Зов Оз-моры

– Что ж ты из Рясска уехал? – осторожно поинтересовался подмастерье.

– Немило мне там было. Как и тебе…

– Я за тобой поехал. Ты ж посулил, что в Козлове нас в служилые люди запишут… а там, глядишь, и поместный оклад дадут. Вот я и бросил Рясск. Обманулся!

– Оба обманулись, – согласился Денис.

----

[1]Ильин день в 1636 году – 20 июля по старому стилю (30 июля по новому).

[2]Иван Биркин в 1636 году был в чине ясельничего. Вёл свой род от рязанского боярина Ивана Бирки.

[3]Роман Боборыкин в 1636 году был в чине стольника. Боборыкины, как и правящий дом Романовых, вели свой род от московского боярина Андрея Кобылы, однако были тесно связаны с Великим Новгородом.

[4]Украинные земли – юго-восточная окраина Московского царства в XVII веке. К сегодняшней Украине не имеет никакого отношения.

[5]Затинная пищаль (гаковница) – тяжёлое крепостное ружьё. Завесная пищаль (ручница) – ручное ружьё.

[6]Петро Сагайдачный – гетман Запорожской Сечи. Воевал на стороне Речи Посполитой. В 1618-1619 годах сжёг многие русские города, в том числе и Рясск (Ряжск).

[7] При Михаиле Фёдоровиче часть запорожских казаков стала служить Московской державе.

Глава 2. Чёрная степь

Каждый день после работы, взяв выструганные из дерева сабли, кузнец и подмастерье упражнялись в искусстве боя. Денис вспомнил все приёмы, которым когда-то научил его отец. «Никогда не поддавайся страху! Никогда не зажмуривай глаза, а не то конец тебе!» – наставлял он Акима, показывая режущие и рубящие с потягом удары. Тот, как губка, впитывал слова мастера…

Изматывающее ожидание длилось почти месяц. Люди Инайета Гирея ни на Тамбов, ни на Козлов сразу не пошли. Сначала стали грабить деревни и сёла в окрестностях Тихих плёсов, уводили пленников на юг, чтобы продать туркам или получить выкуп от московского царя. Русские не препятствовали разбою, берегли силы на случай осады крепостей. Служилых в украинных землях было немного, и биться в поле с десятитысячным конным воинством стало бы для них самоубийством.

Недели через две разведчики донесли, что татарские и ногайские мурзы что-то не поделили. Бились друг с другом не на жизнь, а на смерть – и в междоусобной схватке воинство крымского хана поредело. У обоих воевод, козловского и тамбовского, от сердца отлегло. Понадеялись они, что люди Инайета Гирея вообще уберутся в Крым… но нет, не ушли.

Перед Успением[1] сторожевые казаки прискакали в Тамбов с вестью, что степняки двинулись в его сторону. Поступили татары по-своему разумно: город начал возводиться всего три с половиной месяца назад, готов был лишь детинец. Тамбовские слободы окружала наспех сооружённая засека, а не крепкий частокол с башнями. Взять такую крепость было проще, чем Козлов.

Стрелецкий приказ распорядился отправить в Тамбов подкрепление во главе с Быковым, ведь острожки к востоку от Козлова и по берегам Челновой находились под началом Путилы Борисовича.

Ещё затемно Денис и Аким взяли две сабли, пищали и сошки, и на рассвете подошли к месту сбора. Там уже сверкали железными доспехами пожилые дворяне и сыны боярские[2], потели в ватных тегиляях боевые холопы, переминались с ноги на ногу стрельцы с бердышами и ручницами, держали коней под уздцы казаки. Слобожане и крестьяне из пригородных деревень были одеты, кто во что горазд, и вооружены, кто как сумел. Кто взял с собой топор, кто лёгкое копьё, кто рогатину… Почти у половины ополченцев были ружья-самопалы.

Чему тут удивляться? Денис жил в те времена, когда российское государство не запрещало подданным вооружаться, ведь денег на прокорм служилого люда не хватало. Ружья приветствовались даже в домах крепостных землепашцев и жителей чёрных тягловых посадов. Там каждая вторая семья хранила на всякую оказию самопал и порох к нему. Что уж говорить о слободах украинных земель!

Быков сидел на коне в начищенном до блеска бехтерце. Он изумлял всех мощью своей стати. Казалось, за его широкой спиной может укрыться весь Козлов и наслаждаться покоем и процветанием.

Поразил Дениса и оружейник Степан, с которым они недавно праздновали Ильин день. Он выглядел как заправский стрелец: завесная пищаль за спиной, пороховница на поясе, бердыш в руке…

– Где такой топорик раздобыл? – полюбопытствовал Денис.

– В дровах нашёл, – важно ответил Степан.

Он всегда так поступал, когда его спрашивали, где он набрал грибов или наловил рыбы. Такой был человек…

– Не хочешь отвечать, сквалыга, ну и хрен с тобой! – выругался Денис.

Поссориться они не успели: Быков прокричал ратникам, что пора выступать в поход.

Утренняя дорога проходила в прохладной тени лиственного леса, наполненного головокружительными запахами цветущего вереска, душицы и зверобоя. Денис любовался сидящими по краям дороги бабочками-перламутровками с жемчужным узором на крыльях.

Поначалу путь не был изнурительным, но ближе к полудню началась пытка. Рой голодных слепней окружил ратников. Кафтаны и шапки не спасали. Мухи жалили в шею, в руки, в лицо… Их укусы обжигали так, будто кто-то прикладывал к коже раскалённое тавро…

Наконец, за деревьями показались долгожданная гладь Польного Воронежа и бурый частокол Бельского городка. На берегу реки Путила спрыгнул с коня так легко, будто на нём был надет не бехтерец, а лишь льняная рубаха. Рядом со стрелецким головой спешились оба его боевых холопа в чиненых кольчугах и помятых шишаках.

Быков снял ерихонскую шапку, откинул назад седые волосы, обнажив изувеченное сабельным ударом ухо, и объявил короткий привал. Говорил он зычно и гнусаво: нос был сбит набок ударом то ли кулака, то ли дубинки…

Конники, раздевшись догола, начали купать утомлённых жеребцов, по спинам и бокам которых струился пот. Пешие тоже побросали одежду и наперегонки бросились в реку, чтобы освежиться. Разгребая водоросли и кувшинки, они пробирались к стремнине с твёрдым дном и там, стоя по плечи в воде, присаживались, чтобы погрузиться в неё с головой: там алчные мухи не могли их достать.

На берегу остались лишь Быков, его холопы и Денис. «Может, сейчас попроситься на ратную службу? Когда ещё выпадет случай перемолвиться с самим стрелецким головой?» – подумал Денис, но не решился заговорить первым.

Отмахиваясь от насекомых, он присматривался к лицу стрелецкого головы, прокопчённому солнцем, выщербленному оспой и ранениями.

– О Боже! Мух испугались! – засмеялся Быков, поймав на себе его взгляд. – Что же будете делать, когда с саранчинами встретитесь?

Так Путила Борисович произносил слово «сарацины».

– А ты, Дениска, чего в реку не лезешь? – полюбопытствовал голова.

Тот молча разделся.

– Ну, и ломец! – восхитился Быков.

Денис с разбега прыгнул в Польной Воронеж, нырнул и поплыл под водой. Слепни кружили над ним, ждали… Как только его макушка высунулась из-под речной поверхности, они набросились и обожгли голову укусами. Он поскорее вновь погрузил голову в воду, ледяную из-за родников. Тело коченело в ней, но выходить из реки всё равно не хотелось.

– Пора идти! – гаркнул Путила Борисович.

По его команде все оделись и пошли по мосту к Бельскому острожку, возле которого к ним присоединились полсотни стрельцов.

За частоколом полевого укрепления начиналась степная местность, изрезанная рвами, засаженными густым терновником. Многие кусты погибли от жара: русские палили ковыль, чтобы татары не могли в нём укрыться и незаметно подойти к острожку.

Порывистый ветер разогнал насекомых, но ратникам легче не стало. Они дышали дымом осеннего пала и дорожной пылью, которая клубилась над чёрной, пахнущей гарью степью.

Хотя уже начиналась осень, жара стояла изматывающая. Почти как в кузнице у Дениса! Начальники подгоняли козловцев: «Побарахтались разок в реке – и будет! Поспешайте!» Им оставалось лишь смотреть голодными глазами на озерца и ручейки, которые время от времени попадались по дороге.

Горло у Дениса сделалось сухим и воспалённым, как при гнилой горячке, которой он переболел в юности. Рука тянулась к баклажке, но пить не разрешали никому. Ни единого глотка!

Завечерело, и ратники расположились на ночлег недалеко от реки Криуши. Ночь была тёплой, но комары почти не мучили.

Быков распорядился выставить ночную охрану и запретил разводить костры, ведь в голой выжженной степи их видно издалека. На огонёк могли прискакать татарские конники.

Козловцы поели всухомятку снедь, что везли с собой в обозе: вяленое мясо, пироги с рыбой и грибами, яблоки… Запили водой из Криуши, покормили коней овсом и сеном, легли спать…

С раннего утра началась гнетущая, давящая жара, словно бы на дворе стоял июль, а не сентябрь. Старые воины хватались за сердце. Те же, что ехали на конях, едва держались в сёдлах.

Ратники шли вдоль Козловского вала[3], обросшего щетиной врытых в землю кольев и зорко глядящего на степь бойницами земляных башен.

Когда взошло солнце, вновь стали мучить слепни. «Господи, пошли дождик!» – просили Бога ратники.

Молитвы их были услышаны. Пополудни тяжёлая, лилово-серая туча мешком накрыла степь. Началась гроза. Ратники, которые не пили полдня, откидывали головы назад и, широко раскрыв рты, ловили ими крупные капли дождя. Промокли все насквозь.

– Ничего, в Лысогорском острожке обсушимся, – подбадривал их Быков, тоже весь мокрый, но бодрящийся, подгарцовывающий на гнедом рысаке. – Недолго идти осталось.

И правда, вскоре Козловский вал закончился. Ратники прошли мимо озера и упёрлись в урез реки Челновой. Дождь к этому времени уже успокоился, и на противоположном берегу просматривалась мокрая ограда из дубовых кольев высотой в три человеческих роста. По обеим её сторонам торчали деревянные дозорные башни Беломестного острожка на Лысых горах.

Козловцы прошли по мосту через реку и обогнули частокол. Перед проезжими воротами конники спешились и стали ждать, держа под уздцы жеребцов.

У Дениса гудели ноги. Он только сейчас почувствовал, как сильно вымотался. Если был бы дан приказ идти дальше, он бы не смог. И это Денис – дюжий мужик, которому ещё не исполнилось тридцати! А ведь среди пеших ополченцев было немало людей пожилых, с болями в спине и коленях.

Наконец, ворота отворились. Навстречу Быкову вышли несколько стрельцов во главе с рыжим начальником. На его ушлом беличьем личике бегали круглые глазки, настолько крохотные, что, казалось, у них не было белков.

– Васька Поротая Ноздря. Пятидесятник, – представился он.

– Хм… – удивился Путила Борисович. – А где ж остальные бойцы?

– В Тонбов подкрепление ушло, – доложил стрелецкий начальник.

– Уже?

– Чтоб в крепость попасть до прихода татар. Как же ж иначе?

– А ты на кой тут остался? – поинтересовался Быков.

– Дк острожек защищать, – тонким вкрадчивым голосом ответил Поротая Ноздря.

– Какой прок от горстки стрельцов? Татары налетят – всех перебьют. Не налетят – тем паче, чего вам здесь прохлаждаться?

– Не пустовать же ж острожку, – глубокомысленно ответил Василий.