Этнографические исследования развития культуры

* * *

Возникновение религиозного учения обычно оказывало огромное влияние на все остальные части религии. Оно имело своим следствием постепенное превращение религии из беспорядочного нагромождения самых разнообразных обрядов, верований, мифов в определенную систему. И эта система была тем более стройной, чем большую роль играла в ней религиозная идеология.

Религиозное учение, как и любое другое учение, определенным образом истолковывая и оценивая те или иные общественные явления, давало соответствующее направление поведению человека. Религиозный его характер состоял в том, что определенная интерпретация и оценка общественных явлений и соответствующий образ поведения обосновывались ссылкой на сверхъестественные силы. В этих учениях существующий общественный порядок выступал как производное от действия сверхъестественных сил, а следование предлагаемой программе поведения — как способ заслужить благоволение последних и отвратить от себя их гнев.

Таким образом, религиозные учения были практическими не в меньшей степени, чем практические верования. Но если последние были, прежде всего, связаны с обрядовыми, ритуальными действиями, первые — с поведением человека в целом. Основная идея религиозных учений состояла в том, что одними лишь обрядами добиться помощи со стороны сверхъестественных сил невозможно. Необходим определенный образ повседневного поведения человека в обществе, определенный образ жизни.

Сверхъестественная сила, установившая определенные нормы поведения, рассматривалась в этих учениях как постоянно вмешивающаяся в жизнь людей с целью добиться от них соблюдения этих правил. Всякое отклонение от них рано или поздно с неизбежностью влекло за собой кару. Первоначально это наказание мыслилось как такое, которое должно было постигнуть человека в естественном мире, в течение его земной жизни.

Сложнее обстояло дело с наградой тем представителям угнетенных масс, которые будут неуклонно следовать предписаниям религиозного учения. Трудно было пообещать им что-либо существенное в земной жизни, ибо такое обещание просто не выдержало бы столкновения с действительностью. Но на протяжении длительного времени и угрозы сверхъестественной кары, дополняемой надеждой отвратить от себя те или иные конкретные несчастья и добиться реализации тех или иных конкретных целей путем как соблюдения норм, так и совершения обрядов, было достаточно, чтобы держать угнетенных в повиновении.

Развитие классового общества сопровождается обострением антагонизмов. Рано или поздно растущее недовольство масс, связанное с осознанием своего бедственного положения и несправедливости существующих порядков, делает описанную выше форму духовного подавления недостаточной. Но тот же самый процесс обострения классовой борьбы с неизбежностью ведет к возникновению новых форм идейного порабощения масс.

Конкретная судьба каждого представителя угнетенного класса во многом зависела от стечения обстоятельств. Но как бы судьба ни складывалась для того или иного труженика, для всех их вместе взятых, из поколения в поколение оставалось одно: тяжкий подневольный труд, необеспеченное полуголодное существование, дикий произвол вышестоящих — все то, что может быть в целом обозначено как социальный гнет.

Социальный классовый гнет был формой проявления власти слепой необходимости общественного развития, хотя и тесно связанной, но, тем не менее, отличной от такой его формы, как просто гнет случайностей общественной жизни над каждым конкретным человеком. И это проявление власти слепой необходимости общественного развития нашло своеобразное отражение в общественном сознании. Социальный гнет со всеми его многообразными проявлениями, включая всевозможные несчастья, разорение, нищету, голод, гибель и т. п., был осознан как зло, а социальная действительность соответственно предстала перед людьми как мир, в котором царит зло.

И перед массами с неизбежностью встал вопрос о том, как избавиться от зла, как спастись от него. Но никакой реальной возможности избавления от социального гнета на всем протяжении истории классового общества, исключая лишь эпоху позднего капитализма, не существовало. В течение всего этого времени уничтожение эксплуатации человека человеком было объективно невозможно. Раскол общества на классы проистекал не из злой воли тех или иных групп людей, а диктовался объективными законами общественного развития. В силу этого любая попытка угнетенных классов покончить с социальным гнетом с неизбежностью была обречена на неудачу. Здесь не могли помочь никакие самые титанические усилия.

И это объективное бессилие эксплуатируемых масс покончить с угнетением и угнетателями было главной и основной формой проявления беспомощности людей перед слепыми силами общественного развития, отличной от простой зависимости их существованиях от игры случайностей жизни.

Передаваемый от поколения к поколению горький опыт убеждал угнетенных, что естественным образом избавиться от зла невозможно. Отсюда с неизбежностью поиски сверхъестественного пути к спасению от зла. Естественных сил, которые могли бы покончить с господством зла, не существовало, оставалось поэтому надеяться только на сверхъестественную силу. Идея сверхъестественного спасения была, таким образом, порождением практического бессилия людей перед социальным гнетом, а тем самым перед слепой силой общественного развития.

Социальный гнет, который одну — при этом большую — часть общества обрекал на лишения, другой его части обеспечивал совершенно иные условия существования. Сопоставление и сравнение образов жизни этих двух частей общества, осознание, пусть самое смутное, того, что одна из них живет за счет другой, что богатство одних оборачивается нищетой для других, наблюдение фактов полного произвола и прямого издевательства членов одной части общества над представителями другой его части с неизбежностью порождали в угнетенных массах представление о том, что в мире царит не просто зло, а несправедливость. Отсюда стремление не просто избавиться от зла, а восстановить справедливость: с одной стороны, отомстить угнетателям за причиненное ими зло, с другой — обеспечить себе счастливую долю.

Но восстановить справедливость своими силами, обеспечить ее господство в реальном мире было невозможно. Результат — возникновение идеи сверхъестественного восстановления справедливости — еще одно порождение практического бессилия людей перед социальным гнетом, еще одно иллюзорное отражение власти над человеком слепых сил общественного развития. Идея сверхъестественного восстановления справедливости тесно связана и нередко переплетается с идеей сверхъестественного спасения, однако она полностью не совпадает с последней.

Невозможность восстановления справедливости своими силами в естественном мире побуждала возлагать надежды на сверхъестественные силы и сверхъестественный мир. Еще в первобытную эпоху возникли представления о посмертном существовании, о загробном мире. Однако они не играли сколько-нибудь существенной роли. Теперь они стали наполняться новым содержанием. Идея сверхъестественного восстановления справедливости приняла форму представления о посмертном воздаянии — загробной награде и загробном возмездии. «Бессилие эксплуатируемых классов в борьбе с эксплуататорами, — писал В.И. Ленин, — так же неизбежно порождает веру в лучшую загробную жизнь, как бессилие дикаря в борьбе с природой порождает веру в богов, чертей, в чудеса и т. п.»[625]

Загробное воздаяние предполагает существование загробного суда, перед которым должны предстать после смерти все люди. Этот суд способен восстановить нарушенную в естественном мире справедливость только при том непременном условии, если при вынесении решений будет исходить исключительно лишь из оценки дел, представших перед ним людей, причем из оценки этих дел как добрых или злых, но ни в коем случае не из былого положения этих людей в обществе. Идея загробного воздаяния, таким образом, с неизбежностью предполагает признание равенства всех людей перед загробным судом.

Идея сверхъестественного спасения, а тем более идея загробного воздаяния была несомненно формой протеста масс против существующих общественных порядков. Но это была такая форма протеста, которая утешала угнетенных и примиряла их с реальностью. Именно поэтому эти идеи могли быть использованы господствующими классами. В них, особенно в идее загробного воздаяния, идеологи господствующего класса нашли то, что им недоставало. Они теперь могли пообещать представителям угнетенных масс награду за следование предписаниям религиозного учения — блаженство на том свете.

Судьба идей спасения и посмертного воздаяния, зародившихся в низах общества, была в разных исторических условиях неодинаковой. В одних случаях эти идеи подхватывались идеологами господствующего класса, разрабатывались ими и входили в качестве более или менее важного момента в создаваемые ими религиозные учения. В других случаях учения о спасении и посмертном воздаянии создавались идеологами низов и лишь в дальнейшем приспосабливались к нуждам господствующего класса.

В результате появления идей спасения и восстановления справедливости религия оказалась способной не только запугивать людей, но и утешать их. Появление идеи загробного воздаяния создало для религии возможность признать и в то же время оправдать существование социальной несправедливости. В самых развитых религиях это приобрело форму идеи неизбежности мирового зла и его необходимости как средства испытания людей в естественном мире с целью выявления достойных награды в мире сверхъестественном. Соответственно иной характер приобрело противопоставление мира естественного и мира сверхъестественного. Мир естественный предстал теперь как такой, в котором царит зло, мир сверхъестественный — как такой, в котором происходит восстановление справедливости, постоянно нарушаемой в естественном мире, как такой, в котором праведных ждет награда, а неправедных — наказание за все совершенное ими в земной жизни.

Только с включением идей сверхъестественного спасения или посмертного воздаяния, или той и другой одновременно, религиозное учение стало одновременно учением и этическим в полном и точном смысле слова. Соответственно окончательно оформилась религиозная мораль. Требования религиозного учения к человеку превратились в его требования к самому себе. Долг и совесть стали теперь побуждать человека соблюдать нормы, которые предписывало религиозное учение. Только с появлением учения о сверхъестественном спасении и загробном воздаянии религия стала подлинным опиумом народа. Такую религию не нужно было навязывать. Забитые, задавленные нуждой люди сами жадно тянулись к ней в поисках утешения, выхода из безвыходного положения.

Именно такие и только такие религии имел в виду К. Маркс, когда писал: «Религиозное убожество есть в одно и то же время выражение действительного убожества и протест против этого действительного убожества. Религия — это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она — дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа»[626].