Фундамент оптимизма

Ведь если остановить гонку вооружений, то уже накопленные запасы бомб удалось бы употребить с пользой для человечества. В Советском Союзе успешно проводятся многообещающие эксперименты с демобилизованным атомом.

«Пусть будет атом рабочим, а не солдатом», — написано на фронтоне Нововоронежской АЭС. Под этим лозунгом подписалось бы, несомненно, подавляющее большинство людей. Но, отвергая все античеловеческое, многие отвращают лицо и от науки, видя корень зла именно в ней, как будто она существует сама по себе, вне общества. Да и теоретическое обоснование такому отношению к науке есть на Западе в виде антисциентизма, который обрекает ее на вечное противостояние человеческой сущности, трактуемой антропологически, не социологически.

У такого антропологизма есть «достойный противник» — сциентизм, рассматривающий науку как монопольную в будущем властительницу умов и душ, которая должна поглотить «нерациональные» сферы культуры. И вот конфликт между тем и другим становится как бы «клапаном общественного темперамента», отвлекающим внимание от подлинных социальных противоречий буржуазного общества. Нечто подобное мы уже встречали: экологическая истерия на Западе тоже раздувается не без тайного умысла воспользоваться очередной ширмой, прикрывающей экономическое «неглиже» капитализма.

Марксистско-ленинскому миропониманию чужд как антропологизм, так и сциентизм. Маркс говорил: «Впоследствии естествознание включит в себя науку о человеке в такой же мере, в какой наука о человеке включит в себя естествознание: это будет одна наука». Она будет гармонично сочетать в себе познавательные, эстетические, нравственные, мировоззренческие начала. В полном соответствии с идеалами коммунизма, для которого всестороннее развитие человека является самоцелью.

У нас нет почвы для конфронтации между «противниками» и «сторонниками» науки. То, что она есть на Западе, притом благодатная, демонстрируют многоразличные эпизоды, порой трагикомичные.

В ноябре 1960 года автомобильная промышленность Франции вроде бы не переживала кризиса. Тем не менее «Рено», вполне преуспевающая фирма, приняла решение о частичном локауте, ибо «электронный мозг», который ревизовал ее склады и проанализировал рыночную конъюнктуру, посоветовал свернуть производство. Рабочие, возмущенные увольнением, разбили вычислительную машину, установленную в Булонь-Бийянкуре. Увы, они обратили свой гнев не по адресу: автомат ведь сообразовывался с интересами хозяев…

Погром был рецидивом движения луддитов, возникшего еще во второй половине XVIII века в Англии и направленного против «машинерии». Название оно получило по имени легендарного рабочего Н. Лудда, который первым разрушил свой станок, увидев в нем «исчадие ада», несущее людям зло. Настоящий же «сатана» — капитал — долгое время оставался незримым. — А когда пролетарии начали прозревать, делал все, чтобы свалить грехи с больной головы на здоровую.

«Господа присяжные, конечно, этим коммивояжерам горло было перерезано. Но это не моя вина, а вина ножа. Неужели из-за таких временных неприятностей мы отменим употребление ножа?.. Уничтожьте нож — и вы отбросите нас назад, к глубочайшему варварству».

Таким глаголом жег сердца судей Билл Сайкс — философствующий головорез, который выведен в «Капитале». Маркс, воспользовался этим литературным приемом, чтобы подвергнуть осмеянию буржуазных экономистов, фетишизировавших технику.

Такого рода мироощущение оказалось весьма живучим: оно нередко, хотя и не всегда заметно, даже сегодня. И как правило, оно влечет за собой пассивность — в форме ли фаталистически-пессимистического смирения («все равно ничего не поделаешь: будь как будет»), в форме ли благодушно-оптимистической беззаботности («авось все образуется само собой»). Когда же пробуждается социальная активность, то ей уже уготовано русло антисциентизма, луддизма и т. д. и т. п.

Современнейшая «машинерия», которой приписывается умение «думать самостоятельно», еще больше работает на «тему рока». И даже несклонные к мистицизму люди прислушиваются к посулам, будто она сама по себе может вручить ключи от рая, некоего кнопочно-кибернетического Эдема. Или, наоборот, спровадить в ад. Даже Холдейн вопрошал: не сотворила ли научно-техническая мысль некую Демогоргону, которая уже начинает восставать против человечества и когда-нибудь низвергнет его в бездну?

«Это страшнее, чем кошмар Хиросимы!» О чем речь, как вы думаете? Об автоматизации. Еще отец кибернетики Н. Винер предупреждал: «Внедрение автоматических машин вызовет безработицу, по сравнению с которой нынешний спад производства и даже кризис 30-х годов покажутся приятной шуткой». И на Западе, где за пятилетие (1970–1975 годы) число безработных удвоилось, перевалив за 17 миллионов, есть кому сваливать вину за невзгоды «лишних людей» на внедрение автоматических машин. Между тем это возможно, как писал сам Винер, обращаясь к западным читателям, именно «в таком обществе, как наше, открыто основанном на купле и продаже, в котором все природные и человеческие ресурсы рассматриваются как полная собственность первого встречного дельца».

Разумеется, нам нечего пугаться «машинерии», но не для нас и другая крайность — ее переоценка. «Человек — мера всех вещей», — гласит древняя мудрость. Разве она не созвучна нашему мировосприятию? Разумеется, в социологическом, марксистском понимании.

«Марксизм отличается от техницизма (который, кстати говоря, нередко рядится в марксистские одежды) отнюдь не тем, что придает достижениям науки и техники меньшее значение, — пишет Г. Волков в книге „Социология науки“. — Высоко ценя достижения науки и техники, классики марксизма вместе с тем никогда не абсолютизировали их, не придавали им самодовлеющей роли, не противопоставляли их живой человеческой деятельности».

И далее: «Техника и наука не существуют вне человеческой деятельности. Вместе с ней они составляют производительные силы общества. Именно развитие производительных сил во всей совокупности своих факторов служит пружиной общественного прогресса».

Здесь мы подошли к своего рода поворотному пункту. О чем идет речь?

Так уж повелось: когда говорят о науке и технике, то видят перед собой результаты — открытия, изобретения. Разумеется, не только идеи, но и их воплощения на том или ином историческом этапе. А человек? Он, их творец и потребитель, остается нередко в тени. Между тем именно он, человек, центральная фигура всей марксистской социологии, как и его труд, должен находиться в фокусе внимания при попытке понять сущность прогресса. Научно-технического в его тесной связи с социально-экономическим, особенно на нынешней, революционной его стадии.

Мы убедились, что проблема эта не из простых, недаром она вызывает столь разноречивые суждения у нас и за рубежом. Ее решение затруднялось, вероятно, известной инерцией мысли.

Полвека назад среди советских политэкономов развернулась дискуссия, наибольшую остроту она приобрела в 1928–1929 годах. По свидетельству члена-корреспондента АН СССР А. Пашкова, одного из крупнейших наших экономистов, некоторые ее участники неправильно трактовали материальный характер общественного производства, ставя знак равенства между понятиями «материальный» и «вещественный», «натуральный». «Производительные силы общества отождествлялись со средствами производства, техникой, — читаем в работе А. Пашкова „В. И. Ленин и развитие экономической науки СССР“. — Игнорировалось утверждение классиков научного коммунизма, что главной производительной силой общества являются сами работники, трудящиеся…»

Откроем уже упоминавшуюся книгу профессора Академии общественных наук при ЦК КПСС доктора философских наук Г. Волкова. «Наше обществоведение, к сожалению, мало внимания уделяло изучению производительных сил, — пишет ученый. — Долгие годы имела место абсолютизация производственных отношений (отношений собственности), переоценка их значения: предполагалось, что социалистический способ производства уже сам по себе обеспечит нам преимущество в экономическом соревновании с капиталистическим миром».

Профессор Г. Волков подчеркивал необходимость разработать марксистскую теорию производительных сил, которые оказались «ничейной областью». И в частности, социологии науки. Надо сказать, одной из серьезных попыток осветить эту тему стала его яркая книга «Социология науки», вышедшая несколько лет назад и доныне не утратившая своего значения.