Ты думал, что я слабая…

ЧАСТЬ СЕМНАДЦАТАЯ О НОСТАЛЬГИИ, МАМЕ И ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОМ ЭТАПЕ ЭТОЙ ИСТОРИИ

Мне казалось, что я разучилась ходить, все тело ныло от долгого лежания, но оно было отдохнувшим. А может, не из-за лежания? После всего, что со мной творил Шаман, мне была предложен огромный ушат с горячей водой и отварами трав. Принимала я свою «ванну» в его же юрте, правда помогала мне во всем этом Айты. Я не сразу заметила на своём теле царапины, словно от когтей и клыков животных.

— Что это? — если честно, я была напугана.

— Это твоё перерождение, — объяснила женщина, намыливая мне волосы. — Не бойся, они быстро заживут, — заверила она. Теперь я не удивлялась уже ничему, но свято верила в то, что это все было не напрасно. Все получится! Теплая вода, от которой пахло скошенным сеном почему-то, здорово успокаивала. Я снова расслаблялась и погружалась в сладкую негу своих видений. Я была рысью. Да именно рысью. В этом образе я чувствовала себя очень комфортно. Я на мягких пушистых лапах ступала по мокрому снегу, бродя среди высоких сосен по крутым склонам гор. Мое тело было гибкое, шаги пружинистые и тихие. Да, мне это нравилось просто безумно.

— Ты ещё не успела отдохнуть за две недели? — услышала я насмешливый голос Айты. Пока я сидела в импровизированной ванне, молодая женщина подожгла берестовую кору и прошлась вдоль моего тела, нашептывая какие-то слова. Дым, как я ожидала, не щипал глаза и не заставлял задыхаться.

— Это для изгнания злых духов, которые могли прицепиться к тебе в том мире и очистки души, — объяснила она.

— В том мире? — уточнила я.

— А ты думаешь, ты просто спала? Нет, это был другой мир, откуда приходят и куда уходят наши души. Только так он мог тебя вылечить, — заявление, мягко говоря, было странным. Но как я уже говорила, я уже ничему не удивлялась. Странности меня уже не пугали.

А ещё я чувствовала себя безумно голодной. Диета на одних отварах здорово отразилась на моей внешности. Все лишние килограммы, о которых так пекутся современные модницы, пропали бесследно.

— На пищу пока сильно не налегай, — объяснила Айты, обтирая меня жёсткой тканью.

После того, как я обсохла, меня, наконец, выпустили наружу. Утро только-только занималось, и ранняя заря окрашивала горизонт в алый цвет. Я вздохнула полной грудью и почувствовала лёгкое головокружение. Ноги меня понесли к поселению, где уже вовсю возились люди в хозяйственных хлопотах.

Захара я увидела издалека. Он помогал женщине развешивать куски мяса в какую-то бочку, видимо, для копчения. У меня внутри все сжалось от его созерцания, от того, как он двигался, как жестикулировал, разговаривая с ней. У него уже почти борода отросла, по крайней мере, густая поросль на лице делала его безумно уютным и домашним. Он словно что-то почувствовал, обернулся, замер, видимо, не узнал меня сразу, такую изменившуюся. Опять же, себя я не видела, но чувствовала. Хотя и по похудевшим рукам можно было понять, что стало с моим телом.

Захар оставил своё занятие, сказав что-то женщине, и направился ко мне, обтерев руки полотенцем.

— Привет! — выдохнула я, борясь со слезами. Как же я соскучилась!

— Привет, родная! — он обхватил меня своими лапищами, оторвал от земли и прижал к себе крепко-крепко. Мне казалось, даже кости затрещали. — Я соскучился. И кстати, ты очень хорошо выглядишь.

— Тебе нравятся тощие селёдки? — уточнила я

— Нет, просто ты стала какая-то другая. Глаза горят.

— Потому что тебя увидела, и ужасно хочу есть.

— Ну, это мы поправим. Сначала, пир на весь мир, а потом долгая прогулка. Завтра прилетит вертолет, и мы с тобой отправимся назад.

Дорога домой была, конечно, быстрее. Правда на следующий день случилось то, о чем я даже подумать не могла. Это случилось в Жиганске, пока я потихоньку точила домашнюю колбаску и запивала это яство кумысом, который понемногу начал кружить голову, Захар вошёл в гостеприимный дом главы поселка, где я беседовала с хозяйкой, с очень довольной улыбкой.

— Бросай все, идём!

— Куда? — не поняла я и даже немного испугалась. Через несколько минут мы оказались в зале дома культуры, где нас ждали несколько человек.

— Ну что, готова?

— К чему?

— Совершать самый безумный поступок в своей жизни…

И «Тадада-там, тадада-там, там-там, тарам-пам-пам-пам»… Кому не понятно, то это Марш Мендельсона под который я входила в зал, с колотящимся сердцем и подкашивающимися ногами. Что это? Для чего это?

Первая паническая мысль — сбежать. Но предвидя это, Захар крепко держал меня за руку. Потом — закатить истерику. Но думаю, мой голос все равно бы не одолел громкость торжественной музыки. А следующая — сказать «нет». Но когда я увидела виноватый, но торжествующий взгляд своего жениха, я поняла, что язык мой просто не повернется, чтобы сказать что-то подобное. «Да» и только «да». Когда после торжественных клятв и обмена серебряными кольцами, я спросила у Ольшанского, зачем он так поторопился с бракосочетанием? Ответ был прост:

— Чтобы ты не сбежала.

Ну, да, получая фамилию мужа, я становлюсь гражданкой этой страны. Значит, теперь мне точно не удастся сбежать. Но пока я этого и не хотела. Хотя с моей тягой на приключения, это «пока» могло когда-нибудь случиться. От меня можно ожидать что угодно.

В Петербург я вернулась уже в новом статусе. Когда подругам сообщила, что остаюсь, то реакция каждой была неоднозначна.

— Вернулась всё-таки блудная дочь, — заявила Рима.

— Значит, теперь будем видеться, — обрадовалась Полина.

— И даже не сказала, что замуж выходит, — обиделась Арина.

По приезду Захар погрузился в работу, а я училась быть хорошей женой для холостяка, который прожил столько лет один. Конечно, это было тяжело в силу его сформированных привычек, но он все терпел, сжав зубы и поглощая все, что я приготовлю огромными порциями, комментируя о полезности женщины в доме.

Через неделю нагрянули Рима и Полина для того, чтобы потаскать меня по магазинам, так как вещи мои, отправленные тетей Розой, находились еще в пути.

— А ты не собираешься навестить крестницу? — поинтересовалась Полина.

— Собиралась. Просто с Тимофеем боюсь встречаться. А ещё нужно, наконец, поговорить с родителями.

— Слова мудрой женщины! Нужно за это выпить! — чокнулась чашкой кофе о мою Рима.

А потом я выслушивала о неугодном королеве Риме Пимановой холопе, который посмел ей перечить и даже оскорбить. По-моему, моя подруга просто влюбилась.

Параллельно со всеми этими событиями, я пыталась найти работу. С моим образованием найти что-то высокооплачиваемое было тяжело, зато предложили должность преподавателя в академии. Ну, а что? Все лучше, чем ничего. С моей ученой степенью, с моим талантом педагога, думаю, с этой должностью я могла бы справиться. На шее у Захара тоже сидеть не хотелось, да и с ума сходила я в четырех стенах.

До начала учебного года оставалась всего неделя, когда я все-таки решилась на ещё один отчаянный шаг. Я собиралась ехать к родителям. Эту идею мой супруг поддержал с большим воодушевлением.

— Давай я с тобой поеду, если ты хочешь.

— Думаю, мне сначала самостоятельно нужно разобраться. Я тебе позвоню потом.

— Как скажешь, солнце, — согласился он. — Деньги нужны?

— Нужны, — опустила я глаза. — Я тебе отдам.

— Ага! Умнее ничего не могла придумать? Хотя у тебя есть возможность отработать. МММ! В спальне… — глаза его заблестели, улыбка наползла на лицо хитрющая, хитрющая.

Конечно, это было сказано в шутку, но процесс был уже запущен и необратим!

Ностальгия. Во всех словарях это слово обозначает тоску по Родине, по детству, родному краю. А в качестве медицинского термина, это даже психическое расстройство, связанное со всем вышеперечисленным. Да, с последним определением я согласна.

Душа просто болела, катастрофически, когда я, заезжая в город на автобусе, рассматривала знакомые улицы, все таких же размеренно идущих людей, а не спешащих, как в больших городах. И вон тот знакомый поворот, ведущий к ресторану «Берёзка». А там Аринка, наверное, уже руководит своим властным голосом, оставив своих малых Барышниковых на бабушку. Хотя как говорила Рима, там и Ромкин отец играет в присмотре за внучатами немаловажную роль, пока дети подымают свой бизнес.

А здесь поворот, ведущий к моему дому, вернее, к дому моих родителей. Сколько? Три года? Почти три с половиной года. Я давно перестала считать, понимая, что это занятие может ранить только сильнее. Может быть, если бы я не совершила своё псевдо-паломничество к Шаману, я бы до сих пор обижалась. С этим перерождением, я обрела какую-то мудрость, которая позволила мне простить родителей.

Снова мои вещи, которые я взяла с собой поместились в небольшой рюкзак, который я закинула за спину, обшаркивая подошвы новых мокасин о старенький асфальт, державшийся всё ещё «молодцом», направляясь с автовокзала к стоянке, где могла найти такси.

Не стала звонить своим девчонкам потому, что знала, что до папы и мамы не доберусь. Эти засранки меня просто так не отпустят. Решу этот вопрос, потом уже встречусь с Аринкой.

Через минут двадцать я подъехала к кованным воротам дома, который когда-то был излюбленным местом для посещения моими одноклассниками. Мы любили устраивать пикники в саду, пока мама нам таскала всякие вкусности, приготовленные собственными руками. Что с подростков взять?!

Калитка была открыта, мне оставалось только ее толкнуть и сделать первый нерешительный шаг. Я не думала, что это может быть так сложно. Ничего не изменилось, только вот цветов стало больше во дворе. А на крыльце, вытянувшись пригрелся на солнышке мой найдёныш, который уже превратился в старого ленивого кота, Туча. Назвала я его так из-за грязно-серого цвета, ну и, естественно, из-за погоды, в которую я его нашла.

— Есть кто дома? — подала я голос, не замечая хоть каких-то движений ни внутри, ни снаружи. Ага, послышались шаги, которые с каждым ударом моего сердца становились все громче и громче.

Знакомая фигура, вытирающая руки о передник… наверняка папе готовит ужин. Изменилась, немного осунулась, волосы белеют ярко выраженной сединой, но все так же безупречно уложены. Вокруг глаз стало больше морщинок. Понимаю, что многие из них появились из-за меня, непутёвой дочери.

Мама, моя мама. Я не забыла, как пахнут твои руки, как они могут ласкать и обнимать. Я не забыла твой голос, который напевал мне колыбельные, немного фальшивя. Я не забыла твои глаза, сколько в них всегда было любви и тепла, даренных только мне…Боже! Я смотрела, как она прикрывает трясущейся рукой рот и сама начала реветь.

— Господи, Господи, — тихо шептала она, пытаясь выговорить сквозь всхлипы слова. Ком сковал мое горло, и чтобы окончательно не впасть в слезную истерику, я кинулась к ней. Наверное, все эти годы я мечтала об этом.

Что может делать мать и дочь после столь долгой разлуки. Мы просто плакали, я обнимая ее колени, она, гладя меня по голове. Не нужно было слов, чтобы понять друг друга. Мы, наверное, никогда не были ещё столь близки. Мама, мама, мама…

А вечером, после того, как я не менее эмоционально встретила папу, мы долго-долго говорили о моей жизни. Я рассказывала о своём счастье, которое родители приняли как своё, я рассказывала о новой работе, упуская многие моменты моей итальянской жизни, боясь их обидеть. Мы так и уснули с мамой вдвоем, боясь выпустить друг друга из объятий, и я снова чувствовала себя маленькой девочкой.