Твой силуэт в очертании света

Глава 11. Крах

Занималась заря. Они стояли, спина к спине, совсем как в первый раз — тяжело дыша, покачиваясь, уставшие до изнеможения. Но даже эта усталость, сковывающая руки и ноги слабостью, не могла переключить его мысли, что вились вокруг Нинель всю ночь напролёт.

Сегодня их силы сверкали особенно ярко. Сливаясь в один могучий жгут, они хлестали тварей, что лезли и лезли одна за другой, и все как на подбор — здоровенные, сложные — такие, с которыми можно дать себе волю и разгуляться как следует. Они и разгулялись — до полного умопомрачения.

Но даже это не принесло удовлетворения.

Тепло, обратившееся опаляющим огнём, выжигало внутренности, испепеляло разум. Он был готов схватить Нинель, утащить её на гору и зацеловать там до помутнения. Вот только Нинель сейчас мало походила на того, кто был в состоянии выдержать хотя бы один его поцелуй — она еле держалась на ногах и нуждалась в отдыхе, спокойствии и заботе, а не в его чудесных порывах.

Обернувшись, он нежно прижал её к себе — в его руках она позволила себе расслабиться. Глаза начали закрываться. Сон был для неё хорошим способом восстановить силы и сильно полюбился.

— Куда пойдём? — спросил он, отводя упавшую на лицо прядь.

Коснулся платья, что так и не успел преобразовать ночью, обращая его обратно в её привычное скромное одеяние. Нинель не любила вычурности — выделяться, привлекать к себе лишнее внимание. Ей вполне хватало внимания его. С головой.

Хотя он не мог не отметить, что в ярком синем платье сияющая сражающаяся Нинель была просто великолепна. Что, в общем-то, совершенно не способствовало его душевному спокойствию.

— Домой, — тихо и сонно выдохнула она, пристраивая голову ему на плечо.

Значит, в горы.

Секунда — и они уже неподалёку от их скромного кристального домишки. Идти до него полверсты, а ведь хотел оказаться на пороге — совсем вымотался, слишком уж много сил забирают эти здоровенные твари.

Подняв на руки, понёс к дому — она задремала на его плече, пока шли. Зашёл в дом, уложил на такую же полупрозрачную кровать, покрытую матрасом для удобства. Отстегнул аккуратно лютню, отложив её подальше, поправил локоны, укрыл.

— Не уходи, — ухватила она его за руку, еле разлепляя глаза. — Полежи со мной.

— Я и не собирался никуда уходить, — прошептал он, укладываясь рядом, скользя пальцами по светлым волосам, лёгким, невесомым, как пух.

Умиротворённая улыбка окрасила её лицо. Подхватив одну его руку, обняла её своими, засунула смешно под щёку и уже через несколько секунд засопела. Великолепная, бесконечно любимая вся — от кончиков ушей до кончиков пальцев. От светлой души до тёмных пятен злости. От глупой преданности своей Великой Матери и сёстрам, о которой старательно умалчивала, до чумного, болезненного милосердия ко всему сущему.

Единственная. Родная. Нежная, ласковая, могучая. Его.

Он и не подозревал, что способен любить столь сильно — до забытья, до дрожи в коленях. До того, чтобы весь мир к её ногам, и он — он сам к её ногам. Чтобы и звезду с неба, и самому на небо — от счастья переполняющего, захватывающего, пленяющего. Чтоб в её руках, в её власти — навсегда, только с ней, только она. Нинель.

Имя сорвалось с губ, точно дивный цветок. Такой же великолепно-кристальный, что произрос на его плаще и в его сердце. Цветок, что перевернул его мир и его душу, вывернул изнанкой наружу, а он и ходит довольный — ему нравится так, наизнанку.

Это не то, о чём он мечтал. Это больше, гораздо больше. Сильнее. Могущественней. И это… успокоило его сердце. Он больше не хотел быть человеком. Потому что короткой человеческой жизни рядом с Нинель будет мало — ему нужна по меньшей мере вечность.

В сладких думах два часа пролетели, как один миг. Нинель вдруг встрепенулась, тревожно открывая глаза — задрожало что-то внутри, и Мирей услышал её волнение — Мать вызывала в Небесные Чертоги.

— Как же не вовремя, — буркнула сердито, не проснувшись ещё до конца.

Села. Протёрла глаза. Обернулась к нему.

— Я ведь могу находиться по меньшей мере в трёх часах пути?

— А то и больше, — понимающе улыбнулся он. — Восстановилась?

— Да. А ты?

— Тоже. Ты во сне меня исцелила.

Поддавшись чудному порыву, он впитал вырвавшийся из неё свет и пока тот не успел полностью раствориться, исполнив свою главную задачу, поймал трепещущий огонёк и заточил в глубинах своей души, своего сознания — сплёл для него уютную сеть из любовных мыслей, окутал кострами пылающих чувств. Эта маленькая шаловливая тайна, что, безусловно, совсем ненадолго укрылась от её взора, согревала его сердце особым теплом, какое дарует лишь полная и безоговорочная верность возлюбленному существу.

— Похоже, заботиться о тебе уже вот тут записано и само собой получается, — ткнула она пальцем в висок. А потом вздохнула — тяжело так, почти обречённо. — Твари огромные сегодня выползли, ещё больше, чем раньше. Надо проверить, нет ли раненых в Морем.

Не хотелось ей туда идти, не перед разлукой. Но ответственность, наложенная силой, данной ей от рождения, была сильнее желаний. Как и сострадание.

— Как скажешь.

Он поднялся, подал ей руку. Она приняла её, и они переместились в тихий тёмный проулок в Морем, их личную точку выхода. Это был небольшой город, самый близкий к первому пятну. И именно ему перепадало больше остальных. Твари до них добирались редко, но метко — уж если прилетало чудище, то таких размеров, что способно было затоптать половину городишки. Часть семей уже сбежала отсюда, бросив всё — дома, скотину, быт и свою устроенную жизнь. Те же, что остались, денно и нощно молились Великой Матери, а надо бы — Нинель. Ей единственной было до бедных людей дело, лишь она одна спасителем являлась, чтобы помочь. Мирей построил вокруг города стену — делал это по ночам, незаметно для людей, чуть что — так они сразу сбегали. Но не спасала стена, хоть до неба построй. Те, кто сюда заявлялся, либо умели летать, либо ползали так, что любая поверхность нипочём. А те, что помельче, просто не успевали добежать и вернуться обратно до рассвета.

Нинель взяла его за руку, переплела пальцы. Они вышли с площади и стали прогуливаться по улицам — Нинель издалека слышала горе и боль людей. Спустя пять минут остановились уполуразрушенного дома.

— Здесь.

Теперь нужно было проверить, есть ли кто внутри. И выманить. Отошли в сторонку, затаились. Внутри дома послышались шевеления — кто-то пулей выскочил на задний двор, за водой. Вот он, момент. Мирей переместился внутрь дома — там лежало на кровати двое детей, мальчик и девочка. Глаза закрыты, хрип и свист. Нинель прикоснулась к обоим, и тут же переместились назад, в проулок. Нинель тяжело дышала, глаза налились слезами. Он почувствовал это внутри себя — её горячее горе, вновь разбившее сердце.

И каждый раз это — вот так. Мирей проклинал Великую Мать, запретившую дочерям проявлять силу, на чём свет стоит. Если бы не она… Нинель смогла бы спасти гораздо больше людей. И не страдала бы так каждый раз, когда не получалось.

Он обнял её, прижал к себе, стремясь впитать всё её горе, забрать его себе, чтобы не чувствовала этого, не мучилась. Чтобы хоть немного, хоть на крупицу облегчить её ношу.

— Девочка уже мертва, — сказала она, и слёзы брызнули из глаз, полились потоком. — Если бы мы пришли раньше…

— Раньше мы были без сил.

— Всё равно, мы могли бы…

— Не могли. Я бы сбился при перемещении, нас могло и вовсе закинуть непонятно куда. Мы не всемогущи, Нинель. Мы боги, но мы не всемогущи.

Каждого погибшего человека, каждую потерю она пропускала через себя. И не только людей — Нинель оплакивала и тварей, когда возвращалась из Небесных Чертогов, где дочери Неба периодически отчитывались о своей работе. С какой тошнотворной гордостью они сообщали об убийствах — Мирей чувствовал отвращение, разливающееся по Нинель. Жалость к несчастным, подневольным созданиям. Она ведь пыталась. Когда отчитывалась в первый раз, говорила, что слышала путаные мысли тварей, выдвигала свои предположения о том, что этот жуткий туман захватил их. Реакция Великой Матери была странной. Очень мягко сказала она Нинель, что даже если это и правда, помочь им они всё равно не могут и первостепенная их задача — спасти людей. А в глазах — в глазах гремели грозы. Мать разозлилась. Нинель не была уверена, ей так показалось. Мирей склонен был с ней согласиться.

С тех пор она исправно врала, строя самое невинное лицо, какое только могла — и как же ей это претило. Как же мерзко было от самой себя. Возвращаясь, падала в его объятия и подолгу успокаивалась, цепляясь, точно за соломину.

Утерев слёзы, Нинель потянула его дальше. Битый час бродили они по городу, но больше ничего не обнаружили. Похоже, твари не добрались сегодня до Морем. А ребёнок скончался от болезни.

Мирей взял её за руку, увёл обратно в проулок, а оттуда — в очередное красивое место, что успел увидеть за годы нахождения в мире людей. На этот раз это был водопад, и они переместились на соседнюю вершину, почти за облаками. Нинель опустилась на траву, проводя по ней ладонями — впитывая жизнь, что царила здесь полноправным хозяином. Девственная природа, не тронутая рукой человека. Одно из редких мест, куда люди ещё не добрались.

Он опустился позади, привлекая в объятия. Грузная печаль травила ей душу. Недолог человеческий век, подвержен множеству опасностей. Мирей научился принимать это, но у Нинель не получалось.

Всё, что он мог сейчас — отогревать своим теплом, лить в неё свои чувства, пока не переполнится. Пока не отпустит очередную потерю, не упокоит человеческую душу в своём сердце. Она всех их помнила. Каждого. Не так уж и много смертей она видела, но даже те немногие лежали тяжёлым грузом. Его милая, светлая Нинель. Отзывчивая, добрая до безрассудства. Она заслуживала гораздо большего, чем та безумная жизнь, которую они вели.

Время шло, Нинель успокаивалась. Вот она смогла наконец спокойно вдохнуть. Обняла его руки, укутавшие её, точно одеяло.

— Спасибо, Мирей. Что бы я без тебя делала.

Что бы он без неё делал, вот в чём вопрос. Прозябал бы и дальше в бесконечной кутерьме бессмысленных событий, полупустой и несчастный, а что самое худшее — не осознающий до конца своей неполноценности. Воистину, наша жизнь обретает смысл тогда, когда нам есть, ради кого жить. Ни одна великая цель не сумеет заполнить этой гулкой пустоты, дрожащей внутри. Он знает, проходил через это, ему есть, с чем сравнивать.

— Я люблю тебя, Нинель.

— А я люблю тебя.

Он повторял эти слова как клятву, и какое наслаждение было произносить их вслух. Я люблю — недоступная в его мире роскошь, которой он удостоился. Вдвойне великое счастье — быть любимым. И уж совсем какое-то запредельное — быть любимым Нинель.

— Ты потрясающая, я говорил тебе об этом?

Он прижался щекой к мягким волосам, переливающимся в свете солнца серебром. Она откинула голову назад, притираясь ближе.

— Да, много раз.

В её голосе слышалась улыбка. Печаль отпустила, отступила, ей на смену пришла решимость продолжать и дальше их дело. Спокойствие вновь вернулось в её душу, и как же он был этому рад.