Лю Яо: Возрождение клана Фуяо

— Такой красивый молодой господин, даже будь ты смертным, кто позволил бы тебе таскать камни и тяжело работать?

Сказав это, Янь Чжэнмин не стал дожидаться ответа. Он уже успел вообразить себе невесть что и теперь тешил себя иллюзиями:

— Если мы теперь смертные, я определенно должен быть богатым земледельцем, а ты… хм… ты, в лучшем случае, потянешь на бедного ученого.

— Почему это я бедный ученый?... — осведомился Чэн Цянь.

— Ты можешь тратить деньги, но не умеешь их зарабатывать, — уверенно ответил Янь Чжэнмин. — Даже будь у твоей семьи золотые и серебряные горы8, ты все равно был бы беспутным сыном. Если ты когда-нибудь разбогатеешь, солнце начнет вставать на западе. А вот я, пожалуй, истинный аристократ, что не признает ни законов, ни порядков. И такому аристократу как я не составило бы труда наткнуться на бедного ученого. Мне даже не пришлось бы беспокоиться, используя свои богатство и власть, я нанял бы кучку прислужников и похитил бы тебя!

8 银山(yínshān) — рит. утварь и деньги из серебряной бумаги (складываются горкой и сжигаются на могиле); а также Горы, богатые богатством и серебром.

Чэн Цянь ошеломленно замолчал.

Его невероятно впечатлило самопознание старшего брата.

— Заполучив тебя, я бы действовал всеми доступными мне способами, угрозами и посулами. Я дал бы тебе лучшее место, дал тебе все, что ты любишь. Но если бы ты не согласился, я бы угрожал твоим родственникам и друзьям. В конце концов, ты был бы согласен на все. Ты бы сделал все, что потребуется, в любое время. Ты бы посмел меня ослушаться?

Янь Чжэнмин продолжал в красках описывать свои фантазии, и сведенные на переносице брови Чэн Цяня постепенно разгладились.

Сделав еще один шаг, он коварно улыбнулся и бессовестно сказал:

— Едва ли.

— О, да, ты с детства был твердолобым упрямцем. Ты притворяешься благовоспитанным, но у тебя характер как у камня из выгребной ямы. Уверен, тебя непросто было бы заполучить. Ох… и что же мне тогда следовало сделать?

— Попробовал бы соблазнение, кто знает, это может сработать, — ответил Чэн Цянь.

Вниз сорвался еще один порыв ветра, и очарованный мыслями о «соблазнении» глава Янь тут же пришел в себя. Смутившись, он поспешно блокировал атаку стихии Шуанжэнем и отступил на два шага назад. Однако, его сразу же повело в сторону, да так быстро, что юноша даже не успел пожалеть о своем решении. К счастью, когда Янь Чжэнмин шагнул назад, Чэн Цянь высвободил одну руку, чтобы поймать его.

После этого Чэн Цянь мягко передал ему камень исполнения желаний и забрал себе Шуанжэнь.

— Сто шагов, пора меняться.

А потом, немного подумав и весь покрывшись мурашками, он обернулся и добавил:

— Красавец…

Янь Чжэнмин смущенно потер нос:

— Смеешь приставать к главе семьи? Я так привык к твоим бунтарским выходкам… Ох, ты уже оправился от влияния того странного наследия?

Улыбка исчезла с лица Чэн Цяня. В абсолютной тишине он прошел еще три или пять шагов, сопровождаемый лишь звоном клинка.

Но ровно в тот момент, как Янь Чжэнмин решил, что юноша больше не намерен с ним говорить, Чэн Цянь внезапно произнес:

— В тайном царстве горы Дасюэшань, чтобы выбраться из-под влияния «души художника», я позаимствовал силу твоего меча и, сломав печать цянькунь, принял это наследие…

Чэн Цянь снова замолчал. Все последующие слова оказались под запретом. Долго шагая в тишине, он, наконец, вновь заговорил:

— Мое божественное сознание почти растворилось в нем.

— В чем? — инстинктивно спросил Янь Чжэнмин.

Но Чэн Цянь снова ему не ответил. Обеими руками он изо всех сил старался удержать дрожавшую рукоять Шуанжэня. Отразив атаку яростного ветра, юноша ловко развернул меч, очертив в воздухе круг, а после вскинул голову, намереваясь посмотреть на небо, но так ничего и не увидел.

Вдруг Янь Чжэнмин словно что-то почувствовал.

Небесные Бедствия никогда не беспокоили Чэн Цяня. Но тогда что именно могло повлиять на его божественное сознание и почти поглотить его изначальный дух?

Умение «слушать небо и землю»… Цянькунь?

Янь Чжэнмин с удивлением посмотрел на спину юноши. Он тут же вспомнил о звоне колокольчика, который слышал из деревянного меча. Но тогда ему казалось, что он лишь ловит ветер и гоняется за тенью9.

9 捕风捉影 (bǔ fēng zhuō yǐng) — ловить ветер и гоняться за тенью; обр. выдумывать, измышлять, вымышленный, ни на чем не основанный.

— Значит ли это, что умение «слушать небо и землю»… настоящий Путь небес? — прошептал он.

Однако Чэн Цянь и в этот раз не смог ему ответить.

Слова «взойти на Небеса» звучали совсем как «вознесение». Но Янь Чжэнмин никогда не слышал в спокойных речах Чэн Цяня ни намека на надежду. Когда они выбрались, Чэн Цянь находился в каком-то трансе. Словно путник, застрявший в гиблом месте и лишившийся рассудка, он никак не мог очнуться от кошмара.

Он вспомнил слова, которые Хань Мучунь когда-то сказал ему:

— Разве есть какая-то разница между смертью и вознесением?

Внезапно, в мыслях Янь Чжэнмина родилась странная догадка: а существовало ли вообще это «небесное царство», в которое должны были вознестись совершенствующиеся?

«Вознестись» — значит «усилиями достичь просветления»10 и найти «правильный путь», то есть, «достичь Дао». Значит, те, кто достиг Дао, сами создали это царство бессмертных?

10 修成正果 (xiūchéng zhèngguǒ) — достичь состояния Будды через последовательные усилия.

Были ли те, кто достиг Дао, праведниками или злодеями? Плели ли они интриги?

Независимо от клана, первым уроком, который преподавали все учителя, было: Великое Дао невидимо, бесчувственно и безымянно?

Если человек действительно станет невидимым, бесчувственным и безымянным, его сознание сольется с этим миром. Но останется ли он при этом человеком? Будет ли он помнить о своем «Я»? Будет ли он помнить тех, кого любил и ненавидел при жизни? Будет ли он все еще… живым?

— На самом деле в мире не существует такой вещи, как бессмертие, верно? — прошептал Янь Чжэнмин.

Чэн Цянь не произнес ни слова. Вдруг сверху налетело три мощных порыва ветра. Запястье юноши свело от боли, он трижды взмахнул рукой, отразив атаку, и на тыльной стороне его ладоней вздулись синие вены. От всей его фигуры веяло неописуемым чувством опустошенности.

Для тысяч поколений заклинателей «бессмертие» было словно висевшая перед ними морковка, обрекавшая их на бесконечное одиночество. Они вынуждены были постоянно совершенствоваться, не отлынивая и не соревнуясь со смертными.

Большинство кланов, таких как долина Минмин, защищали людей, принимали от них подношения и продавали им различные амулеты. В основном, заклинатели и смертные пребывали в мире, не считая тех случаев, когда Поднебесную сотрясали великие катастрофы.

Такие люди, как Тан Чжэнь, чьи кости пожрала Поглощающая души лампа, по-прежнему не желали мириться с волей небес.

Даже такой амбициозный человек, как третий принц, отказался от трона ради бессмертия… Но, в конце концов, все они встали на Темный Путь.

Если бы однажды эти заклинатели узнали, что они так же смертны, как простые люди, и все то, что они так долго искали, было лишь бесплотным отражением в воде, что стало бы с их могуществом, способным призывать ветер и дождь?

Они славились своими выдающимися способностями, могли перевернуть вверх дном реки и моря, но, оказавшись на краю гибели, они все превращались в стаю муравьев. В мире не было ничего, что могло бы их остановить. Человеческие правители были для них пустым местом… Считались только с сильными, и общество пришло в упадок. Как быстро все вокруг утонуло бы в смраде и туманах?

Тогда предки десяти великих кланов запечатали эту тайну внутри наследия цянькунь, создали «договор десяти сторон», и вверили его в руки Управления небесных гаданий?

Янь Чжэнмин не знал, было ли все это лишь его догадками. В любом случае, у него не было никакого способа узнать, правда ли это.

Чэн Цянь никогда не сможет ему рассказать.

— Тогда, как тебе удалось освободиться? — внезапно спросил Янь Чжэнмин.

Яркое сияние Шуанжэня озарило мрачную платформу Башни отсутствия сожалений. Державший клинок Чэн Цянь на мгновение остановился, и, опираясь на меч, медленно оглянулся, пристально посмотрев на Янь Чжэнмина.

Янь Чжэнмин тут же вспомнил о странном и торжественном «спасибо тебе», сказанном Чэн Цянем на горе Дасюэшань. И его сердце забилось быстрее.

На тысячу концов десять тысяч нитей11. Излишне было говорить, что в этом бренном мире эти двое оказались неразрывно связаны друг с другом.

11 千头万绪 (qiāntóu wànxù) — на тысячу концов десять тысяч нитей (обр. в знач.: крайне запутанный, многосложный)

Эпилог

В бескрайных горах Шу Ли Юнем за десять дней был возведен огромный вытягивающий души массив.

Создание массива мало чем отличалось от рытья траншей. Больше всего на свете юноша опасался допустить ошибку. Он боялся, что, если что-то пойдет не так, это обернется бедой для всех.

Вокруг Ли Юня собрались все выжившие заклинатели. Кто-то показывал дорогу, кто-то искал духовные камни, кто-то помогал вычислять местоположение массива. Через десять дней все они выбились из сил, не говоря уже о Хань Юане и Луже, попеременно сдерживавших ярость жертвоприношения.

Все пилюли, что были у заклинателей, оказались в желудках Лужи и Хань Юаня.

Проглотив демоническую пилюлю, Лужа думала, что она вот-вот взорвется. Но теперь ей казалось, что опыта трех тысяч лет совершенствования было недостаточно. Ей нужно было тридцать тысяч!

Когда Ли Юнь, наконец, объявил о завершении создания массива, Хань Юань окончательно обессилел. Демонический дракон исчез, превратившись в едва живого человека, и юноша ничком рухнул на землю. Сейчас он больше напоминал больного при смерти.

Но, даже несмотря на это, демон никак не желал сдаваться. Из последних сил он протянул когтистую лапу и схватил Ли Юня за ногу.

— Ты... Не забудь... знамя истинного дракона... — сердито произнес Хань Юань.

Ли Юню некогда было с ним препираться. Скинув с ноги сапог, он босиком взмыл в небо.

Его меч, подобно ветру, носился по вытягивающему души массиву, загоняя внутрь яростную силу жертвенной техники Бянь Сюя. Теперь Ли Юня немало беспокоило то, что его богатая сокровищами сумка в конец опустела. Он истратил все свои артефакты и заклинания. Похоже, он недооценил это жертвоприношение.

Несколько раз барьер, окружавший массив, грозился рухнуть. Каждый раз, когда в нем появлялась новая брешь, толпа заклинателей внизу становилась похожей на рабочих у реки. Они разом устремлялись вперед, восстанавливая границы барьера. Их старания действительно напоминали попытки выкопать посреди Шу глубокий ров.

Старейшина горы Белого тигра был ранен призрачными тенями. Ему было ужасно стыдно за то, что он не мог присоединиться к остальным. Он сидел на мече поджав ноги и наблюдал за работой свысока. Его руки безвольно свисали с колен. Вдруг, старейшина в изумлении открыл рот и вытянул шею. Мощь жертвенной техники Бянь Сюя хлынула вниз, словно разлившаяся река. Ловко подхватив налетевшего на него Нянь Дада, метавшегося, словно безголовая муха1, мужчина оставил юношу в стороне и пробормотал: