Вавилонские хроники

* * *

Я застал у себя матушку. Она полулежала на моем диване. Перед ней стоял столик на колесиках, сервированный с наибольшим изяществом, на какое только способен мой раб.

Матушка вкушала чай. Мурзик, эта каторжная морда, что-то ей втолковывал, подкладывая на тарелочку то варенье, то печенье.

– И с лица спал, – сообщал Мурзик. – Настроение у него, это… неуравновешенное. Говорит – гад какой-то меня всего, точно ржа, источил…

– Боги! – пугалась матушка, посасывая печенье.

– И это еще не все… – продолжал Мурзик.

Тут я распахнул дверь.

– А вот и ты, дорогой, – приветствовала меня матушка с дивана.

Мурзик подбежал и принялся вытаскивать меня из куртки. Я отпихнул его руки.

– Пусти, я сам… У тебя лапы липкие…

Мурзик обсосал с пальцев варенье и, встав на колени, начал расшнуровывать мои грязные ботинки. Я освободился от обуви. Мурзик подал мне тапочки и ушел с ботинками в коридор. Повернувшись, я крикнул ему:

– Руки после обуви вымой, чувырла!

Матушка глядела на меня озабоченно.

Меня трясло от гнева. Вот, значит, как!.. Вот, значит, для чего она мне подсунула этого грязного раба!.. Чтобы он за мной следил!.. Чтобы он матушке про меня все докладывал!..

– Сынок, – начала матушка.

Я перебил ее.

– Матушка, вы вынуждаете меня просить избавить… избавить меня от этого соглядатая!..

Она подняла выщипанные брови. Пошевелилась на диване, потянулась ко мне, взяла за руку.

– Сядь. Хочешь чаю?

– Нет.

Но сел.

Матушка погладила меня по плечу.

– За тобой никто не шпионит. Я зашла случайно, поверь. Можешь спросить соседей… твоего отца…

Я сердито молчал.

– Ну хорошо, – сдалась матушка. – Твой раб позвонил мне сегодня по телефону. Попросил зайти. Сказал, что это касается твоего здоровья. Неужели ты думаешь, что материнское сердце…

– Ладно, – оборвал я. – И что он вам натрепал?

– Я встревожена, – сказала матушка. – И твой раб встревожен тоже. Напрасно ты им недоволен…

– Что, жаловался?

– Кто?

– Ну, Мурзик… Ныл, небось, что я его пороть водил?

– Пороть? Ты хочешь сказать, что водил его в экзекутарий?

Я кивнул.

– Первый раз слышу, – заявила матушка. – Нет, он на тебя не жаловался. Он бесконечно счастлив прислуживать потомку древнего, славного…

Я видел, что она не лжет. Я всегда вижу, когда матушка изволит говорить неправду.

– Нет, его искренне беспокоит твое здоровье.

– Понятное дело, – проворчал я. – Если я загнусь…

Матушка положила свою крашеную сандалом ладонь мне на губы.

– Не смей так говорить! Не гневи богов!

– Хорошо, – промычал я из-под ладони. Она убрала руку.

– Скажи, – приступила матушка, – неужто это правда, что в биополе у тебя прорехи?

– Да, – нехотя сказал я. – Светящиеся, она сказала. Или красные, не помню.

– Ты должен посетить Трехглазого Пахирту, – решительно заявила матушка.

– Это еще что? – спросил я. – Вообще-то я думал зайти к психотерапевту…

– К психотерапевту надо таскаться год, а то и два. И платить деньги за каждый визит. И то еще неизвестно, будет ли толк.

И крикнула:

– Эй, кваллу!

Она называла раба «кваллу», старинным словом, обозначающим «холопа». Матушка вообще любила ввернуть древнее словечко. Так она подчеркивала нашу принадлежность к одному из старейших вавилонских родов. Это производило впечатление. Я не понимал только, зачем ей «производить впечатление» на меня или на Мурзика. Я и сам принадлежу к этому роду, а что до Мурзика, то он без всяких «кваллу» ей под ноги стелется.

Мой раб тут же выскочил из-за двери. Подслушивал, конечно.

– Ты можешь находиться в комнате, – позволила матушка.

Я скрипнул зубами, но возражать не стал. Не хватало еще при Мурзике с родной матерью ругаться. Эдак он совсем всякое почтение ко мне потеряет.

– Подай мою сумку, – велела матушка моему рабу. – Вон ту, будь любезен.

Она покопалась в сумке, вывалила на колени связку ключей, скомканный носовой платок, измазанный помадой, треснувшее зеркальце и несколько колотых глиняных табличек. Наконец она извлекла мятую газетку. Развернула. Ткнула пальцем:

– На, прочитай.

И откинулась на диване, прикрыв глаза. Я, как дурак, принялся усердно читать вслух.

…Мне снова десять лет. Сижу я на низенькой скамеечке в атрии нашего престижного закрытого учебного заведения. Мне хочется писать. В атрии вкрадчиво журчит фонтанчик – провоцирует. Напротив меня, на мраморной скамье, восседает матушка – пришла навестить отпрыска. За моей спиной маячит жрец-преподаватель. Матушка-то не видит, а я прекрасно вижу, что он прячет за спиной розги. По просьбе матушки, я показываю, каких успехов добился за минувшую неделю. Я громко, прилежно читаю вслух «Песнь о встрече Гильгамеша и Энкиду»:

Вскричал он в изумлении: «Кто сей, что так рычит?

Кто в гневном ослеплении погибель нам сулит?!»

Матушка кивает с довольным видом. Жрец похлопывает в такт чеканному ритму «Песни» розгами по ладони…

…Проклятье! Я и без всякого психотерапевта знаю, что у меня сильно развита зависимость от матери. Еще бы ей не развиться, этой зависимости, если до двадцати пяти лет я жил на матушкины деньги.

Статья, которую я читал по просьбе матушки, была такова:

ВЗГЛЯНИ НА МИР ГЛАЗАМИ НАДЕЖДЫ

Признаться честно, поначалу я не верил, что Трехглазый Пахирту в состоянии мне помочь. Ситуация моя складывалась безнадежно. Я женат уже двадцать лет. И вот случилось несчастье – я полюбил другую женщину. Жена моя является владелицей всего нашего состояния. Если я разведусь с ней, то останусь нищим. Взять же вторую жену я не осмеливаюсь. Жена слишком деспотично относится к нашему браку. Она никогда не позволит мне взять вторую жену. Если я даже заикнусь об этом, то она немедленно подаст на развод и бросит меня без гроша.

В состоянии полного отчаяния я пришел к известному магу и целителю. Не стану говорить о том, что между нами происходило, – это сокровенно. Скажу только, что никогда не встречал человека, способного В ПОЛНОМ СМЫСЛЕ СЛОВА заглянуть в душу. Заглянуть – и увидеть все ее раны, увидеть почти плотским зрением. А затем – прикоснуться и исцелить.

Я вышел от Трехглазого Пахирту обновленным. Я стал другим человеком. Я успешно разрешил все свои проблемы. Теперь моя жизнь идет по новому, светлому пути.

И всякому, кому кажется, будто горькая судьбина загнала его в черный, безвыходный тупик, я скажу: «Не отчаивайся, брат! Иди на улицу Бунаниту, дом 31, инсула 6 на прием к доброму белому магу Трехглазому Пахирту, и он научит тебя смотреть на мир ГЛАЗАМИ НАДЕЖДЫ!»

Подписано было «наш корреспондент».

Глаза матушки сияли.

– Ну, как? – спросила она.

Я молча отдал ей газету. Я не знал, что сказать. Кроме всего прочего, жизнь вовсе не представлялась мне безнадежным тупиком. Мне просто было… неуютно, что ли.

Неожиданно Мурзик выпалил с жаром:

– Госпожа дело говорит, господин! Вам надо сходить к этому, к трехглазому!.. Он вам и гада придавит, и дырки все зашьет… какие лишние…

Матушка засмеялась.

– Послушай своего кваллу, сынок, если не хочешь родную мать послушать. Сходи, что тебе стоит? Увидишь…

– Матушка! – взмолился я. – У меня работы много…

Она потрепала меня по щеке.

– Сходи, – повторила она. – Много времени у тебя не займет. Не поможет – что ж… А вдруг поможет? Денег дать?

– Матушка! – закричал я. – Да есть у меня деньги, есть! Мы с Иськой знаете сколько зарабатываем!..

– Вот и хорошо, – ничуть не смутилась матушка. И полезла с дивана, едва не своротив столик.

Мурзик обул-одел ее, поцеловал ее руку и проводил до такси. В окно я видел, как он выплясывает вокруг нее, будто стремясь оберечь даже от городского воздуха. Матушка уселась в машину и отчалила. Мурзик поплелся домой.

Я не стал его бить. Я даже бранить его поленился. Да и что толку…