Антисоветская блокада и ее крушение

Соглашение о военных и гражданских пленных было не единственной, да и не главной задачей, поставленной Советским правительством перед М. М. Литвиновым. Накануне отъезда в Копенгаген, 14 ноября 1919 г., ему были вручены полномочия Совнаркома, подписанные В. И. Лепиным, на ведение мирных переговоров с правительствами буржуазных республик, созданных на границах бывшей Российской империи и «других стран, находящихся в состоянии войны или во враждебных отношениях с Советской Республикой». Специальные полномочия Совнаркома были переданы Литвинову на заключение займов и подписание договоров от имели Советской республики с правительством Великобритании и других стран.{361} На следующий день Литвинов получил от Л. Б. Красина полномочия НКТиП для торговой деятельности в Скандинавских государствах. «Таким образом, — заключает американский историк Луи Фишер, — снаряженный как дипломат, филантроп и государственный купец Литвинов предстал перед Западом в стремлении установить modus vivendi между коммунизмом и капиталистическим миром».{362}

Иные инструкции от своего правительства имел английский представитель. Уже сам выбор О’Грэди, который не являлся профессиональным дипломатом, а был членом парламента от лейбористской партии и представителем британских тред-юнионов, показывал, что английское правительство еще опасалось компрометировать себя перед «цивилизованным миром» прямыми политическими контактами с большевиками. В инструкции, которую Керзон направил О’Грэди 13 ноября, последнему предписывалось «быть особенно осторожным, чтобы не поддержать любую попытку вести переговоры по иным вопросам, чем обмен пленными».{363} В дальнейшем, когда Керзон получил информацию от французского посла в Лондоне о намерениях Литвинова возбудить в переговорах вопросы о снятии блокады, возобновлении торговли между Англией и Советской Россией и о прекращении материальной поддержки Деникину (О’Грэди якобы согласился их обсудить), он был крайне раздражен и обеспокоен. В письме от 26 ноября Керзон требовал строго придерживаться полученной инструкции. Касаясь предполагаемых шагов Литвинова, Керзон предлагал относительно двух последних из перечисленных выше вопросов «отказываться даже от выслушивания любых мирных предложений такого характера». Вместе с тем он допускал, что вопрос о блокаде может стать элементом переговоров, и в этом случае О’Грэди предписывалось запросить дальнейшие указания Форин оффиса.{364}

Информация, полученная Керзоном о намерениях Литвинова, в основном подтвердилась, поскольку уже 29 ноября последний, предъявив свои полномочия на ведение мирных переговоров, возбудил перед О’Грэди вопрос о необходимости достигнуть общего мирного соглашения между РСФСР и союзными государствами.{365}

Особое внимание Литвинов уделял проблеме ликвидации военно-экономической блокады и возобновления торговых отношений между РСФСР и капиталистическими странами, и в частности Англией. Посланник США в Дании сообщал, например, 2 декабря в госдепартамент, что «переговоры О’Грэди с Литвиновым теперь в значительной части сконцентрировались в вопросе о внешней торговле». В этом донесении О’Грэди характеризовался как сторонник возобновления торговых отношений с Советской Россией в интересах Великобритании, полагающий в то же время, что снятие блокады и восстановление коммерческих отношений с Западом в конечном счете приведет к реставрации капитализма в России.{366}

22 декабря 1919 г. Литвинов направил О’Грэди письмо, в котором, резко осуждая политику военно-экономической блокады, высказывал мнение Советского правительства о необходимости не только декларировать отказ от нее, но и дать возможность Советской России вступить в действительные экономические отношения с западными странами. «Нельзя уйти от того факта, — писал он, — что Великобритания нуждается в льне и другом сырье, производимом в России, и что Россия в свою очередь может ввозить огромное количество промышленных изделий из Великобритании». Литвинов подчеркивал готовность Советского правительства добиваться «установления действительного мира» и «экономических отношений между двумя странами на здоровой основе».{367} Несколько дней спустя с этим меморандумом ознакомился Керзон, который сделал на нем пометку, констатирующую, что, поскольку документ содержит предложения вступить в мирные переговоры и снять блокаду, он выходит за пределы инструкций, данных О’Грэди.{368}

Если Керзон явно оппозиционно встречал всякое предложение, направленное на ликвидацию военно-экономической блокады и возобновление торговых сношений о Советской Россией,{369} то О’Грэди не без влияния Литвинова все более решительно становился на точку зрения немедленного пересмотра проводившейся ранее политики. По всей вероятности, он был также хорошо информирован о тех изменениях, которые назревали в отношении английского правительства к этой проблеме.{370}

14 января 1920 г. О’Грэди направил письмо Керзону, в котором настойчиво предлагал решить вопрос о прекращении блокады и «сделать необходимые представления Верховному совету (Антанты. — В. Ш.) для достижения этой цели как можно скорее».{371} Ответа так и не последовало, поскольку в тот же самый день по инициативе Ллойд Джорджа данный вопрос стал предметом специального обсуждения Верховного совета Антанты.

Совершенно очевидно, что энергичные усилия М. М. Литвинова не прошли бесследно. С полным основанием в отчете Наркоминдела отмечалось, что «доклады О’Грэди, несомненно, не в малой мере повлияли на январское решение Верховного совета» о снятии блокады».{372} Таким образом, все рассмотренные выше военные и политические события и факторы с осени 1919 г. постепенно, но неуклонно побуждали империалистические державы лихорадочно искать иные пути решения «русского вопроса». В новой ситуации сохранение внешнего кольца блокады в значительной мере утрачивало свой первоначальный смысл. Разумеется, осознание бесплодности такой политики правящими кругами империалистических держав пришло далеко не сразу. Потребовались еще и дополнительные усилия советской дипломатии, с одной стороны, и трезво мыслящих политиков и экономистов Запада — с другой, чтобы было принято первое, половинчатое решение руководителей держав Антанты, которое повлекло за собой в последующем ликвидацию всей системы военно-экономической блокады Советского государства.

Самым примечательным в развитии этого процесса было то, что отнюдь не соображения незаконности, вопиющего несоответствия этой политики нормам международного права, ее аморальности и бесчеловечности оказали влияние на перемену позиции глав правительств империалистических держав. Ничуть не переменились и их взгляды на возможность, допустимость и правомерность существования в мире государств только одной системы — капиталистической. Главными мотивами начавшейся «смены вех» в отношении политики открытой и полной военно-экономической блокады Советского государства были намерения использовать новые средства борьбы против пролетарского государства, коль скоро старые оказались безрезультатными, и получить выгоду от экономического обмена с ним.

Об этом свидетельствуют исторические события, которые привели к пересмотру в январе 1920 г. Верховным советом Антанты своей прежней позиции. Прежде чем перейти к рассмотрению событий, связанных с этим решением, следует вкратце остановиться на предыстории вопроса.

В начале января 1920 г. чиновник министерства продовольствия и британский представитель в Верховном экономическом совете Э. Уайз составил меморандум, озаглавленный «Экономические аспекты британской политики в отношении России». Содержание этого документа сводилось к следующему.{373} До недавнего времени, отмечал автор, политику союзников в «русском вопросе» определяли главным образом политические и военные соображения; цель меморандума состоит в том, чтобы изучить экономические аспекты этой проблемы. Далее Уайз рассматривает довоенный экспорт России с точки зрения «экономической стабильности и организации всего мира», а также торговых интересов Англии. Вывод, который делает автор из этого раздела своего доклада, заключается в том, что «продолжение гражданской войны и блокады России отрезает от остального мира громадные продовольственные и сырьевые ресурсы и является одной из главных причин высоких мировых цен».

Далее Уайз рассматривает возможные последствия продолжения политики военно-экономической блокады и весьма убедительно показывает бессмысленность ее осуществления. Какие же доводы выдвигаются в меморандуме в связи с рассмотрением этой политической линии? Военные успехи большевиков привели к тому, что Советская Россия либо уже вернула, либо имеет возможность вернуть в самом ближайшем будущем основные сырьевые и промышленные области. В связи с этим дальнейшая политика блокады становится беспредметной. Эта тактика, продолжает Уайз, станет невозможной и вследствие реальных шансов у Советского правительства заключить мир с Эстонией и другими прибалтийскими странами.

Кроме того, отмечалось в меморандуме, военно-экономическая блокада, противоречащая нормам международного права, не встречает сочувствия в ряде государств (Германия, нейтральные страны), которые вряд ли можно будет надолго удержать от торговли с Советской Россией. Наконец, Уайз указывает и на решительное осуждение политики блокады широким общественным мнением Англии.

В связи с такой оценкой сложившегося положения Уайз предложил: «Избегая пока формального дипломатического признания большевистского правительства, окончательно отказаться от блокады и не чинить никаких препятствий восстановлению торговых отношений со всей Россией». Эта политика, по его мнению, позволит начать торговые операции через Петроград, а в скором времени и через Одессу и получить из Советской России хлеб и другое продовольствие в обмен на сельхозмашины, мануфактуру и т. д. Торговля эта могла бы осуществляться через русские кооперативы, имеющие налаженный аппарат в Лондоне. Вместе с тем автор замечает, что промедление с осуществлением новой политики в дальнейшем может привести к столкновению с сильной конкуренцией Германии и США, которые пока еще не имеют возможности внедриться на русский рынок. В заключение выражалась надежда, что снятие блокады заставит Советское правительство сделать серьезные экономические и политические уступки Западу.

7 января 1920 г. Керзон распространил меморандум Уайза среди членов британского кабинета.{374} Это, однако, не означало, как мы могли убедиться ранее, что он разделял позицию автора документа. Тем не менее точка зрения Уайза, по-видимому, совпадала со взглядами самого Ллойд Джорджа, который к этому времени уже пришел к выводу о тщетности старых методов борьбы с большевизмом. По его инициативе Верховный совет Антанты и приступил к обсуждению вопроса о торговой политике в России. Ллойд Джордж представил на рассмотрение делегатов Франции и Италии меморандум, который либо дословно совпадал с запиской Уайза, либо базировался на ней.{375}