ВСТРЕЧкА

Дома Стас не появлялся. Дохода хватало на то, чтобы снимать квартиру в центре города. Но даже в этой шикарной квартире он проводил очень мало времени. До позднего вечера они работали, а в конце успешного трудового дня, устраивали себе праздничный ужин. Стас заправлял Лику бензином, брал на вынос из ресторана еду, покупал бутылочку вина. За милой болтовнёй и прослушиванием любимых треков, часто пролетала вся ночь, так что Стасу редко доводилось ночевать в одиночестве. И в эти редко случающиеся ночи он просыпался ещё до рассвета, наливал в бутыль тёплой воды, брал собой моющие средства и выходил во двор, где одиноко стояла соскучившаяся красавица. Он бережно омывал её стальное тело и любовался его блеском в лучах восходящего солнца.

Стас осознал, что проживает самый яркий период своей жизни, что именно сейчас, он живёт так, как всегда мечтал. Он находился на пике, на залитом солнцем плато, под которым в дыму облаков, можно было с сентиментальной улыбкой разглядывать серую долину прошлой жизни.

9

Кабинет Давидыча был огромным, и своим убранством, пожалуй, не уступал приёмным покоям, какого-нибудь высшего государственного чина. В нём было всё полагающееся таким шикарным хоромам: кожаная мебель, включающая трон самого хозяина, дубовый гарнитур, источающий аромат свежего лака, скрипящий, начищенный до блеска паркет, бархатные портьеры и высокий в лепнине потолок, с подвешенной на нём старомодной огромной люстрой. Не было здесь только одного, присущего подобным заведениям, атрибута. Длинного стола, покрытого зелёным сукном. Стол был, но обыкновенный. Разумеется он был дорогим, как и вся мебель в кабинете, только габаритами — как обычный письменный.

Пётр Иванович, впервые очутившийся в этих хоромах, чувствовал себя немного ущербно.

— Ну и на кой хер нужна такая приёмная? Сталин курит. — Старик был похож на филина, с крутящейся большой головой и, водрузившимся на треугольный нос, круглыми очками. — Что за понты, Давидыч?

— Это называется не понты, Петруша, а создание имиджа. И вообще, завидуй молча, если у тебя нет такого…

— Да у меня теперь вообще кабинета нет. Вот здесь весь мой кабинет! — Пётр Иванович потряс объёмным корпусом телефона. — Там и приёмная и секретарь, если что. — Ну на кой чёрт держать эту длинноногую дуру? В молодые времена я и сам баловался, а сейчас? Одни расходы на этих шалав. А в этой коробочке, своя электронная безотказная и не тупящая.

— Ты, Петруша, дело другое. Тебя всегда связи кормили, а я теперь человек творческий, мне необходимо иметь лицо. — Хозяин кабинета важно откинулся на спинку кресла, отозвавшегося приятным скрипом. Он был в солидных годах, в золотых часах, модных очках и имел породистый нос и модную в наше время, отполированную до зеркала, лысину.

— Знаю…знаю…книжку написал…

— Да не одну уже, а добрый десяток… — С ложной скромностью отмахнулся лысый.

— Извини…не читал. А вот дочь моя без ума от твоего творчества. Чем ты им, молодым мозги запудриваешь? Я даже и не думал, что ты настолько профиль деятельности изменишь. Из ведущего криминального эксперта подался в психологи.

— А куда мне ещё было податься, когда контора перестала нуждаться в моих услугах? Кстати, знал бы, что это настолько интересное и прибыльное занятие — подался бы ещё раньше. Что может быть лучше, когда ты становишься известным, имеешь свой кабинет, и очень недурной доход. — Лысый повёл рукой вдоль украшенных лепниной стен, будто демонстрируя недурной доход. — Но главное не это…Копаться в человеческих мозгах действительно интересно. Случаются такие невероятные вещи…ты не поверишь.

— Я ведь к тебе тоже не просто так зашёл! — Грустно улыбнулся Пётр Иванович.

— Да я уже понял. Ты по делу, и дело это конфиденциальное и не подлежит огласке. — Лысый целился в старого товарища позолоченным кончиком ручки «Паркер».

— Ты же знаешь, что мои дела всегда сугубо конфиденциальны.

— Но не с каждым таким делом ты приходишь ко мне. Выпьешь?

— Я за рулём… — улыбнулся старик.

— Раньше это тебя не останавливало.

— Тогда я был в большом деле, а сейчас. Если остановят, будут мурыжить по полной программе и не посмотрят на былые заслуги. Не хочется уважаемых людей по такой ерунде беспокоить.

— Тут дело не в статусе, Иваныч. Даже если поймают, что тебе несчастной сотни жалко? Ты просто постарел…да и я тоже. Нам старикам только и осталось говорить о делах, да ещё и на сухую. Так с чем пожаловал? — Лицо лысого приобрело каменную сосредоточенность, в прищуренных, выглядывающих поверх очков, глазах, вспыхнули огоньки.

— Дело касается моей дочери…точнее, её мужа.

— Та-ак!

— В общем что-то с ним не то, и, сдаётся мне, что это по твоей части.

— Та-а-ак!

— Слушай, Давидыч, прекращай «такать»… — раздражённо буркнул старик. — Ещё раз говорю — проблема касается моего зятя, не меня.

— Да я всё понимаю, Петруша. Зять значит зять, чего ты кипишь? — спокойным тоном парировал лысый, накрывая своей ладонью предплечье товарища.

— Ты не мог бы не сверлить меня глазами…я этого не люблю.

— Это нервы, друг мой…нервишки! Нет мы всё таки хлопнем. — Лысый, пошарив в ящике сбоку стола, достал оттуда початую бутылку виски и два квадратных стакана. Небрежно расплескав спиртное, он сунул один стакан товарищу. — Давай…и слышать ничего не хочу.

Пётр Иванович выпил покорно, будто принятую из рук доктора лечебную микстуру.

— Ну что, легче? — улыбался проглотивший свою дозу, Давидыч, — на закуси шоколадкой. Теперь можешь рассказывать, что с твоим зятем не так?

— Чудит он! — раздобревший старик, мумлил положенную под язык шоколадную дольку. — И чудит так, что тревожно за него становится.

— И в чём проявляются эти чудеса?

— Понимаешь, он стал другим…ну будто подменили человека. Раньше такой тихоня был…мягкий, покладистый…сейчас же, как с цепи сорвался. Ленку на три буквы послал, из дома ушёл и уже месяц не появляется. При этом не пьёт и даже на работе за троих пашет.

— По всем признакам, у него просто баба на стороне. — улыбнулся лысый.

— Ленка тоже так думала, поэтому и попросила меня проверить это по своим каналам. Ребята за ним понаблюдали и говорят, что бабы никакой нет. Он вообще один одинёшенек, ни друзей, ни подруг, с коллегами по работе не то, что не общается, они его порвать готовы.

— За что?

— Он в «Кранбериз» работает, (ну знаешь эту сеть торговую), и там развил такую кипучую деятельность, что большая часть доставщиков теперь работу ищет. Говорят он на хорошем счету у самого директора, и тот ему индивидуальный тариф сделал, так что с деньгами у него всё в порядке. И весь этот его взлёт произошёл будто бы на ровном месте.

— Точно нет бабы? — Прищурился лысый.

— Без вариантов.

— И всё же…с чего ты взял, что он мой пациент?

— Ребята за ним кое-что заметили. Он недавно какую-то старую тачку купил и практически от неё не отходит. Крутится вокруг, моет, натирает, пылинки с неё сдувает. Работает разумеется на ней, да и живёт чуть ли не в ней же.

— Ты знаешь, я вот тоже своего Мартина полюбил. Я так свою БМВ называю. Как с салона пригнал, так до сих пор налюбоваться на него не могу. Вот не поверишь, иногда так и хочется его в бампер при всех чмокнуть.

— Тут другое — отмахнулся Петр Иванович. — Он ведёт себя с ней так, будто она живая. Он с ней болтает.

— Болтает? Как болтает?

— Разговаривает, как с человеком. Общается, шутит и даже ругается. Мне даже видео прислали. Он ведёт себя так, будто рядом с ним в салоне кто-то есть. Да на вот…посмотри. — Петр Иванович протянул через стол включенный телефон.

— Хм-м…действительно болтает с кем-то. — Ухмыльнулся лысый, наблюдая живую картинку. — Знаешь…в былое время это бы действительно резало глаз. Но сейчас, я не удивляюсь, если человек будет с фонарным столбом разговаривать, у него ведь гарнитура может быть подключена.

— В том то и дело, что это не гарнитура. Проверено и установлено доподлинно…

— И всё же…сейчас время такое. Время одиночества. Аутист в наше время почти не диагноз, и говорить о том, что человек, болтающий сам с собой, или с неодушевлённым предметом, является ненормальным, по меньшей мере, некорректно.

— Слушай, Давидыч, я чё-то не пойму, я к психологу пришёл, или к сопливому философу либерасту? — Старик картинно поморщился.

— В том то и дело, что психологию сейчас интересуют случаи более вопиющие, чем просто болтовня с пустым местом. Человечество стремительно деградирует, и то что раньше казалось выходящим за рамки, сейчас просто обычная ситуация. Ну ты оглянись вокруг, горы не переработанного мусора, вышки 5G, и фоном ко всему этому интернет-зависимость и информационная дебилизация. Шизики и дебилы прирастают в геометрической прогрессии. Через двадцать лет, восемьдесят процентов людей будут не от мира сего. Ты представь, Петруша, что вокруг тебя одни вот такие вот шизики. Но их-то будет большинство. Вопрос — кто себя будет чувствовать ущербным ты, или они? Так что сумасшествие — это вещь относительная…

— Теперь я понял, о чём ты в своих книжках пишешь, — Петр Иванович покачивал крупной головой. — Им, молодым нравится такая фигня. Им нравится, когда чёрное выставляют белым и наоборот. И всё же я пришёл к тебе с конкретным делом, а не за пространным советом, или философской беседой. Пусть для тебя всё это нормально — для меня же нет. Я хочу его вытащить, понимаешь?

— Другими словами, ты хочешь лечить его принудительно?

— Принудительно или нет, решать тебе, но то, что парня нужно лечить — это однозначно.

— Твоя дочь его любит?

— Нет!

— Нет?! И в чём тогда проблема, если он ей не нужен?

— Он нужен мне.

Лысый наклонил голову в бок, изображая вопрос «Это как?».

— Я уже столько её дружков повидал и зять этот…он не первый. И знаешь, что я понял? Нет идеальных людей — есть люди твои, или не твои…

— И этот — он твой?

— Мой, Лёва! Я уже устал копаться в мусоре, который Ленка домой тащит. Она ведь у меня ещё та стерва. А когда этот появился, она снова «Па-ап, давай свадьбу, с ним буду до самого конца…». Я ей говорю: «Будет тебе свадьба доча, и подарки будут. Только эта свадьба будет последней. Потом делай, что хочешь, но развестись я тебе не дам. Ты же знаешь, я человек слова и это слово даю в первую очередь себе. Я сказал: «этот будет моим. Хватит уже поисков — будем работать с тем, что есть». Стас, конечно не сахар — тихоня, слабачок да ещё без амбиций. Короче, ещё один ребёнок на моей шее. А теперь оказывается, что он ещё и с приветом…

— Петя, оно тебе надо? Ну на черта тебе чужих детей воспитывать, когда со своими разобраться не можешь?

— Я же тебе сказал — мой он. Теперь мой! — Старик крепко сжал огромный кулак, будто удерживал в нём пойманного жучка. — Если я назвал, что-то моим, то это уже не обсуждается, а как я отношусь к своей собственности, ты знаешь.

— Это-то и настораживает! Ты, Петруша не обижайся, но меня, как доктора, больше ты интересуешь. — Упреждая возражения оппонента, Лысый сунул ему в руку наполненный стакан. — Мне кажется, что это твоя мания подстраивать людей под себя, приобретает черты одержимости. За тобой и раньше это водилось, но то, что я вижу сейчас не лезет ни в какие рамки. Твоя дочь давно уже взрослый человек и ей самой выбирать, как и с кем жить. Если хочет разводиться — пусть разводится на здоровье. Это её жизнь и только её. Об этом пацане я вообще молчу. Ну гонит он, ну чудит — его право. У каждого в голове свои тараканы, и знаешь, Петруша, ещё неизвестно, чьи больше — его, или твои?