Зов Оз-моры

– Сама не заглянет? – поинтересовалась Варвара.

– Что ты! Ей сейчас не до того. Она к завтрашнему дню готовится.

– Не ходи к Инжане! – вмешался Офтай. – Не беспокой её. Здесь в чулане много трав, а ты, я знаю, в них разбираешься.

Костоправ выпил ещё корчик и направился к двери: мол, жена ждёт, утомилась на керемети. Офтай пригласил Варвару к столу.

– У меня нет разносолов. Коршампяль только. Добрая похлёбка! Зять судачка притащил, поймал на живца, а я сварил. С лучком, с морковкой…

Офтай вынул из печи горшок с ухой, принёс из сеней кувшин с брагой.

– Как мне тебя звать? – спросил он, садясь на стол.

– Я же сказала: Толга.

– Не ври. Ты вышла за христианина. Значит, тоже крещёная.

Она решила не отпираться.

– Да, меня окрестили Варварой.

– Значит, будешь Варо…

– Я не православная! – возмутилась она. – Не верю, что нет никаких богов, кроме Святой Тройци.

– Получается, ты веришь и в Христа, и в наших богов?

– Разве так нельзя?

– Нельзя! – Офтай скривил губы. – Когда-нибудь ты это поймёшь, Варо.

– Не зови меня так. Я Толга! – раздражённо бросила она.

– Ну, хорошо… Когда-нибудь ты это поймёшь, Толга.

Офтай вздохнул и решил сменить тему.

– Ты вправду видела Вирь-аву?

– Да, – веско ответила она. – Я всю ночь не смыкала глаз. Мне она не могла присниться, да и Денис тоже…

– И она позволила себя целовать и ласкать твоему мужу? Христианину?!

– Да.

– Странно! Чем же он снискал её милость?

– Не знаю, – пожала плечами Варвара.

– Кто на вас напал в лесу?

– Мы ехали в крепость Томбу. Там воевода Боборыкин набирает людей на службу белому оцязору. Муж хотел туда перебраться, но стрелецкий голова послал погоню…

– Баяронь садта нармонняське пели, – усмехнулся Офтай. – Видишь, птички боярского сада боятся, а твой Дионисий, значит, сам туда рвётся. На службу захотел? Зачем? Кузнец на хлеб всегда заработает. Разве нет?

– Денис оружейный мастер, – кивнула Варвара. – Он хорошо зарабатывает.

– Ну, и зачем ему Томбу? – удивлённо поднял брови старик. – Этой крепости скоро не станет. Как и Козлова.

– Что с ними случится?

– То же, что и с твоей деревней. Гирей их сожжёт.

Варвара затряслась от ненависти.

– Нет, это царь убьёт Гирея и его ханство!

– Ты прямо сама Келу![1]– рассмеялся Офтай. – Так же степняков ненавидишь, да и обликом похожа: «Кожа белая, как снег, косы соломенные, ноги стройные, как две берёзки на опушке».

– Если б ещё я могла так рубиться, как Келу!

– Может, ещё научишься. А почему думаешь, что царь одолеет хана?

– Потому что я так хочу. Люди Гирея убили моих отца, мать, сестёр… Всех, среди кого я росла. Я не могу отплатить степнякам за смерть родных. Так пусть белый оцязор отомстит!

– У него мало силёнок. Говорят, у царя не хватает денег, чтобы платить служилым людям… а за Гиреем стоит султан. Султан богат и могуч.

– Где ты всё это слышал?

– На торге. Там бывают знающие люди. Рассказывают.

– Почему же ваш мурза пошёл служить царю, а не султану?

– Пошёл… Только где он сейчас, наш мурза? Лежит в земле. Нет, не сможет белый оцязор справиться с Гиреем!

– Опять хотите под крылышко к мурзе? – прошипела Варвара.

– Нет, ни мурзу мы не хотим, ни боярина, ни игумена. Управимся без них. Думаем сами отбиваться от непрошенных гостей. Поэтому-то нам и нужен кузнец-оружейник. Пусть он каждому из нас выкует по хорошему перу для рогатины. Сабли моим зятьям тоже не помешают. Да и мальца надо научить ремеслу. Тем Денис и отблагодарит нас за своё спасение.

– Мы тоже оружие себе делали, – горько усмехнулась Варвара. – Попытались с татарами биться, и тем их только разозлили.

– То вы, а то мы. Может, у нас получится.

–А беды не боишься? Истребили они всю нашу деревню. Тогда я и поняла: не сможет крестьянин совладать с конным воином. Вся надежда на белого оцязора, на Михаила Фёдоровича!

– Даже знаешь, как его зовут? – вздохнул Офтай. – Ну, надейся, Толга, надейся! Чем впустую мечтать, выпьем лучше позу.

Офтай наполнил деревянные ковши сладковатой ржаной брагой.

– Поживи пока у меня, Толга. Завтра все опять будут на керемети. Тебя не зову. Побудь лучше с мужем, – сказал он, а потом задумался и спросил: – Неужели твой Денясь вправду целовал Вирь-аву, пил её молоко?

– Что ж ты такой недоверчивый? Почему тебе это не даёт покоя?

– За тебя боюсь, – заботливо ответил дед. – Как-то раз наша Инжаня судачила с нижегородскими мужиками: она же не только по-мокшански, но и по-эрзянски разумеет, и по-русски. Мы на торге дикий мёд продавали, а они вяленую рыбу. Так вот что она узнала. Под Нижним небывалый случай произошёл. Тамошний кузнец Мина женился на Ведь-аве.

– Ладно тебе, Пичаень Офтай! Байки это.

– Почему это? Она родила ему ребёнка и сразу была такова. Бросила чадо своё! Оставила отцу на воспитание. Сын же, когда вырос, постригся в монахи и ушёл далеко-далеко на север. В Соловки уплыл. В обитель на море. И когда он оттуда вернётся, беды вместе с ним придут неисчислимые. И к мокше, и к эрзе, и к русским…

– Причём тут мой муж? – насторожилась Варвара.

– А ты подумай! Он ведь тоже кузнец. И, кстати, Вирь-аву ласкал, грудь её сосал. Вдруг она опять явится и захочет за него замуж? Возьмёт пример с Ведь-авы, они ведь подружки. Переговорила бы ты с Денисом, предупредила бы его…

– Ладно тебе, Пичаень Офтай! Я с ног валюсь, а ты небылицы рассказываешь. Разве может простой кузнец жениться на богине? – усмехнулась Варвара. – Чего только люди ни напридумают!

– А как же Атям-шкай и Лихтава?

– Девица родила сына богу-громовержцу… Чего тут такого особенного? Ну, полюбилась Лихтава Атям-шкаю. Ну, забрал он её к себе на небо, и там она понесла от него. Ну, родился у них оцязор Тюштя… У тебя же всё наоборот выходит: сама Дева воды понесла от смертного. Неужели разницу не видишь? – парировала Варвара.

– Ну, и в чём она, по-твоему, эта разница?

– Как же Ведь-ава может зачать и родить? У неё, поди, и пада [2] не такая, как у людей.

– Брось! Всё у них такое же… но не время об этом думать. Полезай на печь, там отогреешься, а я в кершпяле прикорну.

Офтай сразу же отправился в левый угол избы.

– Завтра рано уплыву на кереметь. За хозяйку останешься, – буркнул старик, ложась на низкие, как принято у мордвы, полати.

Варвара забралась на печь и мгновенно уснула: столько натерпелась за день! Спала она без снов, будто провалившись в чёрное дупло Эчке тума. Проснулась бы, наверное, лишь к обеду, если бы Офтай не разбудил её рано утром, прямо перед отплытием на мольбище.

– Ты, конечно, утомилась вчера, но всё равно поднимайся. У тебя много дел. Печь растопи, в доме уберись, выпусти кур и гусей, приготовь еду. В погреб спустись. Возьми всё, что потребуется. Не забудь там Бохарям-аве[3]куриных перьев положить и помолиться, чтобы у тебя с Денисом были совет да любовь. Когда утомишься, попей с мужем позу. Сколько хочешь, но в разумных пределах, – сказал Офтай и сразу же вышел из избы.

Варвара спрыгнула с печи, выбежала во двор по малой нужде, чуть полюбовалась на перистые облака над рекой, а потом к Денису – как он там.

Муж не спал. Слегка постанывал.

– Нога болит? – спросила она.

– Больше голова, – еле выдавил он из себя.

Варвара выбежала в сени и зачерпнула деревянным ковшом бурую ржаную брагу.

– Вот, – она протянула Денису корец. – Поза хорошо помогает. Очунивайся.

Тот осушил ковш.

– Добрая бражка! А где Акимка? Угостить бы его…

– Я ж тебе всё сказала. Вчера, – хмуро ответила жена.

– Память отшибло.

– В Тона ши он.

– Это где?

– Погиб твой Акимка… а ты вот цел.

Варвара забеспокоилась, не заболел ли Денис, нет ли у него жара, не начнётся ли кашель с ржавой мокротой. Пощупала лоб и порадовалась: холодный! Значит, всего лишь похмелье.

Варвара достала из печи остатки ухи, покормила мужа и поела сама.

– Знаешь хоть, где мы? – спросила она.

– В деревне. У мордвы.

– Хорошо хоть это помнишь.

Варвара радовалась, что впервые за целый год оказалась среди своих людей – говорящих на том же языке, что и она, верящих в тех же богов… И муж был рядом. Настоящий, надёжный, заботливый… Не как Паксяй…

Сидя возле Дениса, она смотрела на него такими глазами, будто он был драгоценностью, которую могут украсть. Вчерашнее предупреждение Офтая взволновало её. Она успокаивала себя, говоря, что не поверила в историю о браке Мины и Ведь-авы. На самом деле поверила – и испугалась потерять мужа.

И вот сейчас, набравшись смелости, она спросила у Дениса:

– Вирь-ава, как она? Хорошо целуется?

Он лишился дара речи. Перед его глазами замелькали синюшные губы Девы леса, её волчьи зубы и полчища насекомых, облепивших её берестяную ногу… Его вырвало в стоящее рядом с лавкой ведро.

«Ой, что ж это такое-то! Что же это я наделала!» – запричитала по-мокшански Варвара, вытерла Денису губы и принесла из сеней ещё браги, себе и ему. Тот выпил весь ковш и злобно посмотрел на жену.

– Ты мне нарочно о ней напомнила, Варя?

– Не помнишь, что значит «варя»? – вспылила она. – Не зови меня так! Сколько раз говорить? Вдруг кто услышит? Смех на всю деревню. Усвой: я Толга!

– Хорошо, Толга. Ты поиздевалась надо мной?

– Нет. Просто дивлюсь. Сегодня тебя тошнит от Вирь-авы, а вчера ты сосал её молоко. Как миленький сосал, аж причмокивал!

– Голодный был. Усталый был…

– Вооот! – печально пропела Варвара. – Вдруг такое снова случится? Оголодаешь, а Вирь-ава накормит. И женишься на Вирь-аве. Боюсь я этого…

– «Женишься»… – в недоумении затряс головой Денис. – Как тебе такое могло в голову прийти?

– А вот могло! – с вызовом ответила Варвара.

Она пересказала мужу свой вчерашний разговор с Офтаем – о ярмарке, о Мине, о Ведь-аве и их сыне, который монашествует на Соловках…

----

[1]Келу (мокш.), Киля (эрз.) – Берёза, героиня мордовских преданий. Белокожая светловолосая девушка, в одиночку зарубившая ногайский отряд.

[2]Пада (мокш.) – женский половой орган.

[3]Бохарям (мокш.) – погреб во дворе. Бохарям-ава – богиня-хранительница погреба.

Глава 13. Морозная муха

Гигантская ледяная муха неслась за Миной, и с её крыльев стекал нестерпимый мороз. Она прилетела с севера вместе со жгучим ветром и снегом, который падал на летнюю траву и нагретую солнцем почву. Он таял, и над землёй поднимался пар.

Похолодало внезапно – сразу же после того, как Мина затянул Оз-мору на вершине потревоженного им кургана. Он уже давно догадался, что эти могильные холмы – маары – были воздвигнуты вовсе не по приказу белого царя Ивана Васильевича, как думала крещёная мордва в бортном селе Вельдеманове[1].