Дротнинг

Свальд зло оскалился. Зато Асвейг снова взглянула на Гейрульфа.

И посмотрела даже лучше, чем на свадебном пиру — когда подошла к столу и уставилась на него заворожено, с легкой тоской. Сейчас девка глядела с ужасом и восхищением, точно любовалась им напоследок. И что бы там эта Астрид-Асвейг не говорила, но подошла-то она к нему…

Нож взяла у него!

— Подари мне жизнь Асвейг Гунирсдоттир — в уплату за жизнь и честь Сванхильд Кейлевсдоттир! — выкрикнул Гейрульф, уже шалея от дурной удали, какой не испытывал давно, с самой юности. — Или твоя дротнинг не стоит жизни какой-то ведьмы, которая даже убежать от твоих людей не смогла?

Свальд, оскалившись еще сильней, рявкнул:

— Да ты ополоумел! Смеешь равнять…

— Ты и сам там был, ярл Свальд! — заорал Гейрульф.

И подумал бешено, с яростью, какой давно не ощущал — не уступлю! Тут же оперся ладонью о помост, у которого с этой стороны не было ступенек. Одним махом запрыгнул наверх.

Его никто не успел остановить, слишком быстро все произошло. А Гейрульф, уже выпрямляясь, крикнул, надсаживая горло:

— Ты тоже был среди тех, кто гнался тогда за дротнинг, ярл! Выходит, я и твою жизнь спас!

Свальд задохнулся от ярости, но концов веревки, наброшенной на шею Асвейг, не выпустил. Конунг Харальд перехватил секиру, небрежно опертую о настил, уже двумя руками. Сказал громко, размеренно:

— Проси что хочешь, Гейрульф — драккар под свою руку, серебро… но только не это. Я не оставлю в живых девку, которая обрекла моего щенка на смерть. А жену на волчью шкуру!

Конунг смолк — и одно мгновенье Гейрульф тоже молчал, глядя ему в глаза, горевшие серебром. Потом, когда боль заскребла по вискам уже невыносимо, проходясь внутри головы острым лезвием, отвел взгляд. Уставился на грудь Ёрмунгардсона, прикрытую простой рубахой, объявил:

— Я свою награду выбрал, конунг. Отдай мне девку! И больше ты о ней никогда не услышишь. Я увезу ее далеко отсюда. Ты сам сказал, что в этих краях есть и другие ведьмы. Значит, умрет Асвейг или нет, но всем придется опасаться колдовства по-прежнему. Ее смерть ничего не решит! А что до твоей мести за жену… так ведь дротнинг снова обернулась бабой! Жива, и по всем повадкам стала прежней! Окажи мне милость — подари эту девку!

— Нет, — равнодушно уронил конунг. — Сходи к фьорду, Гейрульф. Искупайся в воде — она еще холодная, и голову тебе остудит. Бъерн…

Харальд посмотрел в сторону, на стоявшего возле ведьм молодого хирдмана. А Гейрульф, вдруг сообразив, какой приказ конунг сейчас отдаст, крикнул:

— Раз так… вызываю тебя на хольмганг, Харальд Ёрмунгардсон! За то, что ты бесчестно поступаешь с моей невестой, с Асвейг Гунирсдоттир!

Вот так, бесшабашно, хоть и с горечью, подумал Гейрульф. Следом в уме мелькнуло- значит, и мне этого дня тоже не пережить!

Харальд молчал, разглядывая воина. Зато Свальд зло отозвался:

— Ведьму спасти хочешь? Да какая она тебе невеста!

— Какая она невеста, я сам решу! — ответил Гейрульф. — Желанная или по случаю взятая, но моя!

Не отступлю, решил он следом, коротко, быстро выдыхая. Уже не десятилетний сосунок, чтобы сначала кукарекать, а потом, когда смертью запахнет, бледнеть и пятиться…

Внизу, перед помостом, тихо, молча стояло войско. Никто не кричал, подбадривая.

Но и свиста пополам с издевками не было слышно. Угрюмо смотрели мужики, когда-то служившие вместе с Гейрульфом в войске Гудрема Кровавой Секиры. С деланным равнодушием глядели воины, прежде воевавшие под рукой старых ярлов Сивербе. А те немногие, кто с самого начала дрался в хирде Ёрмунгардсона, тогда еще ярла, хмуро озирались, на всякий случай высматривая в толпе своих…

— Вспомни обычай, конунг! — крикнул Гейрульф. — Если моя невеста натворила что-то, то спросить за это ты должен с меня! Но не лезть к чужой бабе без спросу!

А затем он быстро шагнул к Асвейг, на ходу выхватывая нож, подвешенный к поясу — тот самый, который подал ей недавно на свадебном пиру. Подцепил концом лезвия веревку на девичьей шее и резанул.

Движение вышло чересчур поспешным, острие ножа раскроило кожу на подбородке Асвейг. Но охнуть она не успела, потому что Гейрульф уже отловил ее связанные запястья и дернул за собой, отступая к концу помоста. Подальше от Свальда с Харальдом.

От рывка Асвейг налетела на Гейрульфа всем телом, ткнувшись носом ему в грудь. Тут же прошептала:

— Зря.

И крутнулась на месте, выдернув связанные запястья из его пальцев. Потом метнулась назад, к Свальду, хрипло выкрикнув:

— Не слушайте его, он околдован! Я навела на него чары… те же чары, что Труди Гунирсдоттир навела на конунга Харальда! Но после моей смерти они спадут!

Следом, уже развернувшись к воротам, Асвейг бросила в толпу:

— И я ему не невеста! Дочь конунга Гунира никогда не примет брачной чаши от простого воина!

Она только договорила — и Свальд сразу же сгреб ее за волосы, попятив к себе. Но перед тем, как выгнуться назад, запрокидываясь к ярлу, девка встретилась с Гейрульфом взглядом.

Темно-голубые глаза Асвейг, когда-то бывшие зелеными — Гейрульф это помнил — сейчас горели звездами. От слез. Хотя еще пару мгновений назад глаза у нее были сухими.

Ведьма соврала, решил Харальд, глядя на все это. Гейрульф на околдованного не походил. Двигался он быстро, а языком молол и того быстрей. К тому же стоял в толпе до последнего, пока Асвейг не накинули на шею удавку. Только после этого, не выдержав, кинулся ее спасать. И сейчас конунгова дочка лжет, чтобы спасти простого воина.

Лучше бы с самого начала думала о нем, а не о колдовстве, мелькнуло у Харальда. А теперь вызов на хольмганг уже прозвучал. И его слышали все.

Над плечом едва слышно зашипела змея, Харальд раздраженно дернул плечом. Нутро снова скрутило, да так, что губы мгновенно пересохли — от предвкушения драки и чужой плоти под лезвием секиры. Перед глазами тут же встало видение, в котором на животе Гейрульфа появился багрово-алый разруб, из которого сразу полезли петли кишок. А изогнутое лезвие секиры, пройдясь по телу, походило на красный смеющийся рот…

Нет, зло подумал Харальд. Надо выбить из рук дурня меч и оглушить его. К тому времени, когда Гейрульф очнется, ведьму уже успеют придушить. А там видно будет. Если Гейрульф не захочет забыть Асвейг, значит, умрет — или уйдет из войска. Но если эта блажь у мужика пройдет, то люди будут думать, что его и впрямь околдовали. Хоть за это ведьме спасибо.

Гейрульф, стоявший в четырех шагах от Харальда, уже выхватил меч. Обреченно блеснул глазами, но сказал неожиданно ровно:

— Отпусти мою невесту, ярл Свальд. Убежать она не убежит, а пока хольмганг не закончен, никто не имеет права ее касаться. Иначе мне придется отложить драку с конунгом и потребовать хольмганга у тебя. И я буду в своем праве. Ну?

— Так требуй! — угрюмо ответил Свальд.

А потом еще сильнее дернул Асвейг за волосы, заставив ее выгнуться ивовой веткой. Харальд, нахмурившись, проворчал:

— Хватит, Свальд. Отпусти.

Ярл Огерсон, зло выдохнув, оттолкнул Асвейг в сторону. Та сделала шаг, едва не упав.

И сипло уронила, глядя на Гейрульфа:

— Не делай этого. Я тебе никто, а умирать ради ведьмы…

— Молчи, — буркнул мужик, уже начавший дышать быстро и часто, прочищая легкие перед боем. Потом взглянул на Харальда, спросил: — Сразимся перед помостом? Только твою дротнинг лучше бы отослать в женский дом, конунг Харальд. Сейчас насмотрится, потом скинет дитя. А ты и в этом Асвейг обвинишь!

Дротнинг, мелькнуло у Харальда. В следующее мгновенье он уже крутанулся на помосте, оглядывая край толпы. В уме стрелой вдруг пролетело — а ведь прозевал, мимо ушей пропустил слова Гейрульф. Как он там сказал о Сванхильд? Жива, и по всем повадкам стала прежней?

А прежняя Сванхильд вечно лезла не в свое дело. Совалась ему под руку со своей жалостью…

И только потом, уже вдогонку, по сознанию Харальда хлестнула мысль — да Хель с ней, с этой жалостью! Главное, она очнулась. И даже сюда добралась, несмотря на раны? Выходит, даже мыслит, как прежде?

Не изменилась!

А затем Харальд разглядел маленький отряд, стоявший сзади — там, где он не мог заметить его прежде, у него за спиной, справа от ряда столов. В десяти шагах от помоста, совсем рядом…

По толпе словно прошлась волна. Люди оборачивались вслед за конунгом.

Может, хоть дротнинг его смягчит, без особой надежды подумал Гейрульф, глядя на то, как Харальд рывком разворачивается. Первого намека конунг не понял, пришлось сказать ему напрямую.

Змея над плечом Харальда недовольно мотнулась, словно гадюка, что вот-вот укусит. Но шипенья Гейрульф не услышал. Следом отыскал взглядом Болли, державшего на руках Сванхильд…

Дротнинг тоже смотрела на помост. Под синим платком лицо ее было бледным, белее снега. И глаза в полукружьях голубоватых теней казались огромными.

Асвейг тоже обернулась. Взглянула на ту, кого обрекла когда-то на волчью шкуру.

Спаси Гейрульфа, безмолвно взмолилась ведьма, уставившись на жену Харальда.

Пусть хоть он живет — и помнит. Все в войске говорили, что жена конунга добра до глупости, вечно жалеет тех, кого не следует жалеть…

Спаси его, стучало у Асвейг в уме. Потому что против Харальда Гейрульфу не выстоять!

Когда Асвейг, ставшая теперь пышнотелой грудастой девахой, крикнула с помоста про чары, Забава резко выдохнула. Подумала смятенно — чары? Так Харальд был околдован? Правда ли?

Но следом она вспомнила про Красаву. То, что Харальд и от нее не отказался, в опочивальню к себе приводил…

Не в первый раз его так околдовывают, мелькнула у Забавы разъяренная мысль. Ведьме веры нет, она соврет и глазом не моргнет. Может, Асвейг уже заметила, кто подошел к помосту. Или почуяла как-то. А теперь брешет про чары, чтобы жену Ёрмунгардсона утешить — да Гейрульфа от беды сберечь!

Вот мужика и впрямь жаль, решила Забава тут же. Если чар не было, выходит, Гейрульф ради девки красивой на смерть идет. Только девка эта о Харальде мечтала, не о нем.

И все же…

Не годиться невинного вместе с виновным губить, вдруг осознала Забава. Но сказать она ничего не успела, потому что Гейрульф на помосте обмолвился о ней, и Харальд сразу же развернулся. Глянул свысока голубовато-серебряным взором…

Змея над его плечом мотнулась и застыла, точно изготовившись укусить.

Они смотрели друг на друга пару мгновений, не больше. Сердце Забавы рвалось на две части — одна ненавидела, а другая желала, чтобы он сбежал с помоста, подошел, слово сказал. О Гейрульфе она вспомнила не сразу. А когда открыла рот, чтобы попросить для мужика пощады, Харальд вдруг взял да отвернулся.

И Забава сжалась на руках у Болли.

Прежняя, ликующе подумал Харальд, снова разворачиваясь к воротам. С раной, но явилась туда, где кого-то казнят. Только бледная как смерть, и…

И молчит, изумленно осознал он.

Однако на лице его изумление не отразилось, и на своих людей Харальд посмотрел так же спокойно, холодно, как перед этим на Сванхильд. Только в уме водопадом полетели мысли.

Почему жена молчит? Раз добралась сюда, значит, может говорить. Неужели научилась сдерживать свою жалость? Наконец-то?