Комиссар

Кирилл задумался. Слова Салтыкова удивительным образом совпали с мыслями, которые крутились в голове у него самого.

— Что же тогда делать?

— Выполнять данную нами клятву, Кирилл. Если, как нынче принято считать, колдуны смогли из обезьяны сделать человека, то из черни людей и подавно получится вылепить. Просто для этого нужно время, понимаешь?

Продолжая пребывать в задумчивости, Кирилл кивнул.

— Пожалуй, ты прав, Сергей.

— Ты сам себе не веришь, — усмехнулся Салтыков. — Зная тебе, предлагаю не торопиться с выводами и все хорошо обдумать. Если захочешь, я в любой момент готов поговорить с тобой на эту тему, поскольку сам постоянно размышляю о нашей Империи и нашем обществе. А сейчас давай немного поупражняемся на саблях — хоть так развеешься и перестанешь думать об убитом тобой грязуше.

Салтыков скинул свою уличную куртку, бросил ее на лавку, снял со штыря, вбитого в одну из арок, два оберега, передал один Кириллу, второй надел себе на шею, снял со стены одну из многих тренировочную саблю, вышел на середину, занял позицию в центре зала.

— Уж если не справлюсь с тобой сейчас, никогда не справлюсь, — заявил Салтыков. — И чуть не забыл — не сердись на Ольгу, она знает тебя не так долго, как я. Потеряешь её, охотников набежит.

Кирилл снова кивнул и, стараясь изгнать из головы образ отрубленной руки и части головы грязуша, пошел в атаку. Дмитрий защищался как мог, но спустя несколько минут схватки понял, что очень скоро потерпит поражение. Однако в тот самый момент, когда Кирилл собирался выполнить свою коронку, занеся клинок вверх и в сторону, чтобы через мгновение закружиться, перекинуть оружие из одной руки в другую и, запутав противника, нанести удар с незащищенной стороны, со смотровой площадки донесся чей-то голос:

— Кирилл Иванович, генерал Голицын желает вас видеть.

Оболенский отвел клинок в сторону, посмотрел наверх:

— Передайте Павлу Степановичу, что приду через две минуты, — ответил он. Не смотря на то, что Кирилл выучил Салтыкова и знал каждое его движение, поединок всё равно увлёк и позволил Оболенскому освободиться от навязчивых мыслей.

— Прости, — улыбнулся он. — Генерал отчитывать будет. Я ж чуть людей не угробил.

Обрадовавшись улыбке Оболенского, Салтыков улыбнулся в ответ.

— Отличник учебы и наделал ошибки? Да быть того не может! Обязательно расскажешь.

— Сразу после отчета — бросил Кирилл, направляясь по ступенькам.

— Не получится, мне тоже уходить пора. Ты придешь на бал к Воронцову?

— Собирался.

— Там и расскажешь.

Кирилл кивнул в последний раз и, сменив рубашки, побежал вверх по ступенькам.

…

Генерал устроился в маленькой комнате на третьем этаже, четыре пятых пространства которой занимали шкафы, до отказа забитые бумажками. Сидя за небольшим столом, он отбивал пальцами по столешнице незатейливый мотив военного марша и размышлял, как начать разговор. Постучали, в дверь вошел Кирилл.

— Садись, предложил генерал, указав на стул, приставленный к одному из шкафов — Думаешь, отчитывать тебя стану?

— Я вас подвел, — вздохнул Кирилл. — Сам не знаю, как так вышло, Павел Степанович, просто…

Генерал жестом приказал ему помолчать.

— Ты не из тех, кого нужно отчитывать — за свои ошибки сам себя загрызешь. Начну поучать тебя, только хуже сделаю. Я хотел поговорить с тобой о другом, — генерал вздохнул, накрыл лицо ладонями, чуть опустил их, потер кончиками пальцев глаза. — Я видел, как людей ломает война. Особенно крестьянских детей. Я ведь начинал службу еще при рекрутском наборе, насмотрелся на крестьян, которые пролив кровь теряли нравственные ориентиры. Боюсь, как бы с тобой такого не приключилось.

— Павел Степанович… — загорелся Кирилл.

— Постой! Я не закончил, — сурово сказал генерал. — В молодости, Кирилл, я был таким же как ты. Выходец из богатой семьи, талантливый, с золотым будущим. И в определенный момент у меня, как и у тебя, появились сомнения в Государе. Ведь глаза не обманешь. Нищета, падение нравов, пренебрежительное отношение к низшим сословиям, чванливость чародеев, которые, казалось, не считаются вообще ни с какими моральными ограничениями. Этого никак не спрячешь. Мучился я также как и ты, но преодолеть кризис мне помог разговор с генералом Хутиловым, который мне вторым отцом был. Павел, сказал он тогда, вижу, республиканские мечты кружат голову и тебе. Пойми, Павел, гладко только на бумаге, а на деле революция — это уничтожение лучших людей, цвета нации, элиты, тех, на ком держится государственность, строится вся политика. Что произойдет с армией, если убрать генерала? Как поведет себя паства без пастыря? Ведь и солдатам иногда кажется, что генерал не тот и будь они на его месте, стало бы во сто крат лучше. И пастве иногда чудится, что пастырь ошибается, говорит неправильно. А убери их и что начнется? Грызня начнется, склока, великая бойня. Поэтому, Павел, думай и будь осторожен со своими желаниями. Республика будет строиться на крови, элита республики, которая действительно заботится о народе, как генерал о солдатах, а пастырь о пастве, будет изгнана, их место займет чернь, дорвавшаяся до власти и преследующая лишь свои сиюминутные интересы. Поэтому, Павел, оставь свои мечты, они опасны, разрушительны и влекут только беды, но никак не освобождение. Когда появится такая возможность, власть изыщет средства и облегчит страдания отвергнутых, но до тех пор ничего не предпринимай. Потому что если чернь дорвется до власти, то отвергнутым окажется весь народ.

Генерал замолчал, посмотрел на Оболенского. Видимо, ждал от него какой-то реакции. Однако, Кирилл ничего не сказал.

— Подумай об этом, — снова заговорил Голицын, несколько раздосадованный отсутствием реакции молодого гвардейца. — И обязательно съезди на бал к Воронцову. Я не хочу, чтобы ты сломался, Кирилл. Ты мне нравишься, дорог моей дочери, у тебя прекрасные способности. Обидно, если из-за мимолетных сомнений всё потеряешь.

— Я не сломаюсь, Павел Степанович, не волнуйтесь.

— Надеюсь на это.

— Могу идти?

Генерал кивнул.

— До свидания, — Кирилл быстро вышел из кабинета, не на шутку разозлившись от услышанных слов.

«Солдаты без генерала, паства без пастыря, — думал он. — Говорил бы прямо, Павел Степанович — овцы без пастуха!»

…

Поместье Воронцова представляло собой роскошное здание, выполненное в строгом классическом стиле: по периметру стояли величественные колоны, мраморные ступеньки вели к широкому входу, где перед посетителями открывались внушительные двустворные двери, изготовленные из легендарного черного дерева, применявшегося в самых сильных заклинаниях чародеями. Всюду кружились слуги, раболепно подбегая к приезжавшим гостям и предлагая свои услуги. В саду, раскинувшемся на десять акров, помимо разнообразных редких для Беловодской Империи видов деревьев, были установлены клетки, в которых посадили обращенцев. Чтобы потешить аристократов, представители этой расы начинали изменяться у них на глазах, приобретая облик волков, медведей и лисиц. Дамы театрально охали, падали в объятья своих кавалеров, те принимались их утешать, отпускали пренебрежительные комментарии в адрес обращенцев. Но зверолюди и не думали обижаться — поговаривают, Воронцов платил им золотом.

Председатель Академии чародеев Адимант приехал на самоходном экипаже, вызвав среди собравшихся всеобщие оживление и интерес. Появившись в своем новом пурпурном плаще, сделанном на заказ в Блантийской Империи, невероятно дорогом костюме и туфлях, привезенных из-за океана, он произвёл фурор. Гости столпились вокруг и стали расспрашивать чародея, а он с оживлением и веселостью, несвойственной людям его возраста, рассказывал анекдоты из жизни великих людей древности и современности.

Как раз в этот момент в экипаже приехали Кирилл Оболенский с Ольгой Голицыной. Те, кто заметил их прибытие, посмотрели осуждающе — поскольку связь молодых людей не была узаконена, к открытой демонстрации их близости относились предосудительно. Но сегодня Кирилл об этом даже не думал.

— Посмотри, Кирюша, самоходный аппарат! — увидев автомобиль Адиманта, Ольга потащила своего возлюбленного туда. Среди сорочьего стрекота Кирилл разобрал слова чародея.

— Аппарат собирали гордейцы, специально для меня. Любезный председательствующий Агамненон пообещал, что работу выполнят в кратчайшие сроки.

— А во сколько он вам обошелся? — неожиданно для самого себя задал бестактный вопрос Кирилл. Глаза Ольги округлились, она, не веря своим ушам, посмотрела на Кирилла, в толпе кто-то даже ахнул. Колдун, однако, остался невозмутим.

— Вам не по карману, молодой человек, — сухо хохотнул он. — Впрочем, скрывать не стану, аппарат очень дорогой — почти двенадцать тысяч золотых.

Оглашение цены спровоцировало новую волну интереса, вопросы посыпались со всех сторон:

— А во сколько же обходится его содержание?

— Тяжело ли найти водителя?

— Не боитесь врезаться?

— Быстро ли ходит?

«А девочка из трущоб была готова переспать со мной за медяшку», — пронесло в голове у Кирилла.

Ольга ухватила его за локоть, отвела в сторону.

— Да что с тобой такое? Как ты посмел задать подобный непочтительный вопрос? Да ещё кому — самому господину Адиманту!

— Сам не знаю, — промямлил Кирилл. — Отчего-то нашло.

Заметив отрешенный взгляд возлюбленного, Ольга решила развлечь его танцами, повела в зал, однако, оркестр пока не начал играть. Кирилл окинул взглядом просторное помещение: мраморные колоны и здесь были повсюду, на балконе уже устроились нарядно одетые старики — любили наблюдать за тем, как молодежь вальсирует. Пол был выложен пестрой плиткой, изображал сюжет из классического мифа — юноша выносил возлюбленную из пылающего храма. Заметив появившихся внутри Ольгу и Кирилла к ним тут же подскочил старый лысоватый слуга.

— Изволите шампань? — спросил он, поднося серебряный поднос, на котором были расставлены непривычные глазу изумрудные бокалы на длинных ножках. Шипучий напиток внутри переливался всеми оттенками зеленого. Ольга поблагодарила слугу, взяла один бокал, отпила. Кирилл последовал ее примеру.

— А откуда шампанское, любезный? — спросил Оболенский слугу.

— Из Гаэании, — с гордостью сообщил тот. — Привезли сегодня утром по распоряжению графа.

— Смотрю, всё у вас тут заграничное, — с иронией заметил Кирилл. Слуга не понял.

— Граф потребляет только первый сорт, — с гордостью за хозяина сообщил он.

— А сколько тебе платят, голубчик? — продолжил расспросы Кирилл.

— Двадцать золотых в месяц, — охотно сообщил слуга. — Не подумайте, что так много получают все — у меня превосходные рекомендации.

— А сколько получают официанты где-нибудь в трущобах ты знаешь?

— То вульгарные люди, — слуга поморщился, — не знаю, почему вы изволили о них заговорить, но платят им медяками.

Кирилл кивнул, опять погрузился в свои мысли. Когда официант отошёл, Ольга снова набросилась на Оболенского:

— Что происходит Кирилл? Почему ты так себя ведешь?

— Ничего, — отмахнулся тот.