Рысья гора

— Этот мир опасен, — вздохнула она, — Не многим можно верить, и порой кажется, что весь мир против тебя. Я страдала, пока не смирилась. Я все терпела, и думала, что если продержусь еще немного, то все станет лучше и проще. Но за неудачей следовали неудачи. Чем больше я злилась и торговалась с жизнью, тем больше она меня нагибала. А потом я смирилась. Что у меня есть? Красота и молодость. А еще я умная и толстокожая. Разве это плохие качества? И вот я стала проституткой.

— Ты думаешь, что мне тоже придется…

— Я не уговариваю тебя продавать свое тело. Ни в коем случае, — перебила меня Анюта, чуть подавшись вперед, — Я не могу пожелать такого никому. Но если тебе некуда пойти, и если ты слишком красива, то тут только два пути: самоубийство после изнасилования, или же просто изнасилования. Я была в детском доме, и знаю о чем говорю. Я решила, что лучше буду сама выбирать людей, и брать за это необходимые мне деньги.

До меня начало доходить кое что, и Анюта практически озвучила мои мысли:

— Я знала многих девушек, которые сходились с очень нехорошими парнями. Они промышляли воровством, наркоманили, и хорошо, если их посадят, или определят в психушку из-за зависимости. Хуже, когда девушку убивают. А так происходит часто. Я сама жила с наркоманом, и помогала ему в распространении наркоты. А когда его посадили, его друганы решили, что это я его сдала. И если бы я не знала об их домыслах заранее, они убили бы меня. И очень жестоко бы убили.

Вдруг у Анюты зазвонил телефон, и она подняла трубку. Она назвала кафе, в котором мы сидели, и убрав трубку обратно в карман, она сказала мне, что сейчас придет ее друг по имени Нэнси.

— Она тоже потаскушка как и я, — усмехнулась девушка, — Ее история тоже не очень приятная. Я даже скажу, что Нэнси гораздо труднее жить. Она больна.

— Чем? — спросила я.

— Она стала жертвой ужасной ошибки. Вскоре ты поймешь.

Минут через 10 к нам подсела невысокая азиатка. Первым делом она взглянула на меня, и сказала, что я похожа на модель Твигги, а потом похвасталась Анюте новым маникюром.

— Девочки, можно я у кого-нибудь возьму попить? Мне надо запить лекарства, — сказала азиатка. Я пододвинула свой остывший кофе, и она одарила меня улыбкой. Она достала из сумочки таблетки, и запила их.

— А чем ты болеешь? — полюбопытствовала я, а потом осознала свою бестактность. Но азиатка лишь строго посмотрела на Анюту, и обратилась ко мне:

— Это гормональные препараты. Я девочка в теле мальчика. Трансуха то есть.

— Да, в небесной канцелярии случилась ошибка, и нашу Нэнси поселили не в то тело, которое ей было нужно, — Анюта шутливо ударила Нэнси кулачком в плечо, — Но это не мешает ей быть лучшей из нас.

— Клиентам нравится, что я такой миниатюрный, — будто по секрету сказал Нэнси, — Но еще у меня нет месячных, и вообще я душка.

— И она глотает, — рассмеялась Анюта.

Тут начала смеяться и я. Сами понимаете, что я решила для себя. Я не была пай девочкой, и потому стала третьей.

Такая вот история.

8

Приехали. Автобус извергает наши тела на остановке, и мы перебегаем шоссе к заправке.

Не смотря на то, что сейчас 14 февраля, мне тепло. Хоть и везде снежно, и поросшие соснами и елями скалы кажутся грозными и суровыми, я чувствую себя так, будто вернулась домой после долгого отсутствия. На заправке я покупаю кофе. Это самый вкусный кофе в мире, и Анюта что-то напевает. Нэнси изучает обстановку, его шлюшьи глаза сразу подмечают две фуры на стоянке.

— Будет чем поживиться, — говорит он.

Мы огибаем заправку, и идем по парковке к гостинице. Заходим внутрь, и видим у ресепшен администраторку в белой блузке, и нашу необъятную Давыдиху в лосинах, и в пестрой накидке, больше похожую на растянутую футболку. Черные крашеные волосы в хвосте, и этот ужасно безвкусный, но тем не менее милый татуаж бровей взлетает вверх при виде нас.

— Ой, девочки, — говорит Давыдиха с неподдельной радостью. Ну как-же — приехало три кошелька. Мы обнимаемся, и наша сутинерша гонит нас снова на улицу покурить. Накинув на плечи пуховик, она продолжает, — Вообще спрос сейчас небольшой, но он есть. Сейчас работает Тамара с подругой, но у них клиенты раз через раз.

— Ты сама знаешь, как мы относимся к ней. — говорит Нэнси, угостившись тонкой папироской у мамочки, — Лучше бы у нее ни одного клиента не было. Сдохла бы с голоду в канаве.

— Да что ж вы ее так поносите? Она взрослая женщина, старой закалки. Разумеется она будет гнуть свою линию. Вы бы не обращали внимания, — говорит Давыдиха, поднося к ботоксным губам сигаретный фильтр. Ее пухлые ручки, ее милый маникюр "кошачий глаз". Я не знаю почему, но я хочу обнять ее еще раз.

— Ты сама знаешь, какие козни она строила нам в прошлом сезоне, — вступает в разговор Анюта, — Она клеветала на нас.

— Просто скажите мне, если она будет опять агрессировать. Я уже устала всем повторять, что мы здесь друг другу не враги, а сестры и братья. Кстати, Нэнси, как проходит твоя терапия?

— Пиздец вообще, — закатывает глаза Нэнси, — Я обнищала, и пришлось прервать прием гормонов. Голос снова грубеет, а моя грудь сдувается прямо на глазах.

— Заработаешь еще, не переживай, — говорит Давыдиха, и выкидывает окурок в сугроб.

***

Так как гостиница пустует, мы выбираем номер, в котором жили в прошлом году. Здесь три кровати, стол, маленький холодильник, душевая, и что самое главное — большое окно на трассу и парковку с широким подоконником, на котором удобно сидеть и в раздумьях покуривать сигаретки. Мы быстренько раскидываем свои пожитки, а Анюта спускается снова на ресепшен, чтобы заплатить за три койки на неделю вперед. Отлично. Оставшиеся деньги мы честно делим на три части, и решаем перекусить в кафе "У Сулико", и заодно немного отдохнуть. Уже завтра надо начинать работать. Мы быстро переодеваемся. Я в узких джинсах, в сапогах, и в черном свитере Нэнси. Сверху пальто. Нэнси надевает мой лифчик, и снова ворчит на свои грудки. Анюта наконец таки решает надеть обычную кожаную юбку вместо свой цыганской, и толстовку. Сейчас не перед кем красоваться. Даже никто не подновляет макияж.

Простите меня за излишние подробности, просто я восхищена и счастлива. Я бы хотела поглотить в себя это место, или стать им, чтобы прочувствовать каждый уголок, каждый узелок на сетке-рабице. Еще никогда и нигде моя душа так не резонировала с окружающей обстановкой. А когда мы выходим на улицу, в темноте уже горят уличные фонари и вывески. Красиво! И кафе тоже сверкает множеством огоньков гирлянд. Уже на подходе к широкой веранде я чую запах выпечки и понимаю, что очень голодна.

Тетя Сулико как всегда сидит за самым дальним столиком с бумагами, пересчитывает выручку, и что-то помечает в мятой тетради. Как всегда в своем сальном халате, и в очках на веревочке на кончике огромного грузинского носа. Завидев нас, она машет рукой. Мы забираемся на барные стулья и просим пива. Девушка бармен без вопросов наливает нам, мы расплачиваемся, и вздыхаем.

— Мы почти самые первые, — говорит Нэнси. — Можно поработать над репутацией. Чтоб было больше клиентов.

— Это каким образом? — спрашиваю я.

— Мы перебьем клиентов у Тамары, и у ее страшных подруг. Наработаем базу, и горя знать не будем.

— Мне это нравится, — говорит Анюта.

Я заказываю немного поесть, так как пиво на голодный желудок — не лучший вариант. Как всегда я ухожу в себя, но это хорошая эскапация, не связанная с расстройствами или разочарованием. Анюта не раз подмечала, что я очень депрессивная, и намекала на прием к платному психотерапевту. Возможно она права, но у меня не хватает сил быть веселой и ко всему участной как она. Нэнси же просто скучает. Или делает вид, будто ему по жизни скучно.

***

Утром мы просто валяемся и копаемся в телефонах: каждый в своем мирке. Я удаляю сообщение от Олега, а Нэнси опять разводит какого-то бедолагу на деньги. Хочется пить, и я думаю о том, чтобы купить несколько бутылок воды впрок. Ночью мы к своему сожалению выяснили, что чайник в номере сломан.

Я спускаюсь вниз, и застаю за ресепшен Валюшу — очень приятную девушку, которая работает здесь уже четвертый год. Она спрашивает, как у меня дела, и с удивлением я обнаруживаю, что дела у меня хорошо. Мы немного болтаем, и я спрашиваю, можно ли будет поработать нам втроем горничными, если будет нужно. И Валюша оставляет заметку в своем журнале, и улыбается. Для шлюхи она немного простовата, но если вывести ее простоту в абсолют, это бы имело спрос.

Как и со мной. Нэнси и Анюта помогли превратить мои комплексы в достоинства. В школе меня дразнили альбиносом и пучеглазой, но Анюта высветлила мне волосы еще больше, а Нэнси научил наносить тушь так, чтобы был эффект паучьих лапок. Поначалу, из-за наивных глаз я действительно была похожа на Бэмби, но с каждым клиентом взгляд как будто становился острее и одновременно томней. Я работала над мимикой, и сделав брови домиком, и чуть приоткрыв рот, и на полном серьезе думала назвать себя Твигги, но в самом звучании было что-то не так. Оно было мужским.

Возвращаюсь в номер. Застаю Анюту на полу с нитками и иголками. Опять пришивает всякое блестящее дерьмо к своей юбке, и ноет, что из бусин у нее остался только жемчуг, который почему-то на юбке трескается и превращается в пыль. Нэнси выдает свое фирменное "пипяу", закатывает глаза, и красит ногти. Я роюсь в сумке, чтобы найти книгу, которую начала читать еще в последние дни на квартире у Олега. Странная книга про отношения между художницей, айтишником, и бродягой. Читаю, но из-за болтовни сбиваюсь.

— Заткнитесь, я читаю.

— Ты хоть умеешь? — спрашивает Нэнси.

— Так же как и ты умеешь стряхивать мочу с члена.

— Спасибо тебе, подруга. Очень приятно, что ты меня поддерживаешь, и не напоминаешь о моем уродстве.

— Обращайся, — говорю я, и читаю дальше.

— Зато у тебя нет месячных, — говорит Анюта.

— Интересно, на улице холодно? — вслух думает Нэнси.

До кучи телефон начинает разрываться от звонков Олега, и я блокирую его, стираю номер, вырываю с корнями мысли о нем, и о том, что с ним вроде как стабильно. Вечером, если повезет найти клиента, я смою сожаления о нем спермой, смету тысячными купюрами прочь от своей души.

***

Да, вечером мы готовимся к работе. Выбираем наряды, крутимся у зеркала, и одалживаем друг другу косметику. Анюта уходит в душ, и через пару минут возвращается со словами:

— Ну вот я подмыла свою "девочку", и теперь чувствую себя гораздо лучше.

— Ты и в старости будешь называть свою пизду "девочкой"? — спрашиваю я, замерев с помадой.

— К кормилице надо относиться с почтением, как к богу. — говорит Анюта, вытирая волосы, — И не будешь ты знать молочницу, и прочую дрянь.

— И не будет знать триппера мой "мальчик", — говорит Нэнси хмуря брови, и думая, верно ли он подметил, или опять ошибся в диагнозах. Бедный мальчик! Если бы я могла, я бы сделала его красивой девушкой, я бы отдала ему свое тело, и благословила на месячные и роды. Он полноправно заслужил быть девушкой, нежели чем я.