Тайна рукописи

С первых моих дней на земле я никогда не была такой счастливой, как в то утро. Я закончила заниматься тем, чем поклялась никогда не заниматься: ежиться в ярко освещенной временной спальне изо дня в день, уничтожая скудные съестные припасы и размышляя о том, какой план придумал Бэрронс и способен ли этот план защитить нас от банды Роки О'Банниона. Я пессимистично заключала, что такого плана нет. Даже если Иерихон сумеет отпугнуть некоторых людей О'Банниона, придут другие. В самом деле, ну как может человек надеяться выстоять против беспощадного гангстера и подчиненных ему бывших бойцов и убийц, которые однажды в течение одной ночи отняли двадцать семь жизней?

Когда первые розовые лучи рассвета проникли сквозь занавески, я поспешила к окну и отдернула шторы. Я прожила еще одну ночь в Дублине, и этот факт сам по себе был поводом для праздника в моем маленьком искаженном мире. Некоторое время я молча смотрела вниз, на аллею, потом подумала, что зрение меня подводит.

Или не подводит, размышляла я, слетая по лестнице прежде, чем поняла, что делаю, проносясь с четвертого этажа на первый, а потом топая босыми ногами по ступеням к черному ходу, чтобы убедиться наверняка. Моим босым ногам наружные ступени показались ледяными, когда я сбегала по ним, торопясь к аллее за магазином.

В нескольких метрах от меня, залитый утренним светом, стоял черный «майбах», все четыре двери были распахнуты. Он тихонько, надоедливо потрескивал, так что сразу становилось ясно, что ключи до сих пор в замке зажигания и аккумулятор еще не сел. За «майбахом», капотом к багажнику, выстроились до самого начала заброшенного района еще три автомобиля. У всех машин дверцы были распахнуты, и тот же пищащий звук сообщал, что ключ находится в замке зажигания. Возле каждой машины лежали кучки одежды, совсем рядом с дверцами. Внезапно я вспомнила тот день, когда заблудилась в заброшенном районе. Там тоже стояла пустая машина с кучкой одежды у водительской двери. Я начала понимать, что случилось, и содрогнулась от ужаса.

Любому дураку ясно, что здесь произошло.

Ну, по крайней мере, ши-видящему дураку, который знает, какие события могли произойти ночью возле этих стопочек одежды.

Полицейский, который видел нас вчера, наверняка доложил о нас О'Банниону, и спустя какое-то время после наступления темноты бандит со своими людьми решил поехать за нами, и, судя по тому, что они направлялись к черному ходу, вежливый разговор не входил в его планы.

Поступок Бэрронса поразил и ужаснул меня: Иерихон ведь выключил внешние прожекторы, у входа и за домом, позволив темноте полностью окутать дом снаружи. О'Баннион и его люди вышли из машин, и Тени набросились на них.

Бэрронс знал, что это произойдет. Я готова была держать пари, что он прекрасно знал о том, что за нами явятся основные силы гангстера. И знал, что они не успеют даже отойти от своих машин. Конечно, в магазине я была в безопасности. Поскольку внутренние лампы горели, а все внешние были погашены, ни один гангстер или монстр не мог забраться внутрь.

Бэрронс загнал бандитов в смертоносную ловушку, которая понадобилась вследствие моего воровства. Когда я подняла руку и сняла оружие со стены, я подписала смертный приговор для шестнадцати человек.

Я обернулась и взглянула на книжный магазин, который теперь виделся мне совсем в другом свете. Это было не здание, это было оружие. Еще на прошлой неделе, впервые взглянув на него, я подумала, что он похож на бастион между хорошей частью города и плохой. А теперь я понимала, что это и был бастион, – это была демаркационная линия, последнее пристанище, – и Бэрронс отгородился от покинутого района деньгами и фонарями, стоящими на тщательно выверенных местах, и все, что ему нужно было сделать, чтобы защитить свою собственность – это выключить свет и подпустить Тени к самому дому. Тени были его сторожевыми псами, вырвавшимися из самого ада.

Подталкиваемая мрачным любопытством или же генетически заложенной потребностью узнавать об эльфах все что можно, я подошла к «майбаху». На самом верху стопки одежды лежала кожаная куртка, точно такая же, как та, которую я видела вчера на Роки О'Баннионе.

С трудом сдерживая дрожь, я нагнулась и подняла куртку. Когда прекрасно выделанная итальянская кожа оказалась в моих руках, из нее выпал большой кусок того, что поначалу показалось желтоватым, пористым пергаментом.

Я вскрикнула и уронила куртку. Я уже видела раньше такой «пергамент». Я видела множество таких «пергаментов», их носил ветер над тротуарами заброшенного района в тот день, когда я заблудилась в тумане, и они были разных размеров и форм. Я вспомнила, как решила тогда, что поблизости должна находиться заброшенная бумажная фабрика, в разбитые окна которой и вылетали эти куски...

Это была отнюдь не бумага, – это были люди. Точнее то, что он них осталось. И если бы в тот день я не выбралась из пустых кварталов до наступления темноты, я тоже превратилась бы в одну из этих... этих... высосанных оболочек, оставшихся от прохожих.

Я попятилась. Мне не нужно было ворошить другую одежду, чтобы понять, что эти кусочки неизвестно чего – все, что осталось от Роки О'Банниона и пятнадцати его людей, но все же я это сделала. Я подняла еще три куртки и сказала себе, что с меня достаточно. Эти люди даже не способны были увидеть, что их убивает. Я подумала о том, атаковали ли Тени сообща, подождав, пока все выйдут из машин, или же как только первые двое оказались снаружи, остальные увидели, как их напарники превращаются в высосанные тряпочки, или что там Тени оставляют вместо людей, и лишь потом, вытащив оружие, бросились на помощь товарищам и стали жертвами той же невидимой силы. Мне было интересно, достаточно ли разумны Тени для того, чтобы подождать, или ими управляет лишь бездумный, неутолимый голод.

Если бы они добрались до меня в ту ночь, когда я потерялась, то я хотя бы смогла увидеть, что ко мне приближается – комки тяжелой, маслянистой тьмы, – и хоть я не только ши-видящая, а еще и Нуль, я бы подняла руки, чтобы защититься, но я была не уверена, что Тени достаточно материальны для того, чтобы до них можно было дотронуться и заморозить.

Я сделала мысленную пометку – не забыть выяснить это у Бэрронса.

И продолжала смотреть на четыре машины и кучки, оставшиеся от шестнадцати человек: одежду, обувь, драгоценности и оружие, последнего особенно много. У каждого из бандитов было как минимум два пистолета, синеватый металл поблескивал вокруг машин. Либо Тени убивали очень быстро, либо все пистолеты были бесшумными, поскольку прошлой ночью я не слышала ни единого выстрела.

Неважно, что все эти люди были преступниками и убийцами, неважно, что раньше они полностью уничтожили два семейства, я не могла простить себе их гибели. Умысел или ошибка – но я была причиной их смерти, и мне придется жить с этим до конца своих дней, и, возможно, я научусь с этим мириться, но никогда не смогу научиться получать от этого удовольствие.

Фиона приехала в одиннадцать пятнадцать, чтобы открыть магазин. К обеду небо затянуло тучами, заморосил дождь и похолодало, поэтому я устроилась у горящего камина, повернув вентили на максимум, свернулась клубочком на диване в задней части магазина, обложилась модными журналами и начала наблюдать за покупателями. Они приходили и уходили, а я думала о том, какой жизнью они живут и почему мне в эту нормальную жизнь ход заказан.

Фиона вежливо беседовала с каждым вошедшим и выписывала счета вплоть до восьми вечера, после чего закрыла магазин и ушла.

Несколько часов назад весь из себя современный владелец этого магазина убил шестнадцать человек, однако дела в «Книгах и сувенирах Бэрронса» шли как обычно. Что вызывало вопрос: кто был более хладнокровным убийцей – бывший боксер, превратившийся в гангстера, или коллекционирующий машины владелец книжного магазина?

Гангстер был мертв. А вполне живой владелец магазина появился из-за стены дождя чуть позже, чем обычно, зато все так же элегантно одетый. Была половина девятого вечера. Закрыв входную дверь, Бэрронс остановился у кассы, чтобы прочитать записки, оставленные ему Фионой, а потом присоединился ко мне, сев в кресло напротив моего диванного гнездышка. Кроваво-красная шелковая рубашка Иерихона намокла под дождем и облепила тело, словно вторая кожа.

Длинные мускулистые ноги были обтянуты черными брюками, на ногах сегодня оказались черные ботинки с металлическими носками и каблуками – они больше подошли бы какому-нибудь неформалу. На руке Бэрронса вновь красовался тяжелый серебряный кельтский браслет, который напоминал мне о тайных песнопениях в древних каменных кругах. Сегодня пару браслету составляла толстая цепочка черненого серебра, которую Бэрронс надел на шею. Он излучал свою обычную странную энергию, был полон жизни и темной чувственности.

Я смотрела ему в глаза, он отвечал мне тем же, и никто из нас не произносил ни слова. Бэрронс не сказал: «Я уверен, что вы видели машины на заднем дворе, мисс Лейн», а я не сказала: «Как ты мог, хладнокровный ублюдок?» И он не возразил: «Вы ведь живы, не так ли?» Так что я не напомнила ему, что именно он стал причиной того, что моя жизнь понеслась под откос. Не знаю, сколько времени мы просидели вот так, глядя в глаза друг другу, но наш разговор велся при помощи взглядов. В глазах Иерихона Бэрронса было знание и ни капли сожаления о том, что произошло. Кстати, был момент, когда мне показалось, что я увидела его Истинную Сущность, ту, что известным образом связана с первым в мире съеденным яблоком. Но оказалось, что это лишь пламя камина, отсвечивающее от красной рубашки Иерихона и отражающееся в его глазах.

Лишь одну вещь я не могла прочитать в его взгляде, и я хотела это выяснить.

– Ты хоть когда-нибудь думаешь дважды, Бэрронс? Ты хоть иногда сомневаешься в собственной правоте?

Когда он не ответил, я продолжила:

– Неужели ты ни на секунду не задумался об их семьях? Не представил, что среди них может оказаться случайно выбранный помощник, самое большое преступление которого заключалось в том, что в четвертом классе школы он стащил завтрак у одноклассника?

Если бы глаза были кинжалами, я уже давно проткнула бы его насквозь. Об этом я думала сегодня весь день – о том, что где-то остались жены и дети тех, кто уже никогда не вернется домой, и никто из них так ничего и не узнает.

Стоит ли мне собрать личные вещи бандитов – за вычетом жутких останков – и анонимно отправить в полицейский участок? Я понимала, что лучше уж мрачное утешение, которым являлась возможность узнать о судьбе Алины, увидеть ее тело и предать его земле. Если бы она просто исчезла, я бы всю оставшуюся жизнь провела в отчаянной, бессмысленной надежде, я бы вглядывалась в каждое лицо в толпе, я бы постоянно думала о том, жива ли она. И молилась, надеясь, что она не попала в руки какого-нибудь психопата.

– Завтра, – сказал Бэрронс, – вы отправитесь в Национальный музей.

Я и сама не понимала, что задерживаю дыхание, ожидая от него ответа, который хоть немного притупит чувство вины, пожиравшее меня. Я фыркнула на выдохе. Как это типично для Бэрронса. Задашь вопрос – получишь приказ.