Комиссар

— Да вы что? Меня там каждая собака знает. Расстреляют ведь без разговоров.

— А чем мы, по-вашему, здесь занимаемся, Павел Евгеньевич? — разозлился Салтыков. — Вы когда в войну на нашей стороне вступали не думали, что за правое дело и умереть придется?

— Умереть, а не совершить самоубийство!

— Довезите его хотя бы до столицы. Переоденьтесь, замаскируйтесь как-нибудь. Бороду отрастите или наоборот сбрейте. Уж не знаю, что вы там придумаете. Но времени терять нельзя.

Народоборец опустил голову, вздохнул.

— Хорошо, поедем сейчас же.

— Уверен, у вас все получится. Будете еще армию нашу на подступах к столице приветствовать, — улыбнулся Салтыков.

— Было бы неплохо, — ответил скептически настроенный Павел Евгеньевич.

Они разъехались, Салтыков сообщил бойцам, что нужно возвращаться в лагерь, потому на ночлег отправятся, когда ни зги не будет видно. Отправились в путь. Лошадь Кирилла Салтыков вел рядом с собой.

— Ну что, Сергей, недооценил Захара? — спросил довольный Кирилл.

— Не злорадствуй, — спокойно ответил Салтыков. — Это ничего не меняет — ему все равно ничего не известно. Так или иначе, мы разобьем вас на востоке.

— Бьюсь об заклад, ты и в смерти Захара был уверен. А оно вон как вышло.

Салтыков в ответ промолчал.

Двигались до одиннадцати вечера. Остановились на опушке леса, ни пытаться скрыть свое присутствие, ни разводить костер не стали, завалились спать — длинный день вымотал их до предела. Кирилл хотел воспользоваться благоприятной возможностью и попытаться убежать, но у него самого не осталось сил, он провалился в сон, как только лег на сырую траву. Разбудили его прикосновения к рукам. Что-то шершавое, мокрое скользило по пальцам. Спросонья Кирилл ничего толком не понял, решил, что уже утро, начал подниматься, когда его цапнули за палец. Он едва было не вскрикнул, удивленно захлопал глазами. По-прежнему ночь, вокруг тихо, а у него за спиной кружится какой-то маленький зверек. В следующее мгновение Кирилл понял, что веревка с его запястий упала, распутал руки, развел в стороны, поморщившись от покалывания, случайно задел лежавшего поблизости Салтыкова, тут же перепугался и сжался в комок. К счастью Сергей не проснулся.

Тем временем зверек, которым оказалась довольно крупная лисица, мягко ухватилась за рукав Кирилла, потащила в сторону леса.

«Да это же обращенец, — догадался Кирилл. — Они выручать меня пришли».

Оболенский встал и побежал за лисицей, с трудом разбирая дорогу, наступил на что-то мягкое.

— Ауу! — завопил кто-то.

ЛДисица обернулась, испугано сверкнула своими блестящими позолотой глазами, побежала сломя голову. Кирилл помчался за ней.

— Уходит, скотина! — завопили у Оболенского за спиной.

— Сюда, Кирилл Ваныч, скорее! — донесся голос Захара.

Он уже бросился на звук голоса, а проснувшиеся народоборцы начали стрелять. Кирилл инстинктивно прыгнул на землю, прижался.

— Отставить огонь! — приказал зажегший лампу Салтыков. — Не стрелять без необходимости!

Это на руку Кириллу. Он снова вскочил, хотел побежать, но отчего-то когда он наступил на левую ногу, она подкосилась. Оболенский непременно грохнулся бы обратно на землю, если бы не подоспевший Захар. Ухватив товарища за плечо, он увлек его в сторону леса. Кирилл догадался, что его все-таки ранили, кое-как скакал, стараясь подстроиться под темп Захара.

— Перебежать на ту сторону, там лошади, — сообщил тяжело дышавший Захар. Они кое-как добрались до нужно тропинке, заковыляли по ней.

— Куда же они делись! — зло бросил Захар, рассчитывая на помощь запропастившихся обращенцев. Тщетно — услышав выстрелы те разбежались.

— Еще чуть-чуть, Кирилл Ваныч, еще чуть-чуть, — приговаривал Захар, когда понял, что их вот-вот нагонят.

— Не успеем, дружище, не успеем, — выдавил Кирилл. — Уходи, нужно сообщить в центр, что народоборцы готовят генеральное наступление на востоке. Без этого мы проиграем войну. Это важнее меня, важнее всего на свете

— Не переживай Кирилл Ваныч, я уж все знаю, уж проблему решил.

— Стой, сука! — на тропинке возник один из народоборцев. — Они здесь, все сюда.

— Прыгай к лошадям, Кирилл Ваныч, скорее! Дальше уж сам, — сказал Захар, отпуская Оболенского и скидывая винтовку с плеча.

Кирилл не стал спорить, неулюже прыгая на одной ноге, кривясь от боли, разливавшейся в лодыжке левой, он честно попытался выполнить наказ Захара, но не смог, рухнул прямо на землю. Захар стал отстреливаться, несколько раз попал в народоборца, но оберег защитил того.

— Ну, все, сука! — зло бросил преследователь, спрятавшись за стволом дерева. Вытащил пистолет, стал стрелять в ответ. Подоспела подмога, Захар понял, что сейчас его убьют.

— Отставить огонь! — приказал Салтыков. Ему не подчинились. Прятавшийся за деревом народоборец выбрался и двинулся прямо на Захара, бросив Сергею:

— Пошел ты… Эта падаль убить меня хотела.

И тут же поплатился за свои слова — Салтыков выхватил меч и со всего маху ударил своего подчиненного, оберег на груди того вспыхнул, сам народоборец отлетел к дереву, уставившись на гвардейца округлившимися глазами. Сергей даже не глянул в его сторону.

— Бросай оружие, Захар, и сдавайся, иначе погубишь и себя, и Кирилла! — потребовал Салтыков.

— Ваша взяла, Сергей Митрич, — сознавая отчаянность своего положения, ответил Захар. Попытка спасти Оболенского провалилась.

— Крутите их, — обратился Салтыков к застывшим в стороне народоборцам. — А ты, — он посмотрел на посмевшего перечить ему солдата, — если однажды посмеешь не подчиниться, я не ограничусь оберегом, а разобью и твою голову!

После того, как народников связали, спать никто не стал, дождавшись, когда горизонт осветился молочно-бледной полоской, предвещавшей скорый рассвет, отряд отправился в путь.

…

— Товарищ Латунин хотел поговорить непосредственно с вами, — успокоил Григория мужчина кожанке. — Сообщаемые вами сведения чрезвычайно важны, товарищ.

— Да уж, — протянул Гришка, неуверенно поднимаясь по мраморной, закручивающейся по спирали лестнице дворца, в котором располагалось правительство Беловодской Народной Соборная Республики.

— Просто перескажите ему лично всё в подробностях. Уверяю вас — мы не забудем ваших заслуг перед народом, ведь благодаря вашим усилиям и усилиям покойного Кирилла Ивановича удастся сохранить нашу власть в стране.

— Это да, — слова сотрудника комиссии по особо важным политическим делам не успокаивали Григория, а заставляли сильнее волноваться. Видимо тот это понял и перестал его подбадривать.

— Вот мы и пришли, — сообщил сотрудник, остановившись у высокой роскошной двери, стоявшей здесь со времен императоров. Мужчина в кожанке открыл ее, жестом предложил Григорию проходить внутрь.

В заставленном полками с бумагами помещении товарищ Латунин устроился за широким тяжелым столом у окна, занимавшего всю стену. Занавески были приспущены, потому в кабинете было темно, Григорий различил только контуры лица ставшего легендой при жизни руководителя партии народников: тяжелый волевой лоб, крестьянский бесформенный нос, узкий подбородок, окаймленный густой как будто бы вылитой из мрамора эспаньолкой.

— Здравствуйте товарищ нарармеец, — поприветствовал Григория Латунин, не вставая из-за стола. — Мне сообщили, что вы располагаете архиважными сведениями. Прошу, присаживайтесь, и поведайте мне, что же вам удалось разузнать на востоке, как погиб глубоко уважаемый товарищ Оболенский. Вы, товарищ, — обратился он к мужчине в кожанке, — постойте в сторонке, но далеко не уходите, ваша помощь может понадобиться в любой момент.

— Ну, нас схватили, — неуверенно заикаясь начал Григорий, — у сел Оболенское. У простите, говорить не обучен, ваше высоко, тьфу ты, товарищ Латунин.

— Ничего-ничего, голубчик. Не торопитесь, я вас внимательно слушаю.

— В общем, окружили и схватили. Но комиссар сумел отбиться, вырвался. Нас с Захаром пленили, вели в какую-то крепость, по дороге Кирилл с ребятами из местного Народного собрания напали, чтобы нас выручить. Во время драки его и Захар смертельно ранили, почти всех убили и он сообщил мне о планах, которые, значит, замышляют враги наши. Вот по этом планам самым получается, что они готовят, как это называется… В общем, обмануть нас готовятся. Как будто бы нападут на востоке, а сами юга и запада попрут. Главное, чтобы солдат перекинули, им тогда наступать легко будет, они расположат народ к себе и побьют нас везде, пока солдаты на востоке за бандами гонятся будут.

— Так а что конкретно Кирилл Иванович просил вас передать?

— Он просил наказать: никого на восток направлять не нужно, главное — это юг. А на востоке хватит и небольших сил, чтобы подавить подполье. И еще сказал, что поддержки от местных там ждать не приходится — все они с народоборцами.

— Вот оно как, — постукивая пальцами по столешнице, — протянул Латунин. — Архиинтересно, товарищ нарармеец. Ну, вы идите, а я с товарищем Бубновым поговорить наедине хочу. Дорогу сами отыщите, чай не барин, — сказал и хохотнул.

Григорий засмеялся, поднялся.

— Так мне идти.

— Идите-идите. Вы спасли революцию, товарищ, мы никогда вам этого не забудем.

— Так, а куда идти? В смысле, что делать дальше?

— А ничего не делайте, отдохните пару дней, заслужили, а потом сюда приходите, товарищи решат, что с вами делать.

Григорий кивнул, попрощался и вышел.

— Волчонка-обращенца, — Латунин коротко посмотрел на мужчину в кожанке, — сюда. Не соврал. За этим, — кивнул в сторону закрывшейся двери, — глаз да глаз. Он приведет нас к местному связному народоборцев. Не торопитесь брать их, нужно уточнить все детали, имена замешанных в заговоре и так далее. И командарма восточных подразделений пригласите как можно скорее, будем действовать на упреждение.

— Слушаюсь, — ответил Бубнов.

Меньше чем через неделю на восток было переброшено три армии народников. Благодаря активной помощи обращенцев не успевшим толком развернуться силам народоборцев было нанесено сокрушительное поражение. Командовавшей фронтом генерал Голицын попытался организовать отступление, в надежде перестроиться, закрепиться и дать отпор, но у него ничего не вышло. Очень скоро отступление превратилось в паническое бегство.

Сразу после победы подполье народоборцев в столице Республики было арестовано, лидеров и предателя Григория приговорили к расстрелу, остальных перевербовали. Атаки на западе и провокация на юге были подавлены с небольшими потерями. Положение народоборцев сделалось отчаянным, фронты разваливались, солдаты массово сдавались нарармейцам. Гражданская война подходила к концу.