Антисоветская блокада и ее крушение

Франция, 14 января 1920 г. Идет последняя серия заседаний затянувшейся на целый год Парижской мирной конференции. В одном из уютных залов Версальского дворца собралась «большая тройка»: главы правительств Франции (Ж. Клемансо), Англии (Д. Ллойд Джордж), Италии (Ф. Нитти). Тут же многочисленные эксперты, члены Верховного экономического совета, секретари, переводчики, стенографистки и специально приглашенные контрреволюционные руководители заграничного аппарата русских кооперативов («Иноцентра») — К. Р. Кровопусков, А. М. Беркенгейм.{376} В ходе совещания Беркенгейм дал характеристику русских кооперативов как аполитичных обществ, остановись на их возможностях в организации торговли с Западом. На вопрос Ллойд Джорджа, «думает ли Беркенгейм, что это есть наиболее эффективный путь нанесения удара большевизму», последний ответил, что «он абсолютно уверен в этом».{377} Поясняя свою мысль, Беркенгейм охарактеризовал Советскую власть как власть меньшинства, которая якобы держится лишь благодаря чрезвычайным обстоятельствам (голод, блокада, война). Клемансо сказал, что экономическая сторона вопроса (потребности России в импорте и ее экспортные возможности) не вызывает сомнений. Но как организовать товарообмен, не допуская вмешательства Советского правительства? Беркенгейм ответил, что для него самого это не вполне ясно, но союзные правительства должны добиваться, чтобы кооперативы вели дела исключительно «по своему собственному усмотрению». Находясь в весьма сложных условиях, Советское правительство, возможно, согласится на это требование.{378} Ллойд Джордж в своем выступлении отметил, что «с точки зрения обмена и цен русские поставки жизненно необходимы». Основная цель, которую преследовало снятие блокады и установление торговли через кооперативы, была выражена им следующим образом: «… эта схема может разрушить большевизм. В тот момент, когда будет установлена торговля с Россией, коммунизм должен уйти». Точка зрения Ллойд Джорджа была поддержана Нитти, который согласился, что торговля есть «подходящий путь нанести удар большевизму», и Клемансо. Для конкретной разработки «кооперативной схемы» с точки зрения финансов, обмена товарами и т. д. была создана комиссия из представителей держав, участвовавших в заседании, во главе с Уайзом.{379}

На следующем, решающем заседании Верховного совета 16 января 1920 г. был рассмотрен доклад комиссии Уайза, излагавший конкретные меры возобновления торговли с Россией через кооперативные организации.{380} Французские делегаты Вертело и Камерер высказались за такую формулировку резолюции, которая бы не давала повода считать ее актом признания Советского правительства. Доклад комиссии Уайза был одобрен, и была принята резолюция Верховного совета Антанты, опубликованная в прессе.{381}В ней разрешался «обмен товарами на основе взаимности между русским народом и союзными и нейтральными странами». Право организации обмена сырья и продовольствия на предметы первой необходимости и изделия других государств предоставлялось кооперативным организациям. «Эти меры, — указывалось в заключение, — не означают перемену в политике союзных правительств по отношению к Советскому правительству».{382} 20 января Верховный совет составил текст телеграммы, направленной американскому правительству, где разъяснялись причины перехода к новой политике в «русском вопросе» и предлагалось единство действий в ее осуществлении.{383}

Подводя итоги всему ходу обсуждения «русской проблемы» Верховным советом Антанты и основываясь на тех документах, которые ему сопутствовали, можно достаточно полно выявить те основные причины, которыми руководствовались союзники, приступая к пересмотру своей тактики. Провозглашение отказа от политики полной военно-экономической блокады и решение возобновить торговлю с «русским народом» хотя бы через кооперативы было вынужденным. Главными причинами, побудившими правительства великих держав пойти на это, как отмечалось, были развал в результате побед Красной Армии внутреннего кольца экономической блокады, крах старых средств и стремление испытать новые методы борьбы с Советской властью, наконец, хозяйственные потребности самих стран Запада в экономическом обмене с пролетарским государством. По поводу последней причины В. И. Ленин говорил на IX Всероссийском съезде Советов: «Мы знаем, что экономическое положение тех, кто нас блокировал, оказалось уязвимым. Есть сила большая, чем желание, воля и решение любого из враждебных правительств или классов, эта сила — общие экономические всемирные отношения, которые заставляют их вступить на этот путь сношения с нами».{384}

То, что это принималось в расчет при определении новой линии действий в «русском вопросе», говорит опубликованный спустя некоторое время доклад Верховного экономического совета об экономическом положении в Европе, где продовольственным и сырьевым поставкам из Советской России отводилась первостепенная роль в смягчении нараставшего хозяйственного кризиса.{385} Что касается целей, которые преследовала новая политика, то их было две, хотя обе сводились к одному — свержению Советской власти «мирными» средствами.

Первая заключалась в том, чтобы посредством торговли через кооперативы активизировать все оппозиционные слои и группы русского общества в борьбе с Советской властью. Так, например, близкая Ллойд Джорджу «Дэйли кроникл» связывала основные политические расчеты новой тактики с активизацией главным образом русского крестьянства, казавшегося ей наиболее подходящим классом для выполнения задачи свержения большевизма, тем более что в кооперативах, которые оказались бы связанными с Западом по выработанной торговой схеме, состояли миллионы крестьян.{386}

Вторая цель основывалась на представлениях Ллойд Джорджа, разделяемых Нитти, что установление торговли поможет возобновлению нормальных экономических условий жизни в России, что явится лучшим средством разрушения «экстремистских форм» самого большевизма и в конечном итоге приведет к реставрации старого капиталистического уклада. Эта мысль была наиболее отчетливо сформулирована Ллойд Джорджем в парламенте 10 февраля 1920 г. «Мы потерпели неудачу в попытках восстановить Россию силой, — говорил он. — Я полагаю, мы можем спасти ее посредством торговли». Торговля, по его мнению, была лучшим способом покончить с «необузданностью большевизма, чем любой другой метод».{387}

Какими бы целями ни руководствовался Верховный совет Антанты, принятые решения означали крах открытой политики военно-экономической блокады Советской России. Конечно, от признания ее провала до осознания империалистическими державами необходимости нормализовать политические и экономические отношения с РСФСР потребовался еще достаточно продолжительный период борьбы Советского правительства за выход из изоляции. Но эта борьба развивалась уже в более благоприятных международных условиях, характеризовавшихся формальным отказом союзных правительств от политики военно-экономической блокады.

БОРЬБА ПРОТИВ СКРЫТОЙ БЛОКАДЫ.

ВОЕННО-МОРСКАЯ БЛОКАДА И ЕЕ ЛИКВИДАЦИЯ

Январское решение Верховного совета Антанты еще отнюдь не означало, что империалистические державы полностью покончили с политикой военно-экономической блокады. Документы свидетельствуют о том, что в течение почти всего 1920 и отчасти 1921 г. эта политика еще в значительной степени оставалась в силе, хотя открыто уже не провозглашалась, а ее результативность снизилась вследствие разгрома основных сил внутренней контрреволюции, ухода с территории Советской России части интервентов и заключения мирного договора РСФСР в феврале 1920 г. с буржуазной Эстонией, а затем с Латвией и Литвой.

Общее состояние отношений Советской России с капиталистическим миром в 1920 г. В. И. Ленин охарактеризовал на IX съезде РКП (б) следующим образом: «Государства Антанты с большевиками находятся ни в мире, ни в войне, у них есть и признание нас, и непризнание».{388} И в самом деле, с одной стороны, решение о снятии блокады и возобновлении торговли с «русским пародом» означало заметный поворот в политике империалистических держав в «русском вопросе». В. И. Ленин считал это «крупным фактом международного значения», благодаря которому, хотели или нет того правительства стран Актанты, Советское государство оказывалось в «сфере всемирных междугосударствепных отношений» и получало известные возможности перехода к мирному строительству.{389} С другой же стороны, совершенно справедливо резолюция Верховного совета Антанты от 16 января 1920 г» была оценена Советским правительством лишь как «теоретическое снятие блокады»,{390} сопровождавшееся массой оговорок, недомолвок и возможностей возврата к прежнему курсу.

Ограниченность и недостаточность нового хода в «шахматной игре союзников»{391} была хорошо раскрыта М. М. Литвиновым в интервью редактору одной из английских газет вскоре после опубликования резолюции Верховного совета от 16 января 1920 г. «Парижское решение относительно блокады, — говорил Литвинов, — пока является только бумажным заявлением, которое еще должно быть проведено в жизнь». Для нормального развития торговли необходимо создать политические условия: взаимное представительство, свободные телеграфные сношения и т. д. В заключение заместитель наркома иностранных дел отметил, что «экономическое значение парижского решения всецело зависит от искренности намерений и общей политики союзников по отношению к России».{392} Общая же политика главных капиталистических держав в «русском вопросе» почти на всем протяжении 1920 г., представляла собой сочетание мирных и военных форм, колебание от переговоров с большевиками до подготовки и поддержки польского наступления на Советскую Россию.{393} Все это, естественно, не могло не отражаться на характере отношений, складывавшихся под влиянием решения 16 января, и определяло состояние неполной, или скрытой, военно-экономической блокады Советского государства.

В чем же конкретно выражалась эта политика в 1920 г.? Основными элементами военно-экономической блокады было запрещение союзными державами гражданам своих стран вести торговлю с РСФСР, предложение нейтральным государствам следовать той же тактике, установление морской блокады северного, Балтийского и Черноморского побережий Советской России. Все эти меры не претерпели заметных изменений после принятия Верховным советом Антанты решения о возобновлении сношений с «русским народом» и лишь с течением времени и под влиянием изменившейся политической обстановки начали медленно отмирать. Вопрос о возможности деловым людям вести торговлю с РСФСР не получил никакого разрешения почти в течение всего 1920 г. во Франции и был чисто формально решен в США лишь в июле этого года. В официальном заявлении госдепартамента на этот счет от 7 июля 1920 г. единственная позитивная фраза об отмене ограничений, «стоявших до сих пор на пути торговли и сношений с Советской Россией», терялась среди массы оговорок, двусмысленных толкований и регламентаций. В нем говорилось о том, что остаются в силе прежние ограничения в отношении экспорта ряда товаров производственного назначения, отказ от «политического признания в данный момент или в будущем» Советской власти, ведение экономических отношений и торговли деловыми людьми исключительно на «свой страх и риск», без поддержки правительства США. В заявлении содержались различные предостережения относительно «законности» товаров, которыми располагало Советское государство, о том, что выдача паспортов, виз, а также почтовая связь с Россией не возобновлялись и т. п.{394} Двусмысленность и лицемерие этого документа были сразу же вскрыты Л. К. Мартенсом, который 8 июля 1920 г. указал, что заявление госдепартамента от 7 июля 1920 г. «отнюдь не разрешает проблемы установления торговых отношений между Россией и Соединенными Штатами».{395} Даже инициатор снятия блокады — английское правительство — был весьма далек от того, чтобы быстро и решительно покончить со старой политикой.