Зов Оз-моры

Глава 50. Храм на крови (эпилог)

Зов Оз-моры

Эпиграф

«Отец у него черемисин, а мати русалка, Минка да Манька.

А он, Никитка, колдун учинился… да и к чертям попал в атаманы»

Протопоп Аввакум «Послание старцу Ионе»

Ночь в Челнавской чаще (пролог)

Дождик. Намокли и ветви орешника, и трава, и лесная подстилка… а во рту шершаво и сухо. Сложить бы ладони лодочкой, подставить под живительные капли и подождать, пока наполнится пригоршня… но нет, руки не слушаются. Как же хочется пить!

Денис прижался губами к рукаву зипуна и начал жадно высасывать из мокрого сукна влагу – грязную, солоноватую от крови, пахнущую лесной прелью. Он радовался, что осень в нынешнем 145[1] году стояла неправильная, по-летнему тёплая. Покров[2] уже прошёл, а заморозки не случались ещё ни разу. Значит, оставалась надежда, что эту ночь удастся пережить.

Когда жажда отступила, он прислушался к звукам леса. В шелесте дождя, шёпоте ветра и шорохе ещё не опавших листьев ему померещились взмахи крыльев огромной ночной птицы – непомерной величины филина, который снижался, чтобы впиться когтями в пораненные плечи.

«Сбивает с толку рогатый! Помрачает мой разум. Изыди, бесово наваждение!» – прошептал Денис. Он хотел перекреститься, но не сумел даже сложить двуперстие: скрючило пальцы правой руки.

Изыди, бесово наваждение! В лесу и без тебя страшно. Тут водятся и волки, и медведи, и кабаны. Конечно, осенью зверь сыт и обычно обходит человека. Обычно… но не всегда. Разве предугадаешь, пробежит он мимо или нападёт, возбуждённый запахом крови? Ну, и как отбиваться, если даже подняться на ноги не получается?

А ведь есть звери и опаснее волков! С саблями, с бердышами, с собаками… Они, наверное, уже идут по следу. Как спастись от второй погони? Надо заползти глубже в ночную чащу! Люди Быкова туда не сунутся. Испугаются заблудиться в ночном буреломе, да и Вирь-аву[3] убоятся. Кто ж из козловцев её не страшится? Мордва на торге только о ней и жужжит, предостерегает…

Вирь-ава! Ужасающая Дева леса. Громадная, словно дерево, и злобная от одиночества. Ей и сабли нипочём, и топоры, и даже пищали. Как схватит да хряпнет о ствол осины – так и останешься умирать в безлюдных дебрях с переломом спины. Кричи, не кричи – никто тебя не услышит, не спасёт.

«Люди Быкова не полезут в Челнавский лес, – успокаивал себя Денис. – А на меня, израненного и покалеченного, Вирь-ава не нападёт, ведь и у лесной русалки есть сердце».

Его зипун так напитался дождевой водой, что весил, казалось, целый пуд. Трудно было ползти в нём, но и скинуть нельзя: октябрь всё-таки на дворе. Чёрные и густые, как у цыгана, кудри давно уже не пенились, а сбились в колтун и намокли. Денис теперь жалел, что не отстриг их перед дорогой.

Силы оставляли его. Он рывками продолжал свой путь, вскрикивая от боли в вывихнутой ноге. Вдруг его левая рука наткнулась на маленький шарик, скользкий и твёрдый. «Вроде дикое яблоко», – обрадовался Денис. Подполз, понюхал. Да, пахнет яблоком! Пододвинул находку ко рту и осторожно надкусил. Да-да, дичок-кислица!

Он начал наощупь искать душистую горьковатую падалицу, которую дерево сбросило совсем недавно. Денис жадно ел яблоки, забыв и о погоне, и о Вирь-аве, и о волках, и о гигантской хищной птице, которая мерещилась ему чуть меньше часа назад.

Утолив голод, он собрался с духом и вновь стал продираться через упругие ветви подлеска, вдыхая влажный воздух, напитанный запахами прелости и грибов. Денис полз, пока не добрался до поляны, посреди которой лежало старое поваленное дерево, покрытое мхом и розетками молодых опят. Ни обогнуть его, ни перелезть через него уже не оставалось сил.

Вдали между деревьями холодно засветились чьи-то глаза. Неужели волки? Денис с опаской наблюдал за этими огоньками. К счастью, они не приближались к нему. Помелькали, а потом и вовсе исчезли.

Он почувствовал, как часто и неровно бьётся его сердце, как кровь приливает к вискам. Понял, что больше не сможет ползти. Положил голову на трухлявый ствол, прижался щекой к мягкому влажному мху и прислушался к окружающим звукам.

Со всех сторон доносилось слабое шуршание.

Это черви-выползки высовывались из норок, чтобы утащить туда преющие травинки и полакомиться в безопасности: под землёй ежи не достанут.

Это мыши-полёвки шустро обгладывали подосиновики, опасаясь встречи с совой или лисицей.

Это мокрые листья падали с осин, приумножая толщину лесной подстилки.

Лес жил своей непостижимой ночной жизнью, не обращая внимания на погибающего человека. «Где сейчас моя белоснежка? – спрашивал себя Денис. – Поди, к своим убежала. Встретимся ли мы когда-нибудь? Нет, конечно… а ведь у нас даже медовый месяц не закончился…»

Он попытался уснуть. Зажмурился, надеясь увидеть в дрёме лицо юной жены и услышать её голос – но нет, перед закрытыми глазами замелькали рожи подручных Быкова.

Они настигли Дениса этим вечером на опушке Челнавского леса. Он ехал из крепости в крепость за новой жизнью. С женой и двумя друзьями, холостыми ремесленниками из посадской слободы. Дорога у них был недолгая, чуть больше полусотни вёрст[4]. Осилив три четверти пути и промокнув под недолгим дождиком, беглецы решили остановиться на опушке. Они уже чувствовали себя в безопасности: за рекой Челновой заканчивался Козловский уезд. Так почему бы не отдохнуть и не обсушиться?

Не успели они расположиться вокруг костра, как подоспели люди Быкова. Спешились, не торопясь подошли. Тот, что был у них главным, властно отчеканил:

– Вертайтесь назад в Козлов[5] и поклонитесь Путиле Борисовичу! Глядишь, он вас и простит. Если побьёт, то не слишком больно.

«Ну, и мордоворот! – посмотрев на его мерзкое щербатое лицо, подумал Денис. – Ни бердыша, ни пищали, ни берендейки… Это не стрелец. Точно беглый колодник! Да и остальные тоже… но это даже хорошо. С настоящими бойцами попробуй справься, а с этими можно попытаться. Втроём против четверых? Почему бы и нет!»

Подручный Быкова не думал, что ремесленники откажутся ему повиноваться. Не знал, как сильна была их мечта. Не услышав ответа, он повторил:

– Ну чё, сами вернётесь – или силу применить?

– Мы же вольные люди. Слобожане. Не тягловые, не крепостные, – возразил Денис.

– Собирайтесь по-хорошему. Не то покажем вам, какие вы свободные!

Денис молча выхватил отцовскую саблю. Оба его попутчика тоже взяли в руки оружие. На отполированных лезвиях заиграли огненные блики…

Почему же Быков распорядился задержать и вернуть домой трёх слобожан? Они ведь не совершили никаких преступлений и по закону были вольными людьми. Так Путила Борисович понимал свой долг перед уездом, где служил стрелецким и казачьим головой[6].

Быков, родом из небогатых болховских дворян, всю жизнь провёл в седле и мыслил незатейливо. На мир он смотрел с башни военной целесообразности. Если человек нужен для обороны Козлова, то должен быть навечно прикреплён к городу, прибит к нему гвоздями, как подкова к копыту лошади. И неважно, свободный он или нет. Путила Борисович в такие тонкости не вдавался.

Козловцев, которые пытались перебраться в Тамбов[7], люди Быкова «имали и били, и грабили, и жён их позорили, а бив и ограбля, отсылали назад в Козлов город». Так потом напишут подьячие в судебных бумагах.

Из тех же беглецов, которые были особенно нужны для обороны крепости, Путила Борисович выколачивал мечты собственными кулачищами. Не доверял подчинённым, опасался их мягкосердечия.

Денис, как назло, требовался граду Козлову. Его там знали как мастеровитого кузнеца-оружейника, а в конце лета он доказал, что и бердышом, и пищалью владеет…

----

[1] В XVII веке летосчисление велось от сотворения мира. 145 (7145) год – 1636 год от Р.Х.

[2]Покров Пресвятой Богородицы в 1636 году – 1 октября по старому стилю (11 октября по новому).

[3]Вирь-ава, Вирь-азорава – мордовская богиня леса, покровительница животного мира. В романе используется нетрадиционный перевод слов Вирь-ава и Ведь-ава – «Дева леса» и «Дева воды». Автор считает его уместным, так как обе богини виделись мокшанам девушками.

[4]Верста во времена царя Михаила Фёдоровича составляла 1,49 км.

[5] Крепость Козлов (с 1932 года – город Мичуринск) была основана в 1635 году на реке Лесной Воронеж, рядом с дубравой Козлово урочище.

[6] Стрелецкий и казачий голова командовал полком, где насчитывалось от 500 до 1000 человек. Избирался стрельцами и утверждался Стрелецким приказом. Подчинялся воеводе.

[7] Крепость Тамбов была основана в 1636 году на реке Цне, примерно в 70 км к востоку от Козлова. Первоначальное русское название – Тонбов, а мокшанское – Томбу (от слова томба – омут).

Часть 1. Козлов город

Глава 1. Омрачённый праздник

Утром Ильина дня[1] Денис не услышал предрассветную петушиную перекличку. Спал как убитый: умаялся накануне. Тяжело ему было без жены, всё по дому приходилось делать самому, а тут ещё и заказов невпроворот. Не только для военных нужд. Слобожане часто просили его сделать какую-нибудь мелочь – кто светец, кто ухват, кто дверные петли… Как им откажешь?

Вот и вечером накануне Ильина дня, закончив выправлять сабли для гарнизона, Денис выковывал железные полосы для сундука одного торговца из промысловой слободы. Отложить работу на завтра он не мог. «Трудиться на праздник грешно. Возьмёшь молот в руки – навлечёшь беду и на себя, и на весь град Козлов», – говорил отец Иаков, настоятель храма Покрова Пресвятой Богородицы. Денис ему верил.

Когда он пришёл домой, уже начало темнеть. А ведь надо было ещё испечь няню и лепёшки к праздничному столу. Сычуг, мозги и обрезки мяса он купил рано утром, а теперь набил бараний желудок начинкой и поставил в печь. Потом ещё с тестом возился, в доме убирался – и спать лёг далеко за полночь.

Когда Денис оторвал щёку от подушки, над чёрной гривой Козлова урочища уже поднялось солнце. Его лучи пробились через щели волоковых окон, напустили зайчиков в избу. Послышался стук соседского топора, настолько громкий, резкий и въедливый, что заболел зуб. Значит, поспать больше не удастся. Пора встать, проветриться.

Во дворе стоял гнетущий зной. Такого жаркого лета на памяти Дениса ещё не было. Он подумал, не поплавать ли в Лесном Воронеже, благо до него было рукой подать… но вовремя вспомнил, что отец Иаков запретил сегодня купаться: «На Ильин день в реке анчутки пробуждаются, треокаянные и злопакостные. Не в меру боевитыми становятся. Запросто утопят или нашлют болезнь».

Сосед закончил работать с топором. Денис обрадовался тишине и вернулся в избу. Собрался было прилечь на полати, чтобы ещё прикорнуть, но тут раздался взбудораженный голос юного подмастерья:

– Ну, ты и спишь, Денис! Колотушками не разбудишь.

– Упрел вчерась.

– Будет спать!

– Чего так рано притащился? – раздражённо спросил Денис, открывая дверь. – Сегодня ж праздник.

– Тут такая кулемесица! Глашатай орёт на площади. Люди с ума сходят.