Ты — Моя Любовь

— И как тебя только столько лет жена терпит?

— Дык, она меня любит. У нее выхода нет, ― хмыкнул Баринов. — Я так понимаю, бухать ты не будешь? ― спросил Руслан, глядя на хмурого друга. — Ну и зря. А вот я напьюсь до поросячьего визга после сегодняшнего! Идем, в машине найду тебе сменную одежду.

— Зачем? ― непонимающе спросил Феликс.

— Ты весь в крови. Нимфу свою напугаешь. Доверься мне, я в этом деле прохаванный. Десять лет семейной жизни в загашнике, как-никак.

А Баринов был прав. В кои-то веки лысый наглый ублюдок был прав! Ничего с тем, что внутри творилось, Феликс поделать не мог. Он пробовал, честно пытался. Сопротивлялся, а толку-то? Убил мужа нимфы и ни хера не полегчало, даже на грамм не отпустило. Тянет в груди. Изнутри точит. Мощный обжигающий тягучий вихрь внутри закручивается. Ненужный Лике, а для него губительный. Сдохнет ведь, и нимфу за собой утянет. Сам же ее голову на смертную плаху кладет, превращая ее в жертву, а себя в палача. Сколько таких историй знает? Не счесть. Скольким был свидетелем? Не сосчитать. Рвать хочется, крушить все кругом, от собственной болезненной слабости, да смысла нет. Прав Руслан, что над ним потешается. Сколько лет на свете прожил, пронесло от коварного отвратного и смертельно опасного чувства. И на тебе! Почти полтинник. Правильно говорил дед: “Все идет в свой черед, внук. Дай времени ход. Слушай его шаги и дай ему дорогу”. Видимо, пришло время Феликса. Почти полжизни прожито. Поздно уже для него. Почему теперь-то?

Феликс уже давно не боялся умереть. Он старый матерый воин. Через многое прошел, многое повидал. Он нисколько не боялся шлюху-смерть. Слишком часто бывал на грани, слишком резво ходил по самому краю. Потому и личную охрану не держал. Не оттого, что смелый, а потому что видавший. Да и терять особо нечего было. Нет, Феликс любил свою жизнь. Легко сдаваться он не собирался. Готов был сражаться и зубами выгрызать себе право на существование, если придется. Однако одновременно с этим прекрасно осознавал, что, когда наступит его личный час, ему не отвертеться. От смерти нет зелья, она та еще бл***кая с***.

А вот за нимфу становилось боязно. До дрожи. До жути. До панического ужаса. Думал: давно отделался от липкого мерзкого чувства. Ан, нет. Внутренности замораживались, когда лишь мысль мелькала о том, что кровожадные шакалы, рыскающие кругом, могут вытворить с Ликой. И чего уж греха таить, и с Русланом за то, что он ему покровительствовал. Это пока Феликс жив и имеет влияние, Руслан великим паном расхаживает. В случае, если Феликса нагнут, Барину припомнят все его неугодные для многих делишки. Этим двоим, приблудившейся к Феликсу нимфе и почти «усыновленному» им лысому выродку останется только мечтать о быстрой и скорой кончине. К месту припомнил нравоучения старого мудрого деда:“Запомни, мужчина должен быть похожим на волка. Волк всегда чует свою самку. Он охотится, кормит, оберегает, защищает свою волчицу и детеныша. Даже ценой собственной жизни”.

Когда вернулся домой и узнал, что эта гнусная мразь творила с Ликой… Феликс и раньше предполагал, что бедной женщине досталось от нерадивого муженька по полной. Не шарахалась бы так от всего, не сверкало бы столько адской боли в ее глазах, если замужем была бы за нормальным мужиком. Да просто за мужиком, а не за этим недоноском. Однако одно дело предполагать, другое ― услышать из уст нимфы жестокую правду. Как же Феликс крепко жалел, что мертвого человека нельзя воскресить и убить еще раз. Буйная горячая лавина ярости вновь обрушилась на него. Титаническими усилиями заставил себя успокоиться и не начать крушить все кругом. Остановило осознание, что Лике это не нужно. Не спасет и не поможет нимфе его буйство.

А ее надрывный крик… в жилах кровь застывала от пронзительного воя потерявшей свое чадо молодой матери, которая только что в полной мере, до конца осознала свою невосполнимую утрату. Казалось, что все окружающее пространство вокруг притихло, а затем вздрогнуло и зарыдало, откликаясь на болезненный крик убитой горем женщины. Жуткий, до костей пронизывающий вопль. В тот момент поклялся себе, что эта женщина никогда больше не будет страдать. Любого зарежет, голыми руками задушит, на куски разорвет, но никто больше не причинит нимфе мучительную боль.

Разумней было ее отпустить. Чем быстрее Руслан ей новые ксивы нарисует, тем лучше будет для всех. Лика сможет начать новую нормальную жизнь. А он… должен. Нет, обязан справиться. Сжиться с этим. Со временем забыть, будто и не было ничего.

С отцом ее разобрался. Барин не подвел. По-тихому вывез старика из страны по новым документам, устроил в лучшую клинику Тель-Авива. Хотя бы с этим он чист перед нимфой.

Не трогал Лику несколько дней после ее душевного срыва. Нимфа проспала полтора суток, еще одни не выбиралась из комнаты, равнодушно взирая в окно. Практически ничего не ела.

На четвертый день нашел ее у озера, где она, как обычно, пряталась от себя самой. Лика сидела, прижав к себе колени, и не отрываясь глядела на гладкую поверхность неподвижной воды.

Завораживающая картина. Озеро ни с чем не сравнится. Сидя на берегу моря, ощущаешь, будто стоишь на краю света, чувствуешь бесконечность мира, его необъятность. Движение и энергия реки имеют начало и конец — бурный мощный поток, уносящийся вдаль. Озеро же замкнуто и сосредоточено в себе. Возле него мысленно отдыхаешь. Лучшее место, чтобы восстановиться от суетной жизни. Потому-то и построил свой дом именно здесь, в глуши. Окружающий пейзаж дарил спокойствие, именно то, в чем отчаянно нуждалась печальная женщина, сидящая на берегу.

— Где дерево? ― неожиданно спросила его нимфа, указывая на небольшую впадину в земле, где раньше росло бесплодное высохшее растение.

— Спилил.

— Жаль, оно мне нравилось, ― с грустью прошептала нимфа.

— Оно мертвое. А ты живая, ― заметил он.

Лика уставилась на него. С грустью хмыкнула:

— Разве?

Феликс присел с ней рядом. Долго молчал, всматриваясь в верхушки зеленых лиственных деревьев, расположенных на другом берегу озера, затем сказал:

— Научись воспринимать трудности и страдания как дар. Они посылаются для того, чтобы пробудить в нас упорство, силу; утончить наш ум и просветлить разум.

— Ты серьезно?

— Да, Лика. Я серьезно, ― ответил Феликс, заглядывая в аквамариновые омуты.

— Феликс, я ребенка потеряла. Я не знаю, как теперь жить. И, главное, зачем? ― со слезами на глазах прошептала нимфа, отворачиваясь от него.

—“Мне говорят: "Молчишь — не знаешь, значит, горя". Нет, горя я хлебнул, да мочи нет кричать,”*― процитировал Феликс мало известного казахского поэта (*Абай Кунанбаев). Оно и понятно, ребенка он не хоронил, и скорее всего, Лика предполагает, что он представить себе не может, каково ей сейчас. Все же, не права нимфа. Феликс не понаслышке знает, что такое горький вкус потери. — Высшее мужество, Лика, найти в себе выдержку и терпение после того, как выдержка и терпение уже закончились, ― заметил Феликс. — Тебе никто не скажет, зачем тебе жить, кроме тебя самой, Лика. Только ты в состоянии ответить на этот вопрос. В первую очередь, себе.

— А ради чего живешь ты, Феликс? ― спросила нимфа.

Феликс медлил. Потому как не знал, что именно отвечать.

Раньше думал, что живет ради выживания. После ― ради мести. Затем решил для себя, что поднимется. Воспринимал жизнь как лестницу: за низкой ступенькой следует другая, затем еще одна, следующая. Думал, что человек живет до тех пор, пока продолжает карабкаться наверх.

Однако то было раньше. Будто в прошлой жизни. А теперь… он растерялся. Прежде был другой смысл, другие цели. Пустые? Возможно. Но не факт. И кто ответит, в чем истинный смысл жизни человека? Зачем жить? Ради чего умирать? Если раньше Феликс имел четкие ответы на эти вопросы, то сейчас, так же, как и у женщины, сидящей сейчас подле него, у него их не было.

— Твой отец долетел. Операция прошла успешно, ― только и смог вымолвить Феликс.

Поднимаясь с прохладной земли, он притянул Лику к себе и поцеловал в лоб, вдыхая блаженный женский аромат. Неожиданно нежная ладонь нимфы легла на его левую щеку, где располагался уродливый шрам. Ласково провела пальчиком по всей длине белой полоски. Феликс потерялся в приятных ощущениях и прикрыл глаза от неимоверного удовольствия. А затем почувствовал, как ее теплые несмелые губы дотрагиваются до его. Нимфа прильнула к нему и поцеловала. Нежно, трепетно. Однако он не спешил отвечать на поцелуй. Феликс открыл глаза и увидел, что Лика уставилась на него с непонимающим видом.

— Из благодарности не стоит, ― взял ее за подбородок, заглянул в глубину ее аквамариновых глаз и тотчас же, одним махом сломал собственные ограничения и установленные, казалось бы, вовек нерушимые железобетонные устои. — Захочешь меня, приходи. В любом случае, в конце месяца ты получишь свои деньги.

— Почему это для тебя так важно? ― не понимая его, спросила Лика.

— Будешь готова ― приходи, ― повторил Феликс, неохотно вытянулся во весь рост и неспешным шагом обреченно прошел внутрь дома.