Вечер встреч. 11 "В"

– Отпусти меня, – настойчиво прошептала ему. – Я ничего не знаю о тебе. Если не хочешь говорить, так и скажи. Но чтобы я поняла это. Хватит молчания.

Слава посмотрел на нее и разжал руки. Она обошла стол и села на свое место у окна.

«Он еще вырос, – думала про себя. – Какой у него рост? Метр девяносто пять? Или больше? Я ему по грудь, наверное, стала. Раньше, когда танцевали, можно было чуть поднять голову и прикоснуться к его губам. А теперь…»

Ход ее мыслей привел к тому, что щеки залил малиновый румянец. Он сделал вид, что ничего не заметил, и произнес:

– Да, хватит молчания... Я не сидел, Бэла. Я Родине служил.

Его признание прозвучало так глухо, что ей стало страшно, и почему-то больше не хотелось знать, где он был все эти годы. Однако Слава не собирался останавливаться, задумчиво глядя на нее, словно погружаясь в прошлое:

– В том нашем последнем году отца должны были перекинуть на другую точку. Но когда и куда, он нам не говорил, или и сам не знал. Просто пришел как-то днем домой, чего раньше не было никогда, и сказал, что у нас на сборы есть три часа. Три часа на все: документы, вещи, моя школа, друзья. Отец не разрешил никому говорить о нашем отъезде, но я ослушался. Пока родители занимались сбором документов, я доскочил до Егора и передал ему записку для тебя. Знал, что ты еще у репетитора. Надеялся, что ты придешь на вокзал проводить меня. Там бы я смог хоть что-то тебе шепнуть. Но ничего этого не произошло. Не имею права называть тебе места, где я побывал. Одно могу сказать: далеко. Телефона у меня по-прежнему не было, позвонить я никому не мог. Отправил один раз письмо тебе, оно осталось без ответа.

– Я ничего не получала.

– Знаю. Отец потом сказал, что на почте ему вернули это письмо. Он просто молчал, не говорил мне ничего. Я его понимаю. Это долг, служба, обязанность. Никаких претензий. Я был мальчишкой и мог наворотить дел. Отец за мной строго следил. Лишь перед самым поступлением в «вышку» я смог связаться с Егором. Он мне и сообщил, что ты вышла замуж сразу после школы. Я не хотел верить, но он был очень убедителен. А потом несколько лет учебы, которые даже сравнить не с чем: когда забываешь все, кроме желания жить… Но об этом не хочу. Было. Прошло. Сейчас есть служба, и я благодарен всем, кто помог мне стать таким, какой я сейчас.

Он замолчал, глядя на девушку, сжавшуюся на стуле у окна. Было заметно, как она мелко дрожит то ли от его рассказа, то ли от холода, которого Слава не чувствовал, привыкший к любым условиям существования.

– Не мерзни там, иди ко мне, – позвал ее, затем привстал и, взяв за руку, перетянул к себе на диван.

Закутал в свой свитер и обнял. Бэла не сопротивлялась, она действительно вздрагивала от нервной дрожи, а рядом с ним понемногу успокаивалась. И ждала продолжения истории его жизни. Он словно кожей ощутил ее волнение и тихий голос надежды.

– Ты помнишь, что у меня был старший брат? Он тоже служил, правда, не в таких жестких условиях, как я. У него были возможности и желание выехать куда-то. Вот в одном из таких отпусков он и познакомился со своей будущей женой. Говорят иногда: «встреча, изменившая жизнь». Частично это и про моего брата. Только я бы сказал иначе – встреча, изменившая его. Любовь… Она и созидает, и разрушает. Брат в полной мере получил и то, и другое. Ему больше не важна была служба, он думал только о том, где и чем занимается его девушка, тогда еще девушка. А она была начинающей моделью. Нет, ничего не скажу плохого о ней. Брата любила. Но свою карьеру намного больше. В общем, она настояла, чтобы он уволился со службы и сопровождал ее везде. Сразу не получилось, как ей хочется, ведь у него были различные ограничения… Но со временем они поженились, к большому разочарованию отца. Уехали. Мы о них только со страниц глянца кое-что знали. Как вдруг в прошлом году вернулись и сообщили, что ждут ребенка. Радости у моих было, ты не представляешь! Правда, недолго длилась эта эйфория: до той поры, пока супруга брата не сообщила, что не хочет рожать из-за своей карьеры. У мамы случился инфаркт после ее заявления. Короче, не буду рассказывать тебе всю эту грязную кухню шантажа, угроз, запугиваний, а потом уж и уговоров. Все вместе умоляли эту модельку родить малыша – надеялись, что в ней проснется материнский инстинкт. Но понимали, что она просто прячется в нашей дыре от журналистов. Не хотела, чтобы ее видели толстой. А брат, как телок… Противно вспоминать. В общем, как только она родила, сразу написала отказ, он тоже, и уехали через несколько дней. Бросили своих детей.

– Детей? Не один родился? – удивленно спросила Бэла.

– Двое, – с нежностью в голосе сказал Слава, – мальчик и девочка. Только слабенькие, маленькие, как мышата. Она же мало ела, чтобы не сильно поправиться. Ужас, а не женщина. Холодная, высокомерная. И брат вокруг нее вьется, пылинки сдувает. Прости, не могу! Так и кипит все внутри до сих пор!

Она вынула руку из кокона накинутого на нее свитера и погладила его по коленке, совершенно не думая о том, какие ощущения могут вызвать такие прикосновения. Он прижал ее ладонь сверху своей большой теплой рукой и продолжил рассказ:

– Малышей почти месяц не выписывали. Сначала они находились там же, в роддоме, потом их перевели в областную детскую больницу. Я ездил к ним почти каждый день, по возможности. Честно, я даже не представлял, сколько всего нужно таким крохам, не считая памперсов. Но потихоньку всему научился. Жизнь превратилась в пункты списков, походы по кабинетам, врачам, юристам. Мама помогала. Отец как-то сразу постарел, сильно сдал. Ну, а я за это время все же успел оформить малышей на себя. Теперь я отец двух замечательных деток. Отец-одиночка. Вот так-то.

– А с кем они сейчас? А сколько им? А как их зовут? А как же ты здесь оказался? Надолго ты? – вопросы посыпались, как жемчужины из разорванного ожерелья, звонко падая в тишине квартиры.

Слава прижал девушку чуть сильнее свободной рукой. Она подняла голову и настороженно повторила вопрос:

– С кем сейчас малыши?

– С моими родителями, – видя близко ее серые глаза, он начинал терять нить разговора. – Малышам около трех месяцев.

Помолчал немного, словно отключившись от разговора, и продолжил отвечать на ее вопросы.

– Тристан и Изольда.

– Не поняла, – боясь обидеть молодого отца своей реакцией, решила все-таки уточнить Бэла, – наверное, ослышалась. Как ты сказал – Тристан и Изольда?

– Да, – невесело усмехнулся Слава. – Эта горе-мамаша к отказу от детей приложила записку, в которой указала, какие имена дать мальчику и девочке.

– И вы послушались ее? – с осторожной настойчивостью поинтересовалась девушка.

– Нет, конечно! Она, видите ли, посмотрела фильм, в котором ей понравились имена, дала указание и смоталась. Делай выводы, что у нее было в голове. Пустота… А моих детей зовут Гриша и Маша.

– Григорий Печорин? Мария? Мэри? Те же имена, что в «Герое нашего времени»?

– Да, я не оригинален. Но если за меня уже все давно придумано, зачем лишние метания? И еще ответ на следующий твой вопрос: меня здесь нет.

– То есть? – непонимающе прошептала Бэла.

– То и есть. Я без разрешения покинул расположение части. Три часа на самолете, и вот он я. Просто пока нахожусь в отпуске по уходу за детьми, как бы это смешно ни звучало. У меня очень мало времени. Но первое, что я сделал, прилетел к тебе: столько лет хотел спросить, как ты могла так быстро выйти замуж? А оказалось… У тебя есть мужчина?

– Мне кажется, что я не должна перед тобой отчитываться.

– Это тебе только кажется, – легко перемещая девушку на свои колени, усаживая верхом на себя, сказал Слава. – Я жду ответа.

Бэла, укутанная в свитер, чувствовала в нем небольшую защиту от мужчины, на котором сидела почти в позе лягушки. Коленки уперлись в спинку дивана, и при разнице в росте ее серые глаза оказались напротив его, светло-зеленых. Ничто сейчас не напоминало Бэле, что прошло много лет, как он исчез из ее жизни – глаза были такими же красивыми, ресницы длинными и темными, морщинки в уголках… И именно это не позволило ей окончательно превратиться в размякшее нечто только из-за его признаний.

– А как бы ты себя повел, если бы я тогда, в наши семнадцать, исчезла, не сказав ни слова?

– Не знаю. Трудно представить. Потому что я и так чуть не двинулся, когда ты не пришла на вокзал, а потом еще и, типа, замуж вышла.

– Вот видишь. А я здесь осталась одна, перед градом насмешек, которые били очень больно. Да и сейчас то же самое, правда, меньше. Потому и перестала ходить на эти встречи.

– Мне очень хотелось сегодня прийти, но нельзя.

– И хорошо, что не пришел. Сейчас бы сидели со Ждановым в «обезьяннике».

Слава согласно кивнул, незаметно, как он думал, подтягивая к себе девушку все ближе. Но она разгадала его маневр и уперлась локтями в мощную грудь.

– Ты не слишком напираешь, Печорин?

– Я слишком терпелив, Черкасова. И то все, потому что ты не сказала, есть ли у тебя мужчина.

– Неужели ты думаешь, я бы сидела с тобой вот так, если бы у меня кто-то был?

– Не думаю, но хочу от тебя услышать эти слова.

– Как капитуляцию?

– Нет, просто скажи.

Бэла смотрела на него и понимала, что ее слова станут почти признанием в любви, и медлила. А он ждал.

– У меня никого нет, – наконец сказала она.

– Кроме меня, – добавил Слава.

– Что «кроме тебя»? – чуть нахмурившись, уточнила Бэла.

– У тебя никого нет, кроме меня. И не было.

Ее брови подпрыгнули наверх, удивленный взгляд не метался по его лицу, а просто остановился в одной точке – на его губах, произнесших эту мучительную для нее правду.

– А вот это тебя точно не касается. Ты отсутствовал столько лет. Я что, должна была кудель прясть? – отрубила она, пытаясь оттолкнуться от него. – Да отпусти меня! Неудобно же сидеть.

– Нет, – просто ответил он, совершенно спокойно и, не напрягаясь, удерживал ее в кольце своих рук. – Теперь точно никуда и никогда ты от меня не денешься.

– Как это? Что ты задумал?

От неожиданности таких высказываний Бэла ослабила сопротивление и в доли мгновения оказалась совсем рядом: губы к губам. Она даже почувствовала аромат крепкого чая, который Слава пил недавно. Затаив дыхание, чтобы не спровоцировать сильного мужчину на необдуманные действия, девушка ждала его следующего шага. И этот шаг последовал: мужские руки осторожно обняли ее и притянули к телу, горячему даже через футболку. Бэла не сопротивлялась, но и не чувствовала никакой дрожи или желания накинуться на него. Она все еще не могла соединить в своем восприятии реальности того мальчика, с которым рассталась по чьей-то злой воле, и этого взрослого мужчину, чьи большие ладони сейчас поглаживали ее спину. Он же смотрел ей в глаза открыто, без единой капли сомнения, словно вернулся домой после долгого отсутствия, где его ждала, несмотря ни на что, любимая женщина.

– Закрой глаза, – прошептал он ей. – Давай продолжим с того места, на котором остановились тогда, как будто не было этих лет, и я все еще молод и хорош собой.

– О чем ты говоришь? – так же тихо, почти касаясь его губ, спросила Бэла. – Ты изменился, стал другим. И хорош собой. Не напрашивайся на…

Она не успела договорить – поцелуй, совсем не детский, заставил ее замолчать на полуслове и закрыть глаза. Он не был агрессивным, скорее, устанавливающим главенство мужчины, а потом стал нежным, мягким, уносящим в далекие мечты юности. И снова Бэла не могла понять, в каком она времени, кто с ней? Ее руки ощущали напряженные мышцы взрослого человека, а губы трогали того, молоденького мальчишку, который когда-то был для нее всем. Оставаясь в своей собственной темноте, она обняла его за шею, коснулась коротко стриженых волос и отдернула руки. Морок первого поцелуя прошел, Бэла оторвалась от его губ и медленно, с недоверием спросила: