Стихи разных лет

Венецианская дева

С. С. Заяицкому[2]

Я знаю, позы ты не примешь езуитской,

Рукой небрежною не станешь отводить

Нестрогие стихи, мой милый Заяицкий,

Где лишь фантазии хочу я угодить.

Ты помнишь ли девиц Венеции любезной?

Ах, лунным вечером иль лучше ночью звездной

Невольно юношу заезжего влечет

Под арку грешную Гигантовых ворот,

Где извивается шумливо Мерчериа.

В ней движется толпа, а в окнах связки бус,

Мозаик пестрота пленяет чуждый вкус,

Со львом апостольским тисненья дорогие

И слава поздняя муранского стекла.

Там и она, таясь, глядит из-за угла,

Прислужница лицом, а станом королева,

Венецианская двусмысленная дева,

Которая меж нас своей добычи ждет.

Иль страстью на тебя уста их не дышали?

Ты помнишь беглый взгляд и траур длинной шали,

И в переулок вдруг нежданный поворот,

И смех зазывчивый, и томное контральто, —

И здесь, у Сан Джульян иль около Риальто,

Подходит к ней юнец и приглашает сесть

В немую «го́ндолу», чтоб вместе час провесть.

Вот нити отданы случайной Ариадне.

Нет города нежней, но нет и беспощадней

Венеции, ее причудливая сеть,

Где триста мостиков не устают висеть

Над бездной роковой канальца иль канала,

Таит до наших дней и Шейлоков немало,

И всяких нор, куда полночная краса

Завозит юношей, — храни их небеса!

Привычная ладья не медлит; вот уж скоро

Пройден и Вендрамин, и золотой Ка д’Оро.

— Однако, черт возьми, куда ж он нас везет?.. —

Проулок. Темнота. Веслом обратный ход.

И вот уже свечу выносит им трущоба.

Здесь не постель любви найдешь, а крышку гроба,

Бесславно, как Атрид, сведешь ты с жизнью счет.

И бедный юноша из лодки не встает…

Отелло, Джессика, «ридотти», Казанова —

Проклятый романтизм! О нет, на Пьяццу снова,

Где плавная толпа, где яркие кафе,

Где ночь ясна, как стих в Торкватовой строфе,

Где возле ступеней гондолы присмирели,

Где чопорно царит роскошный Даниэли,

И, с лошади следя беспечные часы,

Взмывают короля крученые усы!

Так, Заяицкий мой, ты жив — и я доволен,

Ты участью своей распорядиться волен —

И ныне легкий нрав исправить собрался —

Ура! — проглочен крюк, натянута леса.

Пропитан Фолькельтом, сигарой и рейнвейном,

Предвижу, станешь ты почтенным и семейным,

И скоро, скоро уж на свадебных пирах

Наверно у тебя я буду в шаферах.

Но верится, тебя семейные обузы

Не вовсе отвлекут от дружественных уз,

И доброю Москвой взлелеянный союз

Правдолюбивые еще упрочат музы.

СОЛОВЕЙ