начал сомневаться. Не смотря на лозунги народников и единении всех народов и рас в борьбе с капитализмом и войной, о мирном сосуществовании, в Захаре всегда оставалась крестьянская зашоренность, а потому эти лозунги он воспринимал скорее абстрактно, нежели прочувствовав. Кончики пальцев задрожали, он с трудом сдерживал свой порыв скинуть ружье с плеч и взять волков на прицел, однако сумел остаться неподвижным.

Они стояли друг напротив друга пока на поляне не появился высокий старый обращенец — лицо окаймляла густая серо-седая борода, грива длинных непричесанных волос топорщилась во все стороны, маленькие болотно-зеленые глаза пристально всматривались в нарармейца, длинный острый кончик носа, казалось, жил своей отдельной жизнью, постоянно дергаясь и морщась. Мужчина глянул на волков, те расступились в стороны, не спуская глаз с Захара.

— Здравствуй, добрый человек, — обратился к нарармейцу мужчина.

— И вам не хворать, — с опаской поглядывая на волков, отвтеил Захар.

— Зачем к нам пожаловал?

— Так не по своей воле, ваш мальчишка меня сюда и привел.

— Я не про нашу поляну, — мужчина развел руки в стороны, окидывая ладонями окрестности. — Я про Талое.

— Этими сведениями поделиться с вами я не могу.

— Отчего так?

Захар ничего не ответил.

— Ясно. Не хочешь, не отвечай. А за каких ты будешь?

— За наших.

— А наши — это кто?

— А вы не знаете? Агитаторы народников точно посещали Талое, да я и сам сюда наведывался. Мы работали и с местными обращенцами, разъясняли им политику новой власти в отношении вашей расы.

— Точно-точно, — оживился обращенец. — Теперь-то я вспомнил, где тебя видел. Не зря попросил Гришку тебе помочь. А ты меня не припоминаешь?

— Простите, нет. Помимо Талого я много где побывал, и много кого сагитировал.

— Меня мог бы и запомнить, я был тогда вожаком местных племен, искренне поверил твоим обещаниям. Хоть и говорил ты не так красиво, как другие, но глаза у тебя горели, как горят у людей, которые верят в то, что говорят, которые готовы отдать за свои убеждения жизнь.

— Ну так вы не ошиблись.

— Полагаешь? Вы обещали, что мы сможем жить в мире и согласии с людьми, если признаем власть. Мы и власть признали, и с людьми контакты начали налаживать, все по вашим заветам. Да вот не помогло. В один прекрасный день к нам деревню наведался конный отряд, начали всех шашками рубить, да из ружей стрелять. Прям как в старые добрые времена моего детства, когда за малейшую провинность обращенцев к порке кнутом приговаривали, которая означала смертную казнь.

— Ты же знаешь — народники здесь ни при чем! — возмутился Захар. — Это наш общий враг, потому винить меня за несдержанное обещание ты не вправе. Мы как дрались за мир между расами, так и деремся. Не виноваты, что поддержки получаем с гулькин нос что от обращенцев, что от грязуш, что от малмаков! Иногда кажется что за них ваших дерется больше, чем за нас!

— Попрекать меня не надо, мил человек, — оскалился обращенец. — Я тебя не для того велел сюда привести, чтобы оскорбления выслушивать.

— Я и не думал оскорблять, просто когда год назад мы пришли в Талое и обратились к вашим пленам, нам ответил, что воинов больше нет, когда попросили зерна, вы с нами им не поделились, когда…

— Хватит! — оборвал его вожак. — Ты к чему клонишь?

— К тому, что кто не за нас, то против нас! Если вы не снами, то с ними, потому и сами на себя пеняйте.

— Это мы на себя должны пенять за проделки людей! — разъярился вожак. — Слышщите, братцы! Оказывается мы виноваты, что наших женщин и выводок на корню вырезали, оказывается мы виноваты, что кровью залилиты земли, испокон веков принадлежащие нашему народу, оказывается мы виноваты, что народники свое слово не сдержали!

— Народники слово свое сдержали, — спокойно отвтеил Захар. — Декрет об отмене привелегий для людей вышел из под пера нашего правительства чуть ли не в первый день, после захвата власти, декрет о поддержке рабочего движения обращенцев и грязуш, гарантирующий вашим расам равное и честное отношение был подписан чуть ли не в первый день. Мы свое слово сдержали. Другое дело, что власть наша на местах продержалась недолго, классово чуждые элементы сумели настроить наивных селян против нас и по сегодняшний день мы вынуждены вести войну, рассчитывая только на свои силы, пока остальные отсиживаются в сторонке и ждут, кто же выйдет победителем, чтобы в последний момент примкнуть к нему и остаться вроде как не замаравшимся и лояльным новой власти. Что могу сказать — тоже позиция. Вот только удивляться не нужно, когда не определившихся начинают резать враги народной власти, а заступиться за них некому.

— Обижаешь ты меня своими словами. Сильно обижаешь, мил человек. Я ведь помогаю вам, как могу. Тебя вот спас, сведения ценные рассказать собирался. Да перед тем только вызнать хотел, держите ли вы свое слово, а то мы здесь этого как-то не ощущаем.

— Ощутите, как только установится народная власть. Не верите, узнайте, как относятся к обращенцам в столице.

— Так мы наслышаны — на фронт, говорят, их отправляют, в первые, говорят, ряды ставят.

— Врут. В первых всегда люди стоят, а вас мы только для разведки используем, в окопах редко-редко встретишь.

— И здесь уколоть хочешь?

— А что остаетсяделать, когда такой прием другу устраиваете? Попрекать в ответ.

— Ну раз говоришь, что друг, — смягчился вожак, — давай поговорим по-другому.

— Только за.

Обращенец посмотрел на волков, жестом приказал им уходить, те неуверенно побрели в разные стороны, бросив, напоследок, полный угрозы взгляд в сторону Захара. После направился на край поляны, уселся на поваленном на бок тонком деревце, предложил нарармейцу садиться рядом.

— Поверил тебе тогда, поверю и сейчас.

— Правильно сделаешь, — поддержал решение.

— Тут уже не до правильно-неправильно. Под вами нас хоть не резали, а сейчас по лесу рыскают, да всех со свету свести норовят.

— А разве Талое не под нами.

Обращенец усмехнулся.

— Куда там. Я почему про телеграмму спросил. Если что важное написал, считай враги все знают, а сообщение твое, если им повредит, до столицы не дойдет. Здесь все под народоборцами, все за них.

— Как же так? — ужаснулся Захар.

Обращенец недоуменно пожал плечами.

— Я, знаешь ли, не вникал после того, как к нам в деревню ворвались среди ночи отряд народоборцев. С определенностью можно утверждать — весь восток под ними. А когда армию развернут, нам совсем плохо придется.

— Какую еще армию? Все силы народоборцев на западе и юге, мы почти их разбили.

— А ту, которую на побережье выгружают. Каждый день новые пароходы приходят с людьми и оружием. Готовятся к чему-то большому. Вот почему мы так и не решились сопротивляться, а лес убежали — их отрядов тут столько, что нас если не умением, то числом задавят.

Захар призадумался. Он не был силен в тактике и стратегии, но представлял, что произойдет, если достаточно крупные силы народоборцев начнут наступление со стороны незащищенного востока. Это будет настоящей катастрофой!

— Они, видать, знали, что ты сюда приедешь, — продолжил обращенец. — Детишек-то наших в крупных поселках не трогают, Гришака в Талом у нас заместо глаз. Вот он и рассказал, как эти двое, что тебя прибить пытались, приехали вчера поздно вечером и ошивались на окраине, явно кого-то высматривая. Как ты появился, так они мигом разделились, один засаду на выезде стал готовить, второй в телеграф побежал, сообщение твое разбирать. Благо, тебя уберечь удалось.

— За это вам, большое спасибо, — выдавил ошеломленный свалившейся на него информацией Захар. — Но как же теперь быть-то? Как связаться со столицей. А Кирилл Ваныч… Я ж совсем о нем позабыл.

— Что за Кирилл Ваныч? — насторожился обращенец.

— Начальник мой, комиссар Оболенский, прибыл со мной, меня отправил сюда, а сам в догоднку за народоборцами помчался.

— Тот самый Оболенский, отец местного барина? — изумился обращенец.

— Тот самый, — подтвердил Захар.

— Не думал, что его снова в нашу глушь занесет. А как же он на нашу сторону перешел? Хотя чего спрашиваю — наши об Оболенских всегда хорошо отзывались, и папшка, и особенно сынок всегда жалостливыми были к нашему-то брату.

— Вот что, — после минуты молчания, заговорил обращенец. — Тебя как кличут?

— Захаром.

— Вот что, Захар. Мы тебе поможем. Знаю я, как обе проблемы разрешить. Коня мы тебе сыщем, на нем мчись в столицу, а мы сами соберемся и твоего комиссарика выручим, если жив он, а если прибили, похороним как полагается. Глядишь, в следующий раз упреками сыпать не станешь.

— Нет, так дело не пойдет. Я Кирилла Ивановича не брошу, с вами поеду. — твердо сказал Захар. — Вот как лучше всего поступить…

…

Люди Салтыкова вместе со связанным Кириллом дожидались Сергея возле очередного поселка, который должен был поднять восстание. Было поздно, они надеялись заночевать в этой деревне, впервые за долгое время под крышей, а не под чистым небом.

— Слышь, скачет кто-то — сказал один из них.

Действительно, вдалеке появились силуэты двух всадников, направлявшихся прямо к ним. Народоборцы достали оружие, но когда всадники приблизились, расслабились.

«Их посылали убить Захара!» — догадался Кирилл.

— Где Салтыков? — спросил один из всадников.

— В деревне, договаривается с головой. А вы чего, справились?

Всадник зыркнул на Кирилла.

— Не здесь, — ответил он.

Оболенский улыбнулся.

«Ни черта вы не справились!» — подумал он и усмехнулся. Заметив улыбку на его лице, второй всадник разозлился.

— Весело тебе, сволочь? Ну так похохочи сейчас, — подогнал к нему лошадь и ударил в лицо сапогом. Даже с завязанными руками Кирилл сумел без труда увернуться.

— Слышь, не трогай его. Салтыков не велел, — заступился за Оболенского другой народоборец.

Всадник смерил Кирилла презрительным взглядом, но бить больше не пытался. Вскоре вернулся Сергей, заметив прибывших повеселел, но переговорив с ними, стал мрачным.

— Ну что, Павел Евгеньевич, накаркали, — отведя в сторону народоборца, сказал Салтыков. — Впрочем, плевать. Телеграмму не отправили, времени терять нельзя. Рисковать тоже. Сегодня же с Гришкой отправляйтесь в столицу.