Побеждаю и сдаюсь

* * *

На улицах Шуга уже совсем стемнело, когда Леолия вошла в Берлогу. Скинула с себя меховой плащ, сапожки и прислушалась. Слуги давно ушли в свой флигель, и было привычно тихо. Леолия натянула мягкие туфельки и начала подниматься по лестнице. Ей очень хотелось спать. Сегодняшний день вымотал королеву. И она уже почти прошла в спальню, как вдруг услышала детский плач. Замерла.

Ребёнок? В Берлоге?

Она пошла на звук и открыла дверь в одну из пустовавших гостевых комнат. В ней весело трещал камин, было тепло. В кресле сидел мрачный Эйд и кормил младенца из рожка. Леолия, потрясённая до глубины души, замерла у входа.

— Эйд?

Он поднял лицо и, по привычке, устремил на неё взгляд. И у женщины сжалось сердце при виде его попытки её увидеть.

— Добрый вечер, Лео.

— Ребёнок? Что он тут… и… откуда?

— Подобрал его с матерью. Замерзали.

— И… почему ты его кормишь сам? Где его мать?

Эйд кивнул в глубину комнаты.

— Она не в состоянии. А слуги меня бесят.

Лео взглянула и увидела, что на кровати лежит кто-то русоволосый. Она подошла, посмотрела на пылающее жаром юное смазливое личико с вздёрнутым носиком и обветрившимися губами.

— Совсем девочка, — прошептала. — Что говорит лекарь?

— Опасность есть. Будет навещать по утрам.

— Почему ты поместил её в особняке? Во флигеле, если не ошибаюсь, есть свободные комнаты. И можно было бы поручить наблюдение слугам.

Эйдэрд не ответил. Герцог никогда не отвечал на вопросы, на которые не хотел отвечать. Леолия подошла к мужу.

— Ульвар сказал, что тебе очень плохо и одиноко, — заметила она. — Это правда?

— Чушь.

Королева положила руки на плечи мужчины и наклонилась.

— Эйд… Ты бы хотел, чтобы я всё оставила и была всё время с тобой?

— Нет, — ровным голосом ответил он. — Не бери в голову слова Уля. Делай то, что хочешь и должна делать.

Он коснулся губами её руки. Младенец запищал и закашлялся. Леолия задумчиво посмотрела на герцога. У неё было странное ощущение возникшей между ними прозрачной стены. «Я слишком устала, — подумала королева со вздохом. — Я потом подумаю над этим всем».

Герцог перевернул малыша и слегка шлёпнул по спинке. Леолии невольно вспомнилось, что Яр в таком же нежном возрасте всегда выбирал руки отца, а не матери. Умение Медведя обращаться с младенцами стало тогда неожиданным открытием для обоих державных супругов. И юная Леолия частенько подтрунивала над мужем.

Она поцеловала его в лоб. Распрямилась.

— Я пойду спать. Очень устала. И был сложный разговор с Ульваром. Он даже смог меня убедить в необходимости Совета гильдий. Что-то в этом есть… Только, знаешь, мне не нравится его… м-м… цинизм. Он как-то слишком спокойно рассуждает о совершенно ужасных вещах. И вроде ничего такого, всё разумно и по делу… Но ему ведь только двадцать четыре года, Эйд! Когда успел стать таким циником?

— Власть, — ответил Эйд, — она рано старит сердца и души.

— Но Яр не такой…

— Не такой, — согласился Медведь.

Отобрал рожок у младенца. Закутал его в тёплую пелёнку, прошёл к кровати и положил рядом с матерью.

— Пойдём? — спросила Леолия, наблюдая за ним.

— Я позже приду, — Эйдэрд вдруг усмехнулся, и в этой усмешке королева увидела сарказм. — Ей ещё пелёнки надо будет сменить. Забавно, да? Это, кстати, девочка.

Леолия почувствовала глухое раздражение.

— Может приставишь толковую служанку? Как-то… Неправильно, что герцог меняет обоссанные пелёнки безродному младенцу.

Медведь подошёл к жене, притянул к себе, коснулся губами её виска и с внезапной, непривычной, почти извиняющейся интонацией шепнул:

— Я не хочу посторонних людей, Лео. Лучше сам. Это ненадолго. Его мать придёт в себя и будет делать всё сама.

«А эта девчонка уже для тебя не посторонняя?» — разозлилась королева, но не стала озвучивать мысли. Вместо этого мягко поинтересовалась:

— А если мать умрёт?

Эйдэрд ответил не сразу, и эта пауза не понравилась его супруге.

— Отдадим ребёнка кормилице. Не волнуйся о мелочах.

Леолия вздохнула. Потянулась и коснулась его губ.

— Доброй ночи, Эйд.

— Дорой ночи, — Лео, — шепнул он, отвечая на её поцелуй.

Королева не сразу прошла в спальню. Сначала завернула на кухню, взяла вина, бокал, засахаренные фрукты и немного бекона и сыра. Положила всё на поднос. Подумала и поставила на него ещё один бокал.

Какое-то время, сидя перед камином в спальне, Леолия цедила вино и ждала. Но, не дождавшись, разделась, легла в кровать и быстро уснула.

И ей приснилось, как она, закутанная в голубое облачение милосердных сестёр, стоит по ту сторону магического купола, закрывшего обитель, и смотрит на страшного, разъярённого чёрного всадника, прорубающего мечом невидимую защиту. Чёрный конь, полыхающий красными глазами, взвивался на дыбы и бил копытами. А вокруг Леолии тихо и обречённо пели предсмертные песни сёстры милосердия, и матушка — мать Альциона — со странной усмешкой наблюдала за смертоносным всадником.

«Она же всё понимала, — внезапно догадалась Леолия. — Она уже тогда поняла, как я сильно его люблю…». И сердце её ускорилось от радости

О событиях, которые приснились королеве, можно прочитать в первой книге цикла «Враг мой — муж мой»