Перемены к лучшему

— Коул, прошу тебя, дай мне… мне нужно… пожалуйста, — говорит она, задыхаясь.

Неослабевающим ритмом я продолжаю врезаться в неё своими пальцами. Её тело подо мной сводит в конвульсиях, но я не останавливаюсь. Я хочу подтолкнуть Аделаиду к краю и заставить её взлететь.

Она извивается и выгибается подо мной как дикое животное, едва не сбрасывая меня с себя в своей физической нужде в ещё больших прикосновениях, в более настоятельных требованиях, в более основательных ощущениях. Такое впечатление, будто она занимается стремительным сексом, и её тело пытается компенсировать все те потерянные выходные, которые приходилось проводить в одиночестве перед телевизором, изнывая от желания, чтобы кого-нибудь овладел ею. «Чёрт, да это ж я!»

Именно я — тот, кто вечно один-одинёшенек. Я тосковал по ней. Проводил каждую свободную минуту, задаваясь вопросом, каковы были бы ощущения с ней, какова она на вкус. Но сейчас я здесь, хоть я и понимаю, что ни малейшая из моих фантазий, никогда не сможет сравниться с реальностью.

Ощущение такое, будто Аделаида само волшебство — влажная и горячая, и туго сжимается вокруг моих погруженных в неё пальцев. На вкус она, как изысканный мёд, сладкий и острый. Я мог бы заниматься этим часами, днями, неделями или так долго, сколько она позволяла бы мне стоять на коленях между её бедер и трахать её своим языком и пальцами.

Зверь внутри меня ревёт от удовольствия. Он рвётся наружу. Он хочет насытиться её желанием, но я заталкиваю его обратно. Сейчас я не могу потерять контроль, даже не смотря на то, что мой член просверливает дыру в полу палатки.

Под моими движущимися пальцами, под моим ненасытным ртом, Аделаиду бросает всё ближе и ближе к наивысшему пику наслаждения. Она захватывает в кулаки мои волосы, а её бедра дрожат, когда она начинает балансировать на краю.

— Давай же, детка. Кончи для меня, — призываю я. — Прямо сейчас.

Я легонько ударяю пальцем по её клитору, и тут же следует незамедлительная реакция. Аделаида сжимается вокруг моих пальцев, и её спина выгибается дугой над матрасом. Соки её освобождения заливают мою руку, и я наклоняюсь вперёд, чтобы упиваться всем этим. Я мог бы жить, питаясь одним её медом.

Мне хочется унести её отсюда в какую-нибудь тёмную пещеру в лесах. Я бы собирал ягоды и ловил рыбу, кормил бы её только той пищей, которую бы сам добывал. Я одевал бы Аделаиду в листья и бурые водоросли; укладывал бы её на мягком ложе из листвы, где бы брал её — как сейчас — своими пальцами и языком, снова и снова, до тех пор, пока она не забыла бы о наличии иного мира, помимо того, который для неё могу предоставить я.

Отказаться от неё я не в силах, но, когда кровь ураганом врезается мне прямо в пах, я понимаю, что не могу допустить и того, чтобы быть с ней.