Сквозь стекло ясное (Сборник рассказов)

— И все это время его держали здесь? — спросил он.

Дэррити промолчал.

Наконец охранник, который вел их за собой, остановился:

— Вот его камера.

— Это доктор Рэлсон? — спросил Дэррити.

Доктор Грант молча посмотрел на человека, лежащего на койке. Когда они подошли к камере, тот приподнялся на локте — казалось, он пытается вжаться в стену, чтобы стать невидимым. Редкие, песочного цвета волосы, хрупкое тело, пустые, голубые глаза. На правой щеке розоватый шрам в форме головастика.

— Да, — наконец сказал доктор Грант, — это Рэлсон.

Охранник открыл дверь и вошел внутрь, но инспектор Дэррити жестом предложил ему выйти.

Рэлсон молча наблюдал за происходящим. Он подобрал под себя ноги и еще сильнее попытался прижаться к стене. На горле отчаянно заходил кадык.

— Доктор Элвуд Рэлсон? — негромко спросил Дэррити.

— Что вам нужно? — К удивлению инспектора, у Рэлсона оказался густой баритон.

— Может, перейдем в другое помещение? Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

— Нет! Оставьте меня в покое!

— Доктор Рэлсон, — вмешался Грант, — я приехал сюда, чтобы попросить вас вернуться на работу.

Рэлсон посмотрел на ученого, и в его глазах промелькнуло какое-то чувство, отличное от страха.

— Привет, Грант. — Он встал с койки. — Послушайте, я пытался убедить их перевести меня в камеру, где стены обиты каким-нибудь мягким материалом. Походатайствуйте за меня, а? Грант, вы же меня знаете, я не стал бы настаивать, если бы отчаянно в этом не нуждался. Только жестокая необходимость заставляет меня обратиться к вам с такой просьбой. Я не могу находиться рядом с этими твердыми стенами, все время возникает желание… начать биться… — Он с силой ударил ладонью по серой каменной стене.

Дэррити задумался, вытащил свой перочинный нож и открыл сверкающее лезвие. Потом тщательно поскреб ноготь большого пальца и спросил:

— Вы бы не хотели встретиться с врачом?

Рэлсон ничего не ответил. Он, не отрываясь, следил за сверкающим металлом — рот чуть приоткрылся, губы стали влажными, неровное дыхание с хрипом вырывалось из груди.

— Уберите это! — с трудом выговорил он наконец.

— Что убрать? — удивленно спросил Дэррити.

— Нож. Не держите его передо мной. Я не могу на него смотреть.

— А почему? — Дэррити выставил перед собой нож. — С ним что-нибудь не так? Это хороший нож.

Рэлсон прыгнул вперед. Дэррити сделал быстрый шаг назад и левой рукой перехватил кисть ученого. Поднял нож высоко в воздух.

— В чем дело, Рэлсон? Что вам нужно?

Грант начал было протестовать, но Дэррити только отмахнулся от него.

— Что вы хотите, Рэлсон?

Рэлсон тянулся вверх, за ножом, однако сильная рука инспектора заставила его согнуться.

— Дайте нож, — прошептал он.

— Зачем, Рэлсон? Что вы собираетесь с ним делать?

— Пожалуйста. Я должен… — В его голосе звучала мольба. — Я должен покончить счеты с жизнью.

— Вы хотите умереть?

— Нет. Но я должен.

Дэррити сильно толкнул его. Рэлсон отлетел назад, плюхнулся на койку так, что та протестующе заскрипела. Медленно, глядя Рэлсону в глаза, Дэррити сложил перочинный нож и засунул его в карман. Рэлсон молча закрыл лицо руками, его плечи задрожали.

Из коридора послышались крики — другие заключенные начали реагировать на шум, возникший в камере Рэлсона. Вбежал охранник.

Дэррити повернулся к нему:

— Все в порядке.

Он вытирал руки большим белым носовым платком:

— Я думаю, придется пригласить врача.

Доктор Готфрид Блуштейн был смуглым невысоким человеком, говорящим с легким австрийским акцентом. Ему не хватало лишь маленькой козлиной бородки — так обычно изображают на карикатурах психиатров. Доктор Блуштейн внимательно изучал Гранта, оценивал его, делая лишь одному ему понятные выводы — теперь это происходило машинально, всякий раз, когда он знакомился с новым человеком.

— Вы нарисовали довольно любопытную картину. Рассказали об очень талантливом ученом, может быть, даже гении. Он чувствовал себя неловко, общаясь с другими людьми, не вписывался в научную среду, хотя его успехи ни у кого не вызывали сомнений. Возможно, он нашел иное окружение, в котором ему было комфортно.

— Я вас не понимаю.

— Мало кому удается отыскать близких по духу людей в том месте, где приходится работать. Достаточно часто люди пытаются компенсировать недостаток общения, играя на музыкальных инструментах, отправляясь в горы или вступая в какой-нибудь клуб. Иными словами, создается совсем другой круг общения, в котором такой человек чувствует себя как дома. И это окружение может не иметь ни малейшего отношения к его основной работе. Так человек пытается вносить разнообразие в свою жизнь — далеко не худший способ. — Психиатр улыбнулся и добавил: — Я, например, собираю марки и являюсь активным членом Американского общества филателистов.

Грант покачал головой:

— Я не знаю, чем Рэлсон занимался вне стен лаборатории. Сомневаюсь, что у него была своя компания.

— Ничего не поделаешь, жаль. Все мы находим самые разные возможности расслабиться и получить от жизни удовольствие. Он же должен был отдыхать, не так ли?

— Вы уже беседовали с доктором Рэлсоном?

— Относительно его проблем? Нет.

— А собираетесь?

— Конечно. Однако он провел здесь всего неделю. Необходимо дать ему возможность прийти в себя. Рэлсон находился в состоянии крайнего возбуждения, когда прибыл к нам, практически бредил. Дадим ему возможность отдохнуть и привыкнуть к нашему санаторию. После этого я с ним поговорю.

— Вы сможете вернуть его на работу?

— Ну откуда мне знать? — Блуштейн улыбнулся. — Пока я даже еще не понял, чем он болен.

— А не могли бы вы избавить его от желания покончить с собой — с остальными проблемами можно было бы разобраться позднее?

— Не исключено. Но я вряд ли скажу вам что-нибудь определенное до тех пор, пока несколько раз подробно с ним не поговорю.

— Как вы думаете, сколько это займет времени?

— В подобных случаях, доктор Грант, заранее предсказать результат невозможно.

— Делайте все, что считаете нужным, — вздохнул Грант. — Только не забывайте, что судьба этого человека имеет для нас огромное значение.

— Я постараюсь сделать все, что в моих силах. Но мне понадобится ваша помощь, доктор Грант.

— В каком смысле?

— Вы способны добыть для меня информацию, которая, возможно, отнесена к разряду совершенно секретной?

— Какого рода информация вас интересует?

— Количество самоубийств среди ученых, занимающихся ядерной физикой, — начиная с 1945 года. И еще: много ли физиков-ядерщиков бросили работу, перешли в другие области или вообще оставили занятия наукой.

— Это имеет отношение к Рэлсону?

— А вам не приходило в голову, что в таком же депрессивном состоянии могут находиться и другие ученые?

— Ну, на этот вопрос я могу вам ответить и сам: работу бросили многие, что вполне естественно.

— Почему вы считаете это нормальным?

— Видите ли, доктор Блуштейн, современные исследования в области ядерной физики связаны с колоссальным напряжением душевных и физических сил. Мы работаем на правительство и на военных. Нам запрещено говорить о работе; приходится постоянно следить за тем, чтобы не сболтнуть лишнего. Естественно, как только возникает возможность перейти в какой-нибудь университет, где можно по собственному усмотрению выбирать часы работы, тематику, писать статьи, которые не нуждаются в одобрении КАЭ, участвовать в конференциях, проводящихся не за закрытыми дверями… ну и тому подобное, многие с радостью принимают такие предложения.

— И навсегда отказываются от работы по своей основной специальности?

— Можно найти работу в области мирного применения атомной энергии. Впрочем, я знаком с одним человеком, который бросил работу совсем по другой причине. Однажды он пожаловался мне, что стал очень плохо спать. Как только он гасил свет, ему начинало казаться, что он слышит крики, доносящиеся из Хиросимы. Насколько я знаю, теперь этот человек работает простым продавцом в галантерейном магазине.

— А вы сами не слышите криков?

Грант кивнул:

— Да, не очень-то приятно осознавать, что в том страшном, трагическом событии есть и твоя толика вины.

— А что чувствует Рэлсон?

— Он никогда не говорил на подобные темы.

— Иными словами, если его и посещали такие мысли, он даже не мог спустить пар.

— Наверное, тут вы правы.

— И все же исследования необходимо продолжать, не так ли?

— Конечно.

— А что сделали бы вы, доктор Грант, если бы были вынуждены делать то, что вам кажется неправильным, невозможным для честного человека?

— Не знаю, — пожав плечами, ответил Грант.

— Кое-кто в подобной ситуации кончает с собой.

— Вы хотите сказать, что Рэлсон попал именно в такую ситуацию?

— Я не знаю. Не знаю. Сегодня вечером я поговорю с доктором Рэлсоном. Естественно, ничего не могу вам обещать, но как только у меня появится хоть какая-то ясность, я вам немедленно сообщу.

Грант встал:

— Благодарю вас, доктор. Я постараюсь выяснить то, что вас интересует.

После трех недель, проведенных Элвудом Рэлсоном в санатории доктора Блуштейна, ученый выглядел гораздо лучше. Его лицо даже слегка округлилось, а из глаз исчезло прежнее выражение полнейшего отчаяния. Однако он был без галстука и ремня. Из туфель заботливые санитары вынули шнурки.

— Как вы себя чувствуете, доктор Рэлсон? — спросил Блуштейн.

— Отдохнувшим.

— С вами хорошо обращаются?

— Мне не на что жаловаться, доктор.

Блуштейн автоматически потянулся к ножу для открывания писем, который он постоянно вертел в руках в минуты задумчивости, но пальцы наткнулись на пустоту. Естественно, нож был надежно спрятан, как и все остальные предметы, имеющие острые грани. На столе лежали лишь бумаги.

— Пожалуйста, присаживайтесь, доктор Рэлсон. Расскажите мне о проявлениях вашей болезни.

— Вас интересует, по-прежнему ли я хочу покончить с собой? Ответ — да. Временами становится лучше, иногда хуже, видимо, в зависимости от того, о чем я думаю. Но это желание всегда со мной. Вы не в состоянии мне помочь.

— Возможно, вы правы. Существует немало ситуаций, в которых я бессилен. И все же мне хотелось бы узнать о вас побольше. Вы занимаете важное положение…

Рэлсон презрительно фыркнул.

— Вы так не считаете? — с интересом спросил Блуштейн.

— Не считаю. На свете нет важных людей. Разве вы возьметесь утверждать, что в природе существует один-единственный важный микроб?

— Я вас не понимаю.

— А я на другое и не рассчитывал.

— Мне кажется, что за вашим несколько странным заявлением стоят серьезные размышления. Было бы весьма любопытно узнать, как вы пришли к таким выводам.

Впервые за весь разговор Рэлсон улыбнулся. Однако улыбка получилась неприятной. Его ноздри побелели.

— Знаете, доктор, за вами очень забавно наблюдать, — сказал он. — Вы так старательно выполняете свой долг. Вам приходится меня слушать, изображая интерес и симпатию, а на самом деле вы их не чувствуете, разве не так? Похоже, я могу нести полнейшую чепуху, но все равно буду обеспечен внимательной аудиторией.