Ренонс

* * *

— Она не сможет больше погружаться! Это слишком сильно бьет по её нервной системе, — категорично заявила Ольга.

— Но отец Ника — старик! С раком мозга, при смерти! И он смог! — чуть не кричал я.

— Так бывает, — упрямо мотнула головой Ольга. — Переносимость у всех разная. Не знаю, с чем это связано. Я не нейробиолог. У Анечки, можно сказать, аллергия. У тебя, кстати, тоже. Ты тяжело переносишь погружение, отсюда такие проблемы со здоровьем.

Я вздохнул и сполз с капсулы на пол, прислонившись к ней спиной. Для оцифровки в вирте нужно зависать не сутками, даже не месяцами, а — годами… Но Аню это убьет. Всё напрасно…

Кажется, последнюю фразу я произнес вслух, потому что Ольга ответила:

— Не вини себя. Ты не мог знать. Да и никто не мог знать. Хотя, наблюдая как ты тяжело переносишь вирт, я могла бы догадаться, что у вас это может быть наследственное. У капсул не зря выставлен безопасный для таких как вы интервал погружения.

— Как она? — сглотнув ком, спросил о дочери.

— Пока спит. Плохо ей будет завтра.

— Спасибо, что отключила вовремя.

— Не за что. Я для этого тут дежурю. Забирайся в капсулу. Я сейчас проверю Анечку и поставлю тебе капельницу.

С трудом заполз обратно. Господи, если у дочки такая же непереносимость, как у меня, то представляю, что с ней завтра будет…

Бедный мой ребёнок, ну, за что ей всё это?

Кровь из носа уже не хлестала. Зато в отражении на крышке я видел свои красные, как у вампира, глаза с полопавшимися сосудами. Рассматривал отражение в ожидании капельницы и думал.

Думал, что ещё я, как отец, могу сделать для спасения моей девочки? Жаль, что смерть нельзя вызвать на поединок. Но я не сдамся… Я буду бороться…