Летучие мыши. Вальпургиева ночь. Белый доминиканец

— ...в Мертвом переулке, там все скверные девки живут, — ревностно заверила Вожена.

— Ну вот и приведи эту шлюху! — приказала графиня. Служанка бросилась к дверям.

Между тем неизвестный пришел в себя. Некоторое время он пристально смотрел на пламя свечи, потом медленно поднялся. Своего окружения он явно не замечал.

— Вы думаете, он хотел нас ограбить? — спросила вполголоса графиня.

Камердинер покачал головой и многозначительно постучал себе по лбу.

— На мой взгляд, в данном случае мы имеем типичный образчик сомнамбулизма, — авторитетно заявил Пингвин. — В полнолуние таких больных, как правило, охватывает необъяснимая тяга к путешествиям. Под влиянием луны, сами того несознавая, они совершают всевозможные, я бы даже сказал, странные действия — например, карабкаются на деревья, дома, стены; зачастую они шагают по узеньким балкам на головокружительной высоте, скажем, по карнизу крыши, с той удивительной уверенностью, которая отсутствует у них в состояниибодрствования. — Эй, пан Зрцадло! — окликнул лейб-медик своего пациента. — Вы сможете самостоятельно добраться до дому? Как вы себя чувствуете?

Лунатик ничего не ответил, тем не менее вопрос услышал, хотя, очевидно, не понял. Он медленно повернул голову и взглянул на Флугбайля пустыми неподвижными глазами.

Пингвин невольно отпрянул назад, потом задумчиво потер лоб и, как будто пытаясь что-то вспомнить, пробормотал:

— Зрцадло? Нет. Это имя мне незнакомо. И все же я знаю этого человека! Но где я мог его видеть?!

Неизвестный был высокого роста, темнолицый и чрезвычайно худой; длинные, сухие, седые волосы свисали с черепа. Узкое безбородое лицо с остро вырезанным крючковатым носом, покатым лбом, запавшими висками и тонкими, плотно сжатыми губами, а в дополнение к этому грим на щеках и черное изношенное бархатное пальто — все вместе резкостью контрастов создавало впечатление какого-то безумного сна.

«Мумия древнеегипетского фараона, проникшая в жизнь под маской комедианта. — Сия витиеватая мысль посетила вконец озадаченного лейб-медика. — Не мог же я забыть такую необычную физиономию!»

— Этот субъект мертв, — проворчала графиня не то про

себя, не то обращаясь к Пингвину; нисколько не смущаясь, словно перед ней была каменная статуя, она в упор лорнировала незнакомца. — Только у трупа могут быть такие высохшие глазные яблоки. Кроме того, мне кажется, Флугбайль, он совсем не способен передвигаться! Константин, да не трусь ты, как старая баба! — крикнула она в сторону дверей, где в осторожно приоткрывшемся проеме возникли бледные испуганные лица гофрата Ширндинга и барона Эльзенвангера. — Входите же наконец! Смелее, он не кусается.

Имя Константин странно подействовало на незнакомца. Сильная дрожь стала пробегать по телу с головы до пят, одновременно выражение его лица менялось с молниеносной быстротой — словно каким-то непостижимым образом, абсолютно владея всеми своими лицевыми мускулами, он гримасничал перед невидимым зеркалом: казалось, кости носа, челюстей и подбородка стали вдруг мягкими и податливыми. Выражение только что высокомерно взиравшей маски египетского фараона постепенно обретало, с калейдоскопической быстротой пробегая длинную шкалу удивительных фаз, — каких только рож и рожиц, морд и мордашек, дьявольских харь и ангельских ликов здесь не было! — безусловное подобие с фамильным типом Эльзенвангеров.

И уже через минуту эта последняя личина настолько закрепилась на физиономии лунатика, что присутствующие, к своему величайшему изумлению, увидели перед собой совершенно другого человека.

С опущенной на грудь головой и щекой, вздувшейся как от зубного нарыва так, что левый глаз теперь глядел как-то особенно пронзительно и коварно, незнакомец нерешительно семенил кривыми ножками вокруг стола и, выпятив губу, что-то нащупывал в своем кармане.

Наконец, заметив немого от ужаса барона Эльзенвангера, который стоял, вцепившись в руку своего приятеля Ширндинга, он кивнул ему и проблеял:

— Как хорошо, что ты пришел, Константиндль. Я весь вечер тебя искал.

— Пресвятая Дева, — взвыл барон и бросился к дверям, — смерть в доме! На помощь, на помощь! Ведь это мой покойный брат Богумил!

Графиня, лейб-медик и Каспар фон Ширндинг, все трое хорошо знавшие покойного барона Богумила Эльзенвангера, при первых же словах сомнамбула одновременно вздрогнули. Это был голос давно умершего барона.

По-прежнему не обращая ни на кого внимания, Зрцадло озабоченно сновал по комнате, передвигая какие-то воображаемые предметы. И хотя существовали они, очевидно, только в его воспаленном мозгу, тем не менее в глазах присутствующих эти призрачные вещи начинали обретать вполне осязаемый образ, настолько пластичны и убедительны были движения, которыми он брал, поднимал и переставлял их.

А когда он потом вдруг прислушался, засеменил к окну и, сложив губы трубочкой, просвистел пару тактов, как будто там сидел в клетке скворец, когда из воображаемой коробочки достал такого же воображаемого червяка и дал своему любимцу, все уже до такой степени находились под впечатлением этой дьявольской пантомимы, что на некоторое время действительно увидели себя в обстановке проживавшего здесь когда-то покойного барона Эльзенвангера.

И только когда Зрцадло, отойдя от окна, снова вступил в полосу света и вид его старого черного бархатного пальто на мгновение рассеял иллюзию, их охватил ужас; как завороженные, утратив дар речи, они покорно ждали дальнейшего.

Понюхав из невидимой табакерки, Зрцадло ненадолго задумался, потом придвинул резное кресло к невидимому столу в середине залы, сел и, склонив голову набок, принялся писать в воздухе; предварительно он заточил и расщепил кончик воображаемого гусиного пера — опять же с такой пугающей точностью имитируя реальность, что, казалось, был слышен даже скрип ножа.

Затаив дыхание, следили за ним господа — прислуга еще прежде по знаку Пингвина на цыпочках покинула залу; лишь время от времени тишину нарушали боязливые стоны барона Константина, который не мог отвести глаз от своего «мертвого брата».

Наконец Зрцадло, сложно расчеркнувшись, закончил свое призрачное послание. Шумно отодвинув стул, он подошел к стене, долго шарил в одной из картинных ниш, где действительно нашел настоящий ключ, повернул деревянную розетку на панели, отпер показавшийся за ней замок, выдвинул ящик, положил туда свое «письмо» и снова закрыл пустой тайник.

Напряжение зрителей достигло предела; никто не слышал доносившегося из-за дверей голоса Вожены: «Ваша милость! Господин барон! Нам войти?»

— Вы — вы это видели? Флугбайль, вы — вы тоже это видели? Что это за ящик? И-или мне по-показалось? — нарушил молчание барон Эльзенвангер, заикаясь и всхлипывая от волнения.

— Я-я даже не под-дозревал, что т-там есть вы-выдвиж-ной ящик. — И он стал причитать, заламывая руки: — Богумил, ради Бога, я ведь чист перед тобой! Святой Вацлав, брат наверняка лишил меня наследства, ведь я уже тридцать лет не был в Тынском храме!

Императорский лейб-медик хотел было подойти к стене и осмотреть, однако его остановил громкий стук в дверь.

Створки распахнулись, и в залу, не дожидаясь приглашения, вошла высокая, стройная, закутанная в лохмотья женщина, представленная Боженой как Богемская Лиза.

Ее прежде дорогое, с блестками платье все еще выдавало своим покроем и тем, как оно сидело в плечах и бедрах, всю бездну стараний, употребленных на его шитье. До неузнаваемости измятая, заскорузлая от грязи отделка воротника и рукавов была из настоящих брюссельских кружев.

Женщине было, несомненно, далеко за семьдесят, однако ее черты, несмотря на ужасные опустошения, причиненные горем и нищетой, все еще хранили следы прежней необычайной красоты.

Известная уверенность в движениях, а также спокойный, почти ироничный взгляд, которым она окинула трех господ — графиня Заградка вообще не удостоилась внимания, — явно свидетельствовали о том, что это окружение ей ни в коей мере не импонирует.

Некоторое время она, казалось, наслаждалась смущением мужчин, очевидно еще с юношеских времен преотлично ее знавших, во всяком случае, гораздо лучше, чем им хотелось показать в присутствии графини. Богемская Лиза многозначительно ухмыльнулась и сразу предупредила вежливым вопросом императорского лейб-медика, который забормотал нечто совсем невразумительное.

— Господа посылали за мной; смею спросить, по какому случаю?

Пораженная ее чистым немецким языком, а также благозвучным, хотя и несколько хриплым голосом, графиня, вскинув лорнет, исследовала пронзительным взглядом старую проститутку. Верным женским инстинктом мгновенно угадав по скованности мужчин истинную причину их замешательства, она поспешила разрядить тягостную ситуацию рядом быстрых, острых контрвопросов.

— Этот человек, — она кивнула в сторону Зрцадло, неподвижно стоящего перед портретом пепельно-белокурой дамы эпохи рококо, — проник сюда час назад. Кто он? И чего ему

надо? Мне сказали, он квартирует у вас? Что с ним? Он сумасшедший? Или пья... — Она не договорила — уже от одного воспоминания о недавней пантомиме ей стало не по себе. — Или... или.... не исключено, что у него лихорадка?.. Может быть, он болен?.. — закончила она почти мягко.

Богемская Лиза пожала плечами и медленно повернулась к собеседнице — вернее, в сторону, откуда доносились слова. Кровь невольно бросилась в лицо графини, настолько высокомерное и презрительное выражение было во взгляде этих воспаленных, лишенных ресниц глаз, смотревших сквозь нее так, словно перед нею было пустое место.

— Он упал с парковой стены, — поспешно вмешался лейб-медик. — Сначала мы думали, что он мертв, а потому послали за вами... Кто он и что он, — судорожно продолжал Флугбайль, пытаясь помешать дальнейшему обострению конфликта, — конечно, не имеет значения. По всей вероятности, лунатик. Вы, надо полагать, знаете, что это такое. Гм. Да. И сегодня ночью вам придется немножко присмотреть за ним. Будьте так любезны, заберите его. Кто-нибудь из слуг или Божена помогут вам. Гм. Да. Не правда ли, барон, вы ведь позволите?

— Да, да. Только кончайте с этим! — захныкал Эльзенвангер. — О Боже, прочь, прочь!

— Его зовут Зрцадло. Видимо, актер. Вот и все, что мне известно, — спокойно сказала Богемская Лиза. — Ночами бродит по кабакам и дурачит публику. Впрочем, — она покачала головой, — знает ли он сам, кто он, — вот на это вам, пожалуй, никто не ответит. Кроме того, я не интересуюсь частной жизнью моих постояльцев. Я не любопытна. Пан Зрцадло! Пойдемте! Ну пойдемте же! Разве не видите — это не постоялый двор!

Она подошла к лунатику и взяла его за руку. Он безропотно пошел за нею к дверям.

Сходство с покойным бароном Богумилом окончательно покинуло его лицо, фигура снова казалась выше и стройнее, походка уверенней, постепенно возвращалось сознание, хотя присутствующих он по-прежнему не замечал, словно все еще находясь в каком-то странном гипнотическом трансе.

Однако высокомерное выражение египетского фараона тоже куда-то исчезло. Остался только «актер», «лицедей», но какой лицедей! Маска из плоти и крови, каждое мгновение готовая к новому, никому не ведомому превращению, — маска, достойная самой смерти, пожелай она незаметно смешаться со своими жертвами, «лик существа, — внезапно осенило императорского