Руна на ладони

И как ни жаль, горестно подумала Света, но кое в чем он прав.

— Теперь я все сказал, — объявил Ульф. — Мне придется оставить сходни — потому что мои люди скоро начнут возвращаться на борт. Ты ведь не сбежишь с корабля, Свейтлан?

А он, наверно, ещё и ложь чует, подумала она, с опаской глядя в янтарные глаза.

И молча качнула головой.

— Но. Найн.

— Хорошо, — пробормотал Ульф.

А затем стремительно вышел.

***

День уже перевалил за полдень, и тени, которые отбрасывали корабли на волны, игравшие бликами, начали удлиняться. Развернулись в сторону берега….

Ульф, сбежав с причала, вышел на маленькую площадь, заставленную прилавками. Дошагал до лавочки в угловом доме, хозяин которой торговал тканями из Эласа и Ормана — и толкнул тяжелую дверь, окованную железом.

Вскоре он уже взбежал обратно по сходням «Черного волка», держа под мышкой мягкие рулоны тканей — и неся в руке сверток из холста, с шелковыми нитями и всем остальным, что нужно для шитья. Нырнул в свою каюту, бросил все тряпки на постель.

Свейтлан, стоявшая у оконца, при его появлении развернулась. Посмотрела насторожено и внимательно…

Ульф сделал в её сторону три длинных шага. Сказал, замерев на расстоянии вытянутой руки от девушки:

— Я не спросил… в твоем мире у тебя был жених, Свейтлан?

И по тому, как дрогнули её губы, как она выдохнула — презрительно, горестно и зло одновременно — понял, что был.

А возможно, даже не жених, вдруг мелькнуло у него.

— Или муж? — торопливо спросил Ульф. — Ты была там замужем?

Света уже собиралась покачать головой — но замерла. Может, изобразить печаль по потерянному супругу? Вдруг удастся обмануть, и это удержит Ульфа на расстоянии какое-то время? Она тем временем узнает ещё что-нибудь. И немного осмотрится. А там видно будет.

И Света, высоко вскинув голову, горестно и царственно кивнула. Вздохнула с надрывом, скуксилась.

Врет, недовольно подумал Ульф, глядя на неё. Или уже потеряла девственность со своим женихом, а теперь решила прикрыть это байкой про мужа — или надеется, что он не тронет чужую жену.

Зря надеется.

— Твой муж остался в другом мире, — объявил он. — Здесь, в истинном Мидгарде, ты свободна.

Ага, свободна, проскочила у Светы мысль. У неё теперь полная свобода от всего — от дома, от знания языка, от денег…

Ульф не уходил. Стоял рядом, беззастенчиво её рассматривая. Света, вспомнив наконец о хороших манерах, ткнула пальцем в яркие рулоны, сброшенные им на меховое покрывало. Подчеркнуто медленно склонила голову, решив в этот раз обойтись без слов — все равно местного языка не знает.

— Все нужное для шитья найдешь в свертке, — бросил оборотень. — И лучшей благодарностью будет, если позволишь коснуться твоей руки.

Времена здесь вроде не те, чтобы кавалеры дамам ручку целовали, напряженно подумала Света.

С другой стороны, ясно, что Ульф будет делать попытки добраться до тела, которое наметил себе в жены. Именно тела — потому что с ней самой, как с человеком, он не знаком.

Самым разумным было отказать. Но…

Но ей уже и самой стало любопытно, что Ульф собрался делать с её рукой. Границ дозволенного в её мире это не нарушало. Да и здесь — вряд ли. Все-таки в парандже по улицам тут не ходили. У женщин, которых она видела в городе, даже волосы не были прикрыты.

И Света решилась — в основном из-за любопытства. Протянула руку царственным жестом, словно подставляя её для поцелуя.

Оборотень быстро схватил ладонь. Затупленные вершинки когтей прошлись по коже, не оцарапав, но чувствительно щекотнув. Потом Ульф сжал её пальцы, сделал крохотный шажок вперед, оказавшись ещё ближе — и поднял руку Светы к своему лицу. Потерся щекой о тыльную сторону ладони, тихо сказал:

— Мягкая кожа, красивые ногти. Ты не занималась тяжелой работой. Твой отец был богатым человеком?

Света качнула головой.

— Но. Найн.

Ульф вскинул брови — но промолчал. Щека по-прежнему касалась её ладони. Ноздри у оборотня чуть подрагивали…

Интересно, о чем он сейчас думает, скользнуло в уме у Светы. Или просто принюхивается? Все-таки оборотень…

Красивая, с мягкими руками, но дочь бедного отца, подумал Ульф. Может, была наложницей у кого-то побогаче? Это все объясняет — и горечь на её лице после вопроса о женихе, и попытку притвориться чьей-то женой.

— Я женюсь на тебе, — пообещал он. — Честно, как положено.

Пора это прекращать, решила Света. Иначе он прямо сейчас приступит к обещанному — и начнет при этом с финала, с брачной ночи…

Она попыталась отдернуть руку, но Ульф стиснул её пальцы. Короткое мгновение удерживал ладонь, глядя ей в глаза. Потом с ухмылкой отпустил. Распорядился низким голосом:

— Шей платья.

И снова ушел.

Света, как только дверь за ним захлопнулась, нервно сжала в кулак ту самую ладонь, которой оборотень касался. Потерла её другой рукой.

Ладонь все ещё помнила ощущение от прикосновения к его коже. Жесткой, чуть колючей — то ли от короткой щетины, то ли от оборотневой шерсти.

Может, она позволила ему слишком много? С другой стороны, он всего лишь подержал её за ручку.

И как только этот Ульф захочет чего-то большего, она его возненавидит. На этом все кончится, как для него, так и для неё.

А теперь следовало заняться делом.

Света решительно направилась к постели в углу. Ткани, расстелившиеся по меховому покрывалу, переливались яркими цветами. Бордовый с синевой, зеленый, темно-желтый…

Она присела на корточки, коснулась яркой груды. Пара отрезов на ощупь напоминала шелк. Ткань оказалась плотной на ощупь, и под рукой шуршала.

Остальные отрезы походили на хлопковое полотно — только чуть жестче.

Осталось совершить подвиг, уныло подумала Света. Соорудить из этого одежду, которая надежно укроет её от шеи до пят. Что-то в стиле нарядов местных женщин — рубахи с короткими рукавами, длиной до щиколоток, поверх которых надето что-то вроде сарафанов, из двух кусков ткани, сшитых между собой начиная с бедра. И все это запоясано поясами из металлических блях, украшено ожерельями и брошами на бретелях…

***

Пусть Свейтлан пока посидит и подумает, решил Ульф, выходя на палубу.

А он тем временем сходит к Ауг. Узнает, что такого страшного старуха рассказала темному альву, после чего все его собратья спешно покинули крепость. Даже опередив в этом оборотневую стражу Олафа.

Ульф пересек площадь и свернул влево, в сторону скал над гаванью.

То, что в доме Ауг не все ладно, он понял, ещё только подходя к нему. Пес с желтыми подпалинами молчал. Хотя уже должен был почуять оборотня…

Насторожившийся Ульф на всякий случай присел над тропинкой. Принюхался.

Пахло темным альвом и ещё какой-то бабой. Не Свейтлан — хотя её запах, уже наполовину выветрившийся, все ещё плыл над камнями и утоптанной землей, по которой она прошлась.

Кроме того, на тропинке остался слабый отзвук его собственного запаха. Вот и все.

Но пес молчал, вот что странно.

И Ульф бесшумно нырнул в кусты слева от тропинки. Отыскал в каменных склонах расселину, забрался вверх, на скалы. Потом пробежался кругом, пригнувшись — так, чтобы выйти к дому Ауг с обратной стороны, глядевшей не на город с гаванью, а на море. Добрался до ограды, сложенной из валунов…

Замер, прислушиваясь и принюхиваясь.

Кто бы ни успел побывать на подворье — сейчас там было тихо. В посвистывание ветра, долетавшего с моря, не вплетались лишние звуки или шорохи. А вот запах пса, текший из-за ограды, был явственно приправлен вонью крови…

Ульф дернул поясную перевязь, двумя концами сходившуюся на ножнах, поворачивая её так, чтобы рукоять меча оказалась сзади, за спиной — и клинок не грохотнул по камням.

Потом подпрыгнул, уцепился за верх ограды. Перемахнул на ту сторону.

Первое, что ему бросилось в глаза — тело пса с развороченным животом, лежавшее за домом. Его не разрубили…

Ульф замер. Похожие раны он видел. Инеистые йотуны не используют оружие. Взмах руки — и широкое ледяное лезвие вырастает в воздухе прямо перед жертвой. А потом вонзается в тело и тает, принеся смерть.

Он торопливо двинулся к крыльцу, поглядывая себе под ноги. Каменистая земля скупо поросла низкой травой. Стебли, примятые тем, кто недавно прошелся по двору, ещё не успели оправиться.

И следы инеистого ясно различимой цепочкой вели к крыльцу. К ним Ульф даже не пытался принюхаться — инеистые не пахнут, их стихия лед.

Зато на ступенях остались грязные разводы. Инеистый, идя в бой, покрывается инеем. К ногам того, кто убил пса, примерзла земля. Но на каменных плитах, нагретых солнцем, иней растаял. Остались следы…

Ульф замер, рассматривая крыльцо. Опять прислушался, чуть повернув голову — так, чтобы одно ухо смотрело на дверь дома.

Никого, только свист ветра. Почему-то пахло диким медом — сильно, сладко. Пара ос уже крутилась возле двери.

Он быстро присел, пригляделся к грязным разводам на каменных ступенях. Принюхался к запахам земли и смятой травы, оставленным ногами инеистого.

Цепочка грязных отпечатков была лишь одна. И заканчивались ею следы, ведущие от убитого пса к крыльцу.

Похоже, инеистый сначала попал во двор, убил пса — и только потом поднялся на крыльцо, подумал Ульф.

Но второй цепочки следов, пусть не различимой глазом, однако пахнущей землей и раздавленной травой, при этом лишенной любого другого запаха, Ульф не почуял. Хотя йотун, уходя, должен был её оставить. Словно инеистый вошел в дом — но обратно уже не вышел. Возможно, он и сейчас там…

Запашок темного альва, реявший над ступеньками, сливался с запахом меда и какой-то бабы. Та прошлась по ступенькам совсем недавно. Её следы вели в дом и обратно, как и следы альва…

Ульф выпрямился, перешагнул через три ступеньки, сразу очутившись у двери. Мягко выхватил меч, одним пальцем поддел гривну, вытягивая её из-под рубахи и выкладывая поверх ворота.

Жаль, что пришлось разодрать рубаху, отстраненно подумал он. Теперь серебро может коснуться кожи на груди. Но что поделаешь, если Свейтлан следовало показать и гривну, и шрам под ней — иначе она могла не поверить…

Ульф сдвинулся вбок, к косяку. Толкнул дверь, быстро заглянул в дом. И сразу понял, откуда пахло медом. В двух шагах от двери кто-то разбил горшок. Янтарно-прозрачная лужа разлилась по неровным плитам пола, черепки завязли в меде.

И было тихо. Никто не спешил швыряться в него ледяными лезвиями. Осы, до этого кружившиеся перед дверью, радостно залетели внутрь.

Никаких других звуков, только жужжание — и свист ветра над подворьем. Запах дикого меда бил в ноздри, но теперь на него накладывался ещё и пряный запашок человеческой крови, пролившейся совсем недавно. Причем тянуло не только кровью…

А ещё Ульф заметил то, от чего по скулам сразу стрельнуло подшерстком. И челюсти тихо хрустнули, вытягиваясь вперед.

У очага лежала Ауг. Дыхания не было слышно, тело скорчилось, завалившись на левый бок. Тут, внутри, попахивало смертью…

Ульф перешагнул через порог, стремительно обошел медовую лужу. Торопливо заглянул за перегородку в углу, прикрывавшую кровать — два широких, текуче-быстрых шага, один короткий взгляд…