Книга Джунглей. Самая полная история Маугли

* * *

Там, за пурпуровым краем, внизу.
Когда еще грезы неясны.
Взгляни, о взгляни в ту Страну,
Не впустят туда нас, несчастный!
Изгнанников, стража вернет
Нас в Явь из Страны Благодатной.
О, горе нам, горе! Придет
За нами страж – День безотрадный,
Прогонит из Города Снов.

Когда эхо прозвучало в последний раз, он почувствовал, что во рту у него пересохло и что пульс его бьется непривычно сильно. Экономка, вообразившая, что он упал в пруд и простудился, ожидала его на лестнице, и, так как он не видел ее и ничего не ответил ей, она пустила в ход рассказ, который заставил его мать прийти и постучаться в дверь его комнаты.

– Что-нибудь случилось, милый? Гарпер сказала, что ей показалось, будто ты не…

– Нет, ничего. Я совсем здоров, мамочка. Пожалуйста, не приставайте.

Он сам не узнал своего голоса, но это был пустяк в сравнении с тем, что он обдумывал. Очевидно, вполне очевидно, это совпадение было полным безумием. Он доказал это к удовольствию майора Джорджа Коттара, который должен был отправиться на следующий день в город, чтобы послушать лекцию «О способах доставления амуниции во время похода», а когда доказал, то душа и ум, сердце и плоть Джорджи радостно воскликнули: это девушка из «Ущелья Лилии», девушка утреннего континента, девушка «тридцатимильной прогулки», девушка кучи валежника! Я знаю ее.

Он проснулся в кресле, окоченевший; при солнечном свете положение не показалось ему нормальным. Но человеку нужно есть, и он сошел к завтраку, стиснув зубы и взяв себя в руки.

– По обыкновению, опоздал, – сказала мать. – Мой мальчик, Мириам.

Высокая девушка в черном подняла глаза, и вся выдержка Джорджи покинула его – как только он понял, что она ничего не знает. Он смотрел на нее хладнокровно и критически. Вот густые, черные волосы, откинутые со лба, характерно вьющиеся над правым ухом; вот серые глаза, стоящие довольно близко друг к другу; короткая верхняя губа, решительный подбородок и знакомая постановка головы. Вот и маленький, хорошо очерченный рот, который когда-то поцеловал его.

– Джорджи, милый! – с изумлением проговорила мать, потому что Мириам вспыхнула под его пристальным взглядом.

– Я… я прошу извинения! – задыхаясь, проговорил он. – Не знаю, говорила ли вам мать, что по временам я бываю идиотом, в особенности до завтрака. Это… это семейный недостаток.

Он повернулся и стал рассматривать горячие блюда, стоящие на буфете, радуясь, что она не знает, ничего не знает.

Его разговор во время завтрака походил на речь тихопомешанного; но матери казалось, что она никогда не видала своего сына таким красивым. Как может какая-либо девушка, в особенности Мириам с ее проницательностью, не пасть ниц и не поклоняться? Но Мириам была очень недовольна. Никогда в жизни никто не смотрел на нее таким упорным взглядом, и она сейчас же ушла в свою скорлупу, когда Джорджи объявил, что он изменил свое намерение насчет поездки в город и останется играть в теннис с мисс Ласи, если она не имеет в виду чего-либо лучшего.

– О, я не желаю мешать вам. Я занята. У меня есть дело на все утро.

«Что это сделалось с Джорджи? Отчего он вел себя так странно? – вздыхая, проговорила про себя мать. – Мириам так чувствительна».

– Вы композиторствуете, не правда ли? Должно быть, это очень приятно, когда к этому есть способности. («Свинья, о, свинья!» – думала Мириам.) Я слышал, как вы пели, когда я возвращался вчера вечером после рыбной ловли. Что-то насчет «Моря грез», не так ли? (Мириам содрогнулась до глубины своей оскорбленной души.) Прелестная песня. Что вы думаете о таких вещах?

– Ведь вы только сочинили музыку, милая?

– И слова, мамочка. Я уверен в этом! – сказал Джорджи со сверкающими глазами. (Нет, она ничего не знала.)

– Да, я написала и слова.

Мириам говорила медленно; она знала, что шепелявит, когда нервничает.

– Но как ты мог это узнать, Джорджи? – сказала мать в восторге, словно самый молодой майор в армии был десятилетний мальчик, отличающийся перед гостями.

– Я как-то был уверен в этом. О, мамочка, во мне есть много непонятного для вас. Похоже, что будет жаркий день – для Англии. Не желаете ли поехать верхом после полудня, мисс Ласи? Если хотите, мы можем выехать после чая.

Мириам не могла отказаться, ради приличия, но любая женщина могла бы заметить, что это предложение не вызвало в ней восторга.

– Будет очень хорошо, если вы поедете по Бассетской дороге. Тогда я могу не посылать Мартина в село, – сказала мать, заполняя паузу в разговоре.

Как у всякой хорошей хозяйки, у матери была одна слабость – мания к маленьким стратегическим хитростям, при помощи которых можно было бы поберечь лошадей и экипажи. Родственники-мужчины жаловались, что она обращает их в обыкновенных из-возчиков, и в семье существовала легенда, будто она раз, накануне охоты, сказала отцу:

– Если будете убивать дичь вблизи Бассета, милый, и если не будет слишком поздно, не заедете ли вы в село и не купите ли мне вот по этому образчику?

– Я знал, что так будет. Вы никогда не пропустите удобного случая, матушка. Если это рыба или чемодан, я не возьму. Джорджи рассмеялся.

– Это только утка. Их очень хорошо готовят у Маллета, – просто сказала мать. – Ведь это ничего, не правда ли? У нас будет обед в девять часов, потому что так жарко.

Длинный летний день тянулся, словно целый век; но, наконец, на лужайке подали чай и появилась Мириам.

В Индии XIX века.

Несите бремя белых, —

Не выпрямлять спины!

Устали? – пусть о воле

Вам только снятся сны!

Старайтесь иль бросайте

Работу всю к чертям —

Все будет безразлично

Упрямым дикарям.

(Р. Киплинг «Бремя белых». Перевод М. Фромана)

Она очутилась в седле прежде, чем он успел предложить ей помощь, вскочив легко, как ребенок, садившийся на пони, чтобы отправиться на прогулку в тридцать миль. День продолжал быть безжалостным по-прежнему. Джорджи три раза сходил с лошади, чтобы взглянуть на камни, будто бы попавшие в ногу Руфуса. При ярком свете нельзя сказать даже простых вещей, а то, что надумал сказать Джорджи, было не просто. Поэтому он говорил мало, и Мириам испытывала чувство не то облегчения, не то презрения. Ей было досадно, что это большое, несносное существо знает, что слова вчерашней песни написаны ею; хотя девушка может распевать вслух о своих самых затаенных фантазиях, она не любит, чтобы их попирали филистимляне-мужчины. Они приехали на маленькую Бассетскую улицу с домами из красных кирпичей, и Джорджи необыкновенно хлопотал при укладке утки. Она должна быть положена в такой-то сверток и так-то привязана к седлу; было уже восемь часов, а они были за несколько миль от обеда.

– Нам нужно торопиться! – сказала Мириам, соскучившаяся и рассерженная.

– Торопиться некуда; но мы можем проехать по холму Даухед и потом пустить лошадей по траве. Таким образом мы выиграем полчаса.

Лошади вышли на короткую душистую мураву, и тени сгустились в долине, когда они поехали рысью по большому пригорку, который господствует над Бассетом и западной проезжей дорогой. Незаметно езда стала более быстрой, несмотря на попадавшиеся кротовины. Руфус, как джентльмен, был внимателен к Денди Мириам, пока они не поднялись на вершину. Потом они две мили скакали рядом по склону; ветер свистел у них в ушах, сливаясь с ровными ударами восьми копыт и легким звяканьем мундштуков.

– О, это было чудесно! – крикнула Мириам, натягивая повод. – Мы с Денди старые друзья, но, я думаю, мы никогда не ездили так хорошо.

– Нет, но раза два вы ездили быстрее.

– В самом деле? Когда? Джорджи провел языком по губам.

– Разве вы не помните «тридцатимильной прогулки», со мной, когда «они» гнались за нами, на прибрежной дороге, море было слева – по дороге, идущей к фонарному столбу на дюнах.

Молодая девушка задохнулась.

– Что… что вы хотите сказать? – нервно проговорила она.

– «Тридцатимильная прогулка» и… и все остальное.

– Вы хотите сказать?.. Я ничего не пела о «тридцатимильной прогулке». Я знаю, что не пела. Я не говорила ни одной живой душе.

– Вы говорили о полисмене Дне, и о фонаре на вершине холмов, и о Городе Сна. Все это сходится, знаете… это та же страна… и легко было узнать, где вы были.

– Боже милосердный!.. Сходится… конечно, сходится; но… я была… вы были… О, поедемте, пожалуйста, шагом, иначе я упаду.

Джорджи подъехал к ней и, положив дрожавшую руку под ее руку, которая держала повод, заставил Денди идти шагом. Мириам рыдала так, как, он видел, рыдал один тяжело раненный солдат.

– Все идет хорошо… все идет хорошо, – тихо проговорил он. – Только… только, знаете, все это верно.

– Верно? Неужели я сумасшедшая?

– Только в том случае, если и я сумасшедший. Попробуйте поразмыслить спокойно минутку. Как мог кто-нибудь знать о «тридцатимильной прогулке» и о том, что она имеет отношение к вам, если бы он сам не был там?

– Но где? Но где? Скажите мне!..

– Там… где бы то ни было… я полагаю, в нашей стране. Помните ли вы, как ехали в первый раз – я хочу сказать, по «тридцатимильной дороге»? Вы должны помнить.

– Все это были сны… сны.

– Да; но скажите, пожалуйста, почему же я это знаю?

– Дайте подумать. Я… мы… не должны были про-изводить шума… ни в каком случае не шуметь.

Она смотрела вперед, между ушей Денди, ничего не видевшими глазами, сердце ее сжалось.

– Потому что «оно» умирало в большом доме? – продолжал Джорджи, снова натягивая повод.

– Там был сад с зеленой и позолоченной решеткой – такой горячей. Вы помните это?

– Как не помнить! Я сидел по другую сторону кровати, пока «оно» не закашляло и не вошли «они».

– Вы! – низкий голос стал неестественно полным и сильным, а широко раскрытые во тьме глаза девушки пристально смотрели на него, как будто желая проникнуть в самую глубь его души. – Так вы этот мальчик – мой мальчик у валежника. И я знала вас всю свою жизнь!..

Она упала головой на шею Денди. Джорджи преодолел овладевшую им слабость и обвил рукой ее талию! Голова ее упала ему на плечо, и пересохшими губами он стал говорить такие вещи, которые до тех пор считал существующими только в напечатанных романах. К счастью, лошади были спокойны. Она не пробовала отодвинуться, когда пришла в себя, но лежала тихо и шептала:

– Конечно, вы тот мальчик, а я не знала… я не знала.

– Я знал уже вчера вечером; а когда увидел вас за завтраком…

– Так вот почему! Тогда я удивилась. Удивились бы и вы.

– Я не мог говорить раньше. Оставьте вашу голову там, где она теперь, милая. Теперь все хорошо, все хорошо, не так ли?

– Но как это я не знала… после стольких лет? Я помню… о, как многое я помню!

– Расскажите мне что-нибудь. Я присмотрю за лошадьми.

– Я помню, как ждала вас, когда подошел пароход. Вы помните?

– У «Ущелья Лилии», за Гонг-Конгом и Явой?

– И вы называете так это место?

– Вы сказали мне это название, когда я затерялся на континенте. Ведь вы показали мне дорогу через горы?

– Когда исчезли острова? Должно быть так, потому что я помню только вас. Все другие были «они».

– И ужасные это были скотины.

– Да, я помню, как я в первый раз показала вам «тридцатимильную прогулку». Вы ездите совершенно так, как тогда. Вы – вы.