У любви свои планы

— Каллум, — тихо, но уверенно произнес он.

Хлопок, и перед ним оказался старый, и достаточно высокий для самого себя, домовой эльф.

— Да, хозяин, — проскрипел он.

Его голос был усталым и сонным, словно полвека его никто не беспокоил, и вот сейчас его призвали для того, для чего он находился в этом поместье всё это время.

Теодор внимательно смотрел на него и вспоминал, что этот эльф был здесь всегда. Отец говорил, что Каллум был в тот момент, когда родился он сам, и уже тогда этот домовик не был молод. Самый старый из всех живых в этих стенах, он знал даже самые тайные уголки Мэнора.

Теодор всегда его избегал, он вообще избегал домовых эльфов с тех пор, как закончилась война и исчез отец. Он съехал из этого поместья, обрёл собственный уютный дом в магловском районе, и старался жить просто.

Но от прошлого не уйдёшь, и от самого себя тоже. А он — Нотт, и это поместье — его наследие.

— Каллум, я хочу, чтобы в поместье снова был свет и тепло, — он сделал небольшую паузу и всмотрелся в этого старого домовика. Теодор увидел, как во взгляде что-то изменилось, как будто появилась маленькая искорка на секунду, и потухла в этих сонных глазах. — Пусть это поместье… — он развёл руки и сделал хаотичное движение. — Пусть оно снова заживёт, задышит, и я хочу, чтобы было так, как было при жизни моей матери, Каллум, ты должен помнить то время.

Домовик не шевелился, но Теодор видел в его взгляде то, что он услышал его и понял.

— Да, сэр.

— И я хочу, чтобы сюда снова проник свежий воздух, и запах, должен быть цветочный запах. Пусть повсюду будут цветы, и приведите в порядок сад. Хочу, чтобы там всё цвело, благоухало и было так, как никогда не было.

— Но миссис Нотт, сэр, она никогда не любила цветы.

— Она любила! Отец не любил, — Теодор запустил одну руку в брюки и подошёл к окну.

Он смотрел в небольшую брешь в этих тёмных, тяжёлых шторах, в ту самую, где немного проходил свет.

— Отец мне как-то, перед тем как начаться войне, сказал, что мама очень любила цветы, а он не любил. Для него это были непонятные растения, что цветут и отцветают, лепестки хрупкие, а цвета слишком нежные. Поэтому сад у нас никогда не цвëл, а была сплошная живая изгородь вечнозелёных растений, — он помолчал продолжительное время.

Домовой эльф ждал, покорно и тихо.

— Теперь у нас повсюду будет цветы, это ясно? — он повернулся и внимательно посмотрел на домовика.

— Да, сэр. Это все пожелания, сэр?

— Каллум, а где арфа?

Домовик словно скукожился и прижал уши. Его вековой сон был стёрт с лица, и он обеспокоился.

— Где арфа, Каллум, я жду ответ? — Теодор смотрел на него пристально, а потом перевел взгляд на камин и выше, там, где висел портрет отца. — Не бойся, отца нет, и я единственный наследник всего этого, — он распахнул руки так, словно хотел кого-то обнять, а потом резко скрестил из на груди. — Я последний Нотт, и тебе нечего боятся, — Теодор хотел сказать это мягко, а получилось совсем не так, но эта фраза сработала, словно ключ.

— Там же, где и была всегда. В той комнате, — домовик замолчал и вжал голову в плечи. — Вы знаете, сэр, какая комната.

Теодор изменился в лице. Он действительно знал эту комнату, знал, что она там, и не проверил.

— Она запечатана магией?

— Да, но… — Домовик повернулся и посмотрел на портрет. — Вы единственный представитель рода, мужчина, и та магия, что запечатала вход, пропустит вас. Это родовая магия, и вы последний её наследник.

Теодор какое-то время молчал, обдумывал, а потом погрузился в воспоминания, точнее одно. Страшное и непонятное.

Ему было лет десять, и он, несмотря на свой спокойный темперамент, был таким же ребёнком как многие. Всё таинственное и запретное было не просто интересно, оно словно манило его. Однажды, со своим домовым эльфом, Тео зашёл слишком далеко, в те самые комнаты и тайные уголки, в которые было запрещено ходить. Домовой эльф, его звали Элфи, противился и пытался вернуть юного Теодора обратно, он приводил разные доводы и говорил, что отец очень сильно рассердится. Но Тео шёл вперёд, пока не нашёл одну комнату — тёмную, мрачную и пыльную, но такую притягательную. В этой комнате было маленькое окошко, в которое проскальзывал свет, и его лучи упали на какой-то предмет, полностью закрытый бархатной тканью синего цвета. Когда он одёрнул её, то увидел золотистый инструмент — это была арфа, так ему сказал Элфи. Он рассказал Тео, что его мама любила музыку, и в каждом уголке их поместья звучали прелестные звуки, которые освобождали от плохого, дарую благодать, лёгкость и заряжали положительной энергией. Он не хотел договаривать, а Тео настаивал, и Элфи продолжил, так как очень любил своего маленького хозяина, был привязан к нему и не мог ослушаться его. Всё-таки он был домовым эльфом, и перед ним был его господин, пусть ещё совсем юный. Он рассказал ему, что как только Нотт старший принял метку, то в их доме навсегда пропала музыка. Его мать выбрала эту комнату и принесла сюда все свои вещи, которые были связаны с красотой и искусством. И с тех пор она молчала, а говорила лишь изредка, обходила стороной Нотта старшего при этом по-прежнему оставалась его женой: верной, но тихой и отстранённый. Когда её не стало, Нотт запретил всем, и особенно его сыну, ходить в это крыло и в эту самую комнату. Но всё тайное становится явным, и Нотт узнал, что Тео и эльф проходили в запрещенную комнату. С тех пор Тео не нашёл своего домовика, а на вопросы отец отвечал нехотя. Позже он сказал, что Элфи отпустили за примерное поведение и преданность. И Тео верил в это, и представлял своего домовика освобожденным и счастливым, жившим так, как хочется только ему. Но время шло, и Теодор вырос. Пришли тёмные времена, и он задумался о том что отец соврал ему и его верный, добрый домовик свободен, только по-другому. Эти страшные догадки что-то разрушали в Теодоре, и он запрещал себе об этом думать.

Теодор вынырнул из своих воспоминаний и посмотрел на старого эльфа.

— Скажи, что стало с эльфом, он его… — и Теодор не смог договорить, словно эти слова застряли в горле.

Эльф смотрел на него и боялся пошатнуться, он прижал уши сильнее, чем прежде, и немного щурил глаза.

— Он был наказан, за то, что ослушался хозяина. Своего настоящего хозяина, не вас, сэр.

— Он произнес… — Теодор хотел спросить, но ему стало страшно от осознания того, что было понятно без слов.

— Да, сэр, — тихо сказал Каллум. — Он умер мгновенно.

Теодор зажмурился и сжал руки в кулаки. То, о чём он думал, оказалось правдой. Самые тёмные догадки, прятавшиеся где-то глубоко в его разуме, оказались правдой.

— Где вы его похоронили? — не своим голосом спросил он.

— Но, мы… — эльф испугался, и Теодор увидев это, прервал его.

— Я знаю, что вы его похоронили, я это знаю! Я хочу знать, где? Он любил меня… — и запнулся. — Я его тоже любил, и он был моим другом. Элфи был единственным, кто дарил мне любовь, настоящую, неподдельно искреннюю. Он многому меня научил.

— Я покажу, сэр, это красивое место, там много солнца и туда никто не ходит, — он немного помолчал, и тихо сказал: — Хозяин тоже вас любил, он дал вам право выбора, и не повел за собой. Он любил вас, как умел.

Теодор молча стоял и смотрел, не видя ничего перед со мной. Часть его детства оказалась такой же мрачной, как и вся его жизнь, но в словах Каллума была правда. Отец не вёл его по своей темной тропе, он запрещал ему и закрыл каждую дверь, тем самым даруя свободу от той тьмы, что здесь жила. Он оградил его, и Тео сделал свой выбор сам.

— Сэр, я не знаю, имею ли право говорить, но я хочу сказать, — он уже не выглядел испуганным, и как будто выпрямился. Каллум мялся с ноги на ногу, как будто хотел сделать шаг, но оставался стоять на месте. — Ваш отец хотел, чтобы вы никогда не узнал об этом. Нет, он не хотел укрыть историю матери, просто история, её история граничила с тем, на какой путь он встал и какой выбор он принял. Он не хотел, чтобы его сын что-либо узнал. Узнал о нём. Он не хотел, чтобы вы узнали, что разрушило его любовь, не хотел, чтобы у вас были какие-то воспоминания. А Элфи, это просто домовой эльф… — и он замолчал.

— Нет, Каллум, это не просто эльф. Всё это не просто, — он замолчал.

Какое-то время они молчали, и Каллум знал, что нужно оборвать нависшую тишину.

— Сэр, я могу приступить выполнять, то что вы мне поручили?

Теодор кивнул.

— Каллум, скажи всем, чтобы не прятались от меня. Каждый из вас достоин жизни, и если кто-то хочет свободы, я дам. Ты хочешь?

— Нет, сэр, я не хочу. Мой дом тут. Но я скажу, — он помолчал, как будто набирая воздуха. — Спасибо, сэр.

— Спасибо, Каллум.

Хлопок, и он растворился в пространстве.

Теодор вздохнул и обернулся в сторону портрета отца. Он смотрел в его глаза, и кроме тьмы там ничего не было, но больше Теодора это не беспокоило. Темнота или свет — выбирает каждый лично, и он выбрал, и больше он не будет сомневаться в себе.

— У тебя было всё, но тебе казалось этого недостаточно. Жаль, ты это понял слишком поздно. Я знаю, ты это понял, — Теодор вздохнул и закрыл глаза. — Спасибо за свободу, отец.

Когда Теодор открыл глаза и посмотрел на портрет, там уже никого не было. Полотно было пустое.

Теодор вздохнул и вышел из каминного зала.

========== Часть 13 “Переписка” ==========

Теодор стоял у отцовского кабинета и несколько минут колебался: входить или не входить. Спустя пару минут он всё-таки медленно положил свою руку на серебряную ручку с драгоценными, зелёными камнями, зажмурился, но все-таки сделал поворот кистью, и дверь покорно открылась.

Когда-то в тринадцать лет он попытался проникнуть в кабинет, просто ради интереса. Кабинет отца был полон интересных вещей, книг, писаний, а также юному Теодору очень нравилась обстановка: кожа, красное дерево и приглушённый свет. Тогда стоило ему только дотронуться до ручки, как она мгновенно превращалась в голову змеи и шипела, а глаза загорались зелёным огненным цветом. На руке оставался след от ожога, а отец болезненно наказал. С тех пор он не допускал ни одной попытки проникнуть в кабинет отца, и понял раз и навсегда, что любая закрытая дверь в поместье — должна оставаться закрытой. Он пользовался только общими помещениями и собственной комнатой. А если ему было что-то нужно, то он спрашивал у отца или у домовых эльфов. Скорее, он пользовался вторым способом, нежели первым.

Сейчас он знал, что все до единой двери в Мэноре подвластны лишь ему, но память о том дне была жива по сей день.

Когда отец исчез, Теодора долго опрашивали, брали воспоминания и не говорили о том, что Нотт старший погиб. Все по сей день думают что он жив, просто исчез из страны с кучкой единомышленников, но Теодор знал — отца больше нет. Знал, потому что все тайные двери отворились, заклинания пали, и Мэнор стал ему подчиняется. Это означало лишь одно — Нотт старший мёртв!

Теодор вошёл в кабинет, и запах отца ударил в нос. Он осмотрелся, всё было так же, как тогда, в детстве, или почти всё. Только много портретов стояло повсюду, накрытых холщовой тканью, это было отличительной чертой от кабинета в воспоминаниях Теодора. Когда отец исчез, он приказал домовикам снять все портреты и убрать долой с глаз, все, кроме одного. Теперь понятно, куда они их спрятали. Он не хотел вспоминать свою родословную, идеологию и ценности семьи Нотт. Он хотел покоя и любви, простые ингредиенты для счастья.