Из Яви в Навь за любовью

* * *

Я бросился к девушке, понимая, что шансов спасти её мало. Если я не справился с ошейником раньше, то как, чёрт побери, снять его сейчас, когда счёт идёт на секунды⁈ Не особо раздумывая над тем, что делаю, я схватился за ошейник, включая себя в цепь чар. Как минимум, я посильнее несчастной девчонки буду.

Кто бы это ни был, он планировал убить, а не наказать или найти. Катарина выла от боли, а я лишь глубже загонял пальцы под ошейник, пытаясь нащупать и разорвать те чары, что её убивали. Боль настигала и меня, словно мне в мышцы загоняли гвозди, игнорировать её становилось всё сложнее, но если Катарина могла это вытерпеть, то и я должен был. Меня словно дикий азарт какой-то взял. Спасти воровку, драчунью и профессиональную жертву. Но это она была бок о бок со мной в Охоте. Случайно, да, но почему-то теперь мне казалось это важным.

Я рвал и драл чары изнутри, потому что я не знал, как ещё их можно уничтожить, я не умел противостоять подобному. Я тупо заливал силой, надеясь, что я окажусь сильнее того, кто их накладывал. Ещё немного… ошейник поддался, я чувствовал, что он вот-вот лопнет. Но и сил у меня больше просто не было. Я выложился в ноль, до основания, до капли. Я мог отступить, мог бросить её умирать. Может быть даже ей повезёт, и подранные мной чары её уже не убьют. Или похититель сохранит ей жизнь в последнюю секунду.

Я сделал свой выбор: хотя у меня осталась только энергия собственной жизни, я зачерпнул и там, выжигая чужие чары. Ошейник развалился, опал драными кусками, Катарина рухнула на меня, и я, не в силах держаться, обессиленно опустился на пол, обнимая, прижимая к себе девчонку.

— Ты жива, — шепнул я ей, неожиданно её губы оказались прямо перед моими, и я зачем-то поцеловал её — властно, агрессивно, подчиняя, вкладывая в этот поцелуй все свои чувства — азарт, страсть, радость победы.

Мягкие и податливые губы мышки чуть приоткрылись, мне показалось, что сейчас раздастся сладкий стон, и до кровати мы уже просто не дойдём, но вместо этого щёку обожгло болью, а моя злая мышка вырвалась из объятий.

— Я не продаюсь! — она вскочила, разъярённая и смешная. Вот разъярённая Ольга — это жуть. А мышка… Полотенце с головы слетело, русые волосы в беспорядке упали на плечи. На шее багровая полоса, не такая яркая там, где были мои пальцы. Страшно представить, как же это больно, если мои руки горят огнём.

— Извини, — постарался как можно спокойнее ответить я. — Ты едва не погибла, и я отдал все свои силы, чтоб спасти тебя, и позволил чувствам взять верх. Я ни к чему тебя обязывать не собираюсь, как и удерживать. Хочешь уйти — уходи. Но позволь сначала хотя бы ожог обработать.

Я был почти уверен, что сейчас она решительно переоденется в свою одежду, натянет куртёнку, годящуюся только для ранней осени, и сбежит, но она меня удивила, оставшись.

Если руки я мог просто сунуть под воду, то для шеи Катарины пришлось сооружать сложную конструкцию изо льда, пакетов и полотенца. Уложив её на диване, я налил себе воды в миску и сел за стол, опустив пальцы в ледяную воду. Разлитый глинтвейн всё ещё оставался на полу и на моей рубашке. Надеюсь, пятна от вина отстираются, это одна из моих любимых рубашек.

Ведьма молчала, и я тоже. Не могу сказать, что это было уютное молчание, но и особого желания начинать срочно говорить я тоже не испытывал. Жаль, лечебный амулет был всего один. Надо будет побольше потом партию приготовить. Но кто ж знал, что одного полностью заряженного амулета может не хватить даже на одни сутки⁈ Раньше со мной такого не случалось.

— Зачем ты помог мне? — первой заговорила Катарина. Вот ведь дикий зверёк.

— Ты девушка, ты в беде, — пожал я плечами.

— Вот же шовинист, — фыркнула мышка, оставив меня в недоумении. — Я не стану спать с тобой в благодарность, даже не думай.

— Да я и не…

— Я заметила, — зло ответила она. — Но, тем не менее, ты это сделал, а я не люблю быть должной. Я оставлю номер телефона, и ты позвонишь, когда придумаешь, как я могу вернуть долг.

— И сделаешь всё, что я скажу? — провокационно спросил я.

— Ты всё прекрасно понял.

— Почему бы тебе не остаться здесь?

— Чтоб ты, богатенький Буратино, уже завтра накупил мне шмоток, чтоб я не оскорбляла твой взор своими вещами, новый телефон, чтоб тебе удобно было со мной связываться, что там ещё? Отвёл в салон, чтоб со мной не стыдно было появиться в приличном месте? Благодарю покорно!

— Какая ты злюка, — покачал я головой. — Почему бы и нет, если я хорошо зарабатываю?

— Потому что у меня есть гордость? Я не заработала.

— Почему бы не принять то, что дают от чистого сердца?

— Это от чистого сердца ты меня поцеловал? Выглядело это как-то совсем иначе.

— Господи, это просто гормоны! Я сражался, адреналин, азарт, девушка!

— Это привычка не думать о том, что девушка — не твоя собственность, даже если она в беде и зависима, — разъярённая суч… мышка вскочила, выкинув пакет со льдом, мгновенно оделась, буркнув, что бельё вернёт потом, и, действительно, сбежала, хлопнув дверью. Я не стал пытаться её задерживать. Жаль только, я так ничего и не узнал о её похитителе. Но теперь у меня есть куски ошейника, можно отнести их Камилле.

Вытащив ещё побаливающие пальцы из воды, я вздохнул и занялся уборкой — когда вино высохнет, отмыть его станет сложнее.

Вдруг входная дверь открылась, я выглянул в коридор, ожидая увидеть Катарину.

— Решила вернуться…

— Вернуться? И почему у тебя дверь открыта? — спросила Ольга. — О господи, Ян, что с тобой⁈

— Что со мной? — не понял я. Ольга развернула меня к зеркалу. С правой стороны огромная, широкая прядь волос стала совершенно белой.

— Вот же… — я потрогал поседевшие волосы. А маленькая поганка и словом не обмолвилась, а ведь не могла не видеть. — Я всё объясню, — сказал я. — Пойдём, я чертовски устал, вымотан и выжат, как лимон. И я отдал ей твоё новое бельё.

— Сиреневое⁈

— Куплю тебе новое, да.

— Два. Сиреневое и бирюзовое.

— Договорились.