Чудовище Нави, или Завтра еще пойду!

- Клад? – спросила я, видя, как шустрые бесы достали старые сундуки, сваливая туда золото.

Они вытащили сундуки во двор, где на небе царила призрачная луна. Вокруг домов витали зеленые болотные огни. Они садились на крыши, закрытые ставни, трубы, пускающие сизые дымки. Казалось, дома были украшены гирляндой. Только рядом с моим домом не было светлячков. Они либо пролетали мимо, оседая на выбранном доме, либо продолжали витать в воздухе. Даже обидно, если честно!

- Оп! – обрадовались бесы, таща сундук. Анчутка уже вырыл огромную яму под старой сливой. Сундук очутился в яме, пока я стояла и вслушивалась в шепот ночного ветра. Этот ветер рассказывал мне страшные тайны про зарытые клады, про огненный цветок, про кикимор за печкой, про домовых, про лешего…

- Ого, у нее глаза светятся, - переглянулись бесы, когда я пыталась разобрать то, что шепчет мне ветер. – Ну! Будем клад зарывать и заговаривать!

Я подсела поближе, видя сундук, на который скатилась земля.

- Триста лет даю кладу… - шептали бесы, пока я смотрела, как окутывает марево ворожбы нашу яму.

- Душ… - мечтательно прошептала я, думая про то, что не мешало бы помыться и поесть. А потом завалиться спать.

- И …загубить триста…

- Душ, - снова прошептала я, представляя себя под горячим душем.

- Ну ты и кровожадная! – ужаснулись бесы, заставив меня дернуться.

- Что?! – удивилась я. – При чем здесь кровожадность?

- Триста душ заломила! Ничеси! – переглянулись бесы, как вдруг сундук сам засыпался.

- Я про душ, вообще-то! – настаивала я, но меня слышали. – При чем здесь души!

- Триста душ клад загубит, перед тем, как людям откроется! – послышался голос Антипки. – Ладно, мы с Анчуткой исправлять все! Сейчас по деревне пробежимся! А ты пока отдыхай! Там старый колодец! Может, в нем вода есть!

Я увидела бесов, которые тайком сплели хвосты. Это было так мило, что я сделала вид, что ничего не заметила.

- И Васеньке скажите, что мы переехали… - крикнула я, поглядывая в темноту. – А то что он там один сидит! Какой-никакой, а все-таки… будильник!

Натаскав из колодца воды, я достала старый ушат и кое-как согрела воду. Пока я лежала, сложив колени в маленьком ушате, закрыв глаза, я почувствовала, как по моей груди скользит рука.

- Так, - напряглась я, чувствуя, как мне на глаза легла еще одна, не давая мне их открыть.Рука скользила по моим плечам, пока я чувствовала, как меня нежно целуют губы. В избе было тихо… Даже домовой сопел где-то за печкой, отрубившись от переизбытка чувств и впечатлений.

- Ты… Ты что делаешь… - прошептала я, чувствуя, как меня целуют, погружая руку в теплую воду… - П-п-прекрати…

- Возвращаю тебе твою силу… - слышался голос хозяина топи.

- Опять морок? – спросила я, облизывая со своих губ его поцелуй.

Я чувствовала, как у меня сердце ухнуло в пятки, когда поцелуй стал еще более страстным и настойчивым…

- Нет-нет-нет, - неубедительно протестовала я, пытаясь вытащить его руку из воды. – Не надо… Нет… У… у тебя там… к-к-когти… Ты там поосторожней! Ой…

Из его полуоткрытых губ вытекала сила, которую я жадно глотала, чувствуя, как сердце замирает от каждого его движения под водой.

- И с чего ты решил вернуть мне силу? – спросила я, осторожно сводя дрожащие колени. Золотой браслет скользнул по моему животу, заставив его втянуться.

Глава тридцать пятая. Любит - не любит

В ответ я почувствовала, как в сладком дурманящем поцелуе по его губам растекается улыбка. Вот мерзавец! Ну как с ним можно вообще что-то…

- Слышь, ведьма! – послышался мужской голос и стук в окно. Старенькое оконце задребезжало и едва не выпало. Даже паук между мутных стекол поддался панике и спрятался.

- Ась… Ась… - охнула я, понимая, что один молодой нечеловек окутывает меня своими чарами.

- Ты слишком многое себе позволяешь, - прошептала я, глядя на его руку под водой.

- Нет, это ты слишком мало позволяешь мне, - ответил мне страстный шепот.

- Срок уже вышел, ведьма! – заметил голос, поразительно похожий на голос икотки Федор Федоровича.

- А как ты меня нашел? – спросила я, понимая, что еще раз когтистая лапа так сделает, и я потеряюсь. Моя обнаженная коленка, сверкающая капельками воды, приподнялась над водой, а на нее тут же легла рука с когтями.

- Я – икотка! Мне все ведомо! Но ты мне зубы не заговаривай! – послышался голос Федор Федоровича.

- Кажется, вся деревня уже в курсе моих отношений с болотни… - начала я, а потом посмотрела на суженные зеленые глаза и тут же исправилась. – Хозяином Топи…

- Да, но ты спрашивала, что он к тебе чувствует! – спорила икотка, чем-то скрипя…

- Я… - замерла я, глядя на поднятые брови Хозяина Топи. – Я… А с чего ты вообще взяла, что это… меня интересует!

- Так ты сама спрашивала, любит он тебя или нет! Или не помнишь? – заметила гадкая икотка, пока я мысленно требовала, чтобы он перешла на Федота, потом на Якова и на всякого. Но лишь бы от меня отвязалась!

- Эм… Не припоминаю, - соврала я, пытаясь дотянуться до рубахи, белоснежным сугробом лежащей на полу.

- Да все ты помнишь, - скрипнула икотка. – Вот только не понравится тебе мой ответ!

- Так, а с этого места… - дернулась я, видя, как окно ползет зеленый туман. Болотник одной рукой обнимал меня, а второй пускал в окно зеленый туман.

- Так, погоди! Ты что делаешь? – дернулась я, нахмурив брови. – Пусть уже скажет! Эй!

Когда я выскочила из ушата, икотки под окнами не было. Болотника, кстати, тоже!

- Ах ты! – ударила я рукой по воде. В избе было тихо, а я лежала на чужой постели и ворочалась от того, что не могу уснуть. Стоило мне только пошевелить пальцем, как на всю избу раздавался такой жуткий скрип, словно покойники катаются на кладбищенских воротах. Все вокруг было непривычным, чужим. Да и бесы запропастились.

Где-то под окнами кто-то уныло ходил и стонал.

- Вася, ты что ли? – радостно спросила я, приподнимаясь. – Ты там хоть поскребись что ли… Все ж привычней!

Вася что-то кряхтел, страдая от неразделенной любви, шуршал и топтался. Я задремала, как вдруг…

- Ведьма!!! – кричал женский голос, а я встала, как по сигналу тревоги. По окну колотили изо всех сил. – Ведьмушка! Помогай! Матушке плохо!

Я подлетела к окну, видя под окном дочку икотки. Она косилась на дохлого романтика, который ходил кругами возле сливы.

- Как плохо? – переполошилась я, растирая глаза.

- Ой беда случилась! – причитала дочка, качая головой. У нее платок был интересно подвязан. Казалось, что у нее торчат уши зайчиком.

- Какая беда?! – потребовала я точного отчета, а сама на ходу пытаясь сообразить, что там за беда может быть. Где-то раздавались песни…

- Пойдемте, матушка – ведьма! - кричали мне, когда я, зябла в ночном холодке.

- Вась, привет! – произнесла я, глядя на свежую плесень, пятном украсившим щеку покойного ухажера. – Смотрю, цветешь и пахнешь? Ну молодчага! Так держать!

- Что с матерью? – спросила я, идя следом за «зайчиком». Песня оборвалась, а в ночи послышались визги и вопли!

- Вот! – показала мне «зайчик», а я покачнулась, прикрывая рот рукой. – Не уследили!

И тут я увидела старуху в мужской одежде, которая кралась к сидящей молодежи. Девки и парни сидели на дровах. Кто по парам, кто стайкой. Рядом сидел знакомый гармонист Поганини, усердно выводя что-то на гармони.

- Тятенькины портки надевает… - причитала баба, пока я не верила своим глазам. Мы крались вслед за старушкой, которая показывала не дюжую прыть. Я бы даже сказала, удаль молодецкую!

- Показал я уд срамной, девки все бегут за мной! Ну а та, что не бежит, та раздетая лежит! Ииих! – вылетела старуха икотница, перепугав всех.

От испуга орава бросилась в рассыпную, а одна девка замешкалась, зацепилась за бревна сарафаном и …

- Эх! Женюся! – слышался голос икотки, пока я изображала отвисшей челюстью в чужом огороде экскаватор. Старуха настигла ее в два прыжка и схватила.

- Иии! – пискнула девка, вырываясь и убегая прочь в темноту.

Старуха пальцем пригладила седые усы так, словно они, от уха до уха, одернула штаны и звонко гыкнула.

- Стыдоба – стыдобушка, - захныкала баба, пока я кралась к старухе. Она скрипела сапогами, которые явно терли ей подмышки. Но ее это ни капельки не смущало.

- И как давно? – полушепотом спросила я, глядя на ее дочку. Мы сидели за поленницей и наблюдали за старухой. Та прикусила соломинку и надвинула на голову старый картуз. Охота на девок продолжалась.

- Да вот, как к тебе ведьма сходили, так и началось. Я ей «мама!», а она меня за попу! Я уже и ставни запирала, и двери, а она все равно вылезает, чуть песни заслышит! – жаловалась дочка. – Совсем мочи нет!

Старуха прислушалась.

- И что это ее на девок потянуло? – спросила я, не понимая.

- Раньше икотка сидела, молчала. Нет, бывало, вылезет, что скажет! А теперича совсем продыху не дает, - ныла дочка, в надежде, что я смогу что-то сделать. – И стыдили! И сапоги в печь прятала! Нет, все равно находит! И рубаху жгла! А коли что не так, что орать начинает! Ногами топать! Дескать, пусти!

Молодежь, видимо, решила собраться в другом месте, а ее не позвали. Поэтому с невиданной прытью старуха направилась туда.

Мы бросились за старушенцией, но где-то на повороте дочка запыхалась и отстала. Сошла с дистанции прямо на поваленное дерево. А я продолжила свой забег.

- Ой, да вечер ясный… Ой, да молодец прекрасный… Ой да девица, никуда не денется… - затянули песню девки, пока я охотилась за бабушкой – подростком.

Та, видимо, устала и остановилась посреди улицы. Позади меня бежала запыхавшаяся дочка.

- Что ж ты, сынок делаешь! – внезапно послышался бабкин голос. – Ты почто срам всем показываешь! А ну угомонись!

- Неча мне тут указывать! – дернулась бабка, а из нее послышался голос Федор Федоровича. – Не мать ты мне! Может, я жизни не видывал! А ты мне тут…

Я замерла, понимая, что старуха с ним разговаривает!

Но тут позади меня послышался такой топот, что икотка обернулась и… Дальше я помню плохо. Мы лезли через огороды, мне в лицо прилетела чья-то курица, заставив сплевывать перья. Потом я помню, как меня облаяла собака, когда я неслась вдоль стены. А «кто здесь!», донесшееся из избы казалось каким-то напуганным. Мне чуть не выбили зубы внезапно распахнувшимися ставнями.

- Ты с той стороны! – вошла я в азарт. – Я с этой!

- Угу! – задохнулась ее неповоротливая дочка, когда мы загоняли икотку в угол чужого хлева.

- Лови! – крикнула я, тут же прыгнув сверху. Но икотка вывернулась и оттолкнула меня.

- Сюда! – указывала я, видя, как орут дурным голосом куры в курятнике. Дверь в него была открыта.

- Попался! – крикнула я, сдувая волосы с лица. Скажем так, у меня был свой интерес узнать, что там не договорил Федор Федорович.

Я схватила силуэт за рубаху, слыша, как орут и летают куры. Одним рывком я вытащила его во двор, как вдруг поняла, что это – не икотка.

На меня смотрел тот самый алкоголик с росстани. В руках у него была дохлая курица с перекушенным горлом. А по подбородку стекала кровушка.