Фундамент оптимизма

Метроном истории

«Время — деньги», — говорят англичане и… платят своим портным и сапожникам вместо денег временем.

Так, помнится, подтрунивал А. Чехов над классической формулой философии бизнеса. И поделом!

А пустил эту формулу в обращение… Кто бы вы думали? Великий американский ученый XVIII века, причем не экономист, а физик В. Франклин. Это откровение меркантилизма восходит к афоризму другого ученого, греческого философа Теофраста (IV век до н. э.): «Время — дорогая трата». Впрочем, такого рода крылатых фраз немало. Они свидетельствуют о том, что люди исстари осознавали, сколь много значит фактор времени.

Но какое отношение имеет сказанное к понятию «прогресс»?

«Люди издавна искали средства экономии времени, — говорит советский философ В. Афанасьев в книге „Об интенсификации развития социалистического общества“. — В целях получения наибольшего количества материальных и духовных благ они стремились облегчить свои физические, а затем и умственные усилия. Так родилась техника, при помощи которой человек научился отвоевывать у природы необходимые ему средства к жизни во все больших размерах и во все более короткое время. Под воздействием главным образом производственных, технических потребностей возникла наука».

Приведя замечательное высказывание Маркса: «Как для отдельного индивида, так и для общества всесторонность его развития, его потребления и его деятельности зависит от сбережения времени. К экономии времени сводится в конечном счете вся экономия», — автор поясняет значение этого глубочайшего вывода для нашей эпохи: «Новейшая научно-техническая революция, управление общественными процессами выступают ныне как важнейшие средства интенсификации функционирования и развития общества, средства экономии времени».

Интенсификация… Казалось бы, увеличение напряженности (интенсивности) какого-то процесса — и все тут. «Однако в общественной науке этот термин приобрел более широкий смысл, — уточняет В. Афанасьев. — Он означает не только рост напряженности общественных процессов, увеличение темпов их развития, но и стремление людей достичь больших результатов в экономической, социальной и духовной жизни в возможно более короткое время. Экономия времени — такова самая глубокая сущность интенсификации. Интенсификация, степень экономии времени, является главным показателем состояния общества, уровня всесторонности развития как того или иного общества в целом, так и его отдельного члена».

Вот что такое, оказывается, время! А на первый взгляд даже слово само какое-то вялое, настраивающее на созерцательный лад: вечность, бесконечность, неизменность. То ли дело энергичное слово «темп»! Между тем в буквальном переводе с латыни оно означает именно «время». Вот и попробуем, отталкиваясь от этого понятия, поискать мерило исторических изменений.

До сих пор наши исторические экскурсы и параллели давали ощущение резких контрастов между веком нынешним и веком минувшим. Но они не стали еще основой некой шкалы, позволяющей более или менее строго оценить масштабы уже существующих и пока только наметившихся сдвигов, чтобы точнее судить об ожидающих нас перспективах.

«Шкала» значит «лестница». А ее ступеньки-деления в нашем случае — равные периоды времени. Попробуем представить себе шаг за шагом восхождение человечества по маршам эпох.

Только вот какие взять интервалы времени? Какими должны быть показатели изменений?

Отступив назад на 275 лет, мы убедились, что период с 1700 года по сей день огромен, он вместил великое множество событий, преобразовавших облик мира. Но ведь и 275 лет, предшествовавших 1700 году, тоже срок немалый! Вроде бы те же 100 тысяч суток…

Те же, да не те. Попробуем сравнить оба отрезка: отсчитав 275 лет от 1700 года в обратном направлении, перенесемся в первую четверть XV века.

…В 1404 году в Москве впервые появилось «часомерье». «Самодвижное и самозвонное», оно казалось летописцу настоящим чудом техники. Что же оно собой представляло?

Огромные гири на цепях, деревянный круг со славянскими буквами, нанесенными на него вместо цифр, а рядом, под аркой, колокол. Стрелок не было, диск вращался сам. Такими или примерно такими оставались кремлевские куранты не только в XV, но и в XVI, даже в XVII веке. В 20-е годы XVII века их заменили более совершенными, сооруженными семьей русских умельцев — Жданом, его сыном Ш. Ждановым и внуком А. Шумиловым — под руководством аглицкого мастера X. Галовея.

Новое чудо техники имело тот же вращающийся диск и указывавшую на него единственную стрелку, неподвижно укрепленную на башне. Только на сей раз рядом с буквами стояли еще и арабские цифры, причем их было не 12, а 17. Дело в том, что тогда велся свой отдельный счет дневному времени (от восхода до заката) и свой ночному. Ну а так как долгота дня меняется от суток к суткам, то рано или поздно разница могла стать зело заметной даже для галовеевского инструмента, у которого самыми мелкими делениями были «получасья».

Поправки вносил неусыпный страж точности Ш. Жданов: ухватившись за огромный, поперечником 5 метров, дубовый циферблат, он переводил его на новое ночное или дневное расписание. Сигналом точного времени служил солнечный луч, когда он гас или вспыхивал на золоченых флюгерах кремлевских шпилей. В пасмурную погоду, как вы сами понимаете, жрецу седого Хроноса ничего не оставалось, как полагаться на свою интуицию, на шестое чувство государева часовых дел мастера.

Конечно, контраст будет заметен и при сопоставлении с началом XVIII века. Но насколько контрастней разница между XVIII и XX столетиями!

Сегодня, как и столетия назад, с той же Спасской башни регулярно раздается бой кремлевских курантов. Теперь его допустимая суточная погрешность доведена до миллионных долей секунды.

На страже точности стоит Государственный эталон времени и частоты СССР. В аппаратном зале бесшумно «тикают» необычные ходики без гирь, без цепей, без пружин и стрелок — атомные часы. В них роль маятника выполняют микрочастицы вещества, колеблющиеся с невообразимо высокой, а главное, с удивительно постоянной частотой. Такие устройства могут ошибиться лишь на одну секунду за 300 лет.

Время как бы уплотняется, все больше насыщаясь делами; цена каждого мгновения оказывается все выше и выше.

Мгновение… Если иметь в виду первоначальное значение понятия (время, за которое человек успеет моргнуть), то оно длится около 0,5 секунды. Когда-то слово «миг» ассоциировалось с неуловимо малой, ничтожной частицей бытия, которой можно было смело пренебречь. А сегодня?

Миг XX века — это дюжина кинокадров, промелькнувших перед глазами зрителя; это сотни светящихся строчек, десятки раз прочерченных «электронным карандашом» на экране телевизионной трубки; это 130 тысяч оборотов, совершенных сгустком протонов в полуторакилометровом кольцевом тоннеле Серпуховского ускорителя; это 500 тысяч операций, выполненных в «уме» быстродействующей электронно-счетной машиной БЭСМ-6… В нашем «быстродействующем» мире даже секунда зачастую оказывается слишком грубой единицей измерения.

В последние десятилетия открыты элементарные частицы, существующие одну десятимиллиардную долю секунды. И как ни странно, их причисляют к разряду долгоживущих! А давно ли самой мелкой «разменной монетой», устраивавшей всех, была минута?

Вы не забыли: московские башенные часы целых три столетия обходились без минутной стрелки — она появилась лишь в 1704 году, вместе с новым циферблатом, изготовленным «по подобию немецкого обыкновения». Впрочем, сами немцы да и другие западноевропейские народы ненамного опередили москвитян с этим нововведением: у них минутная стрелка вошла в обиход в конце XVII века, а секундная — в начале XIX.

Увеличение числа стрелок на циферблате, необходимость дробить естественный суточный ритм на все более мелкие доли — не свидетельствует ли это о растущих масштабах изменений в окружающем нас мире?

Вот грубая, но наглядная аналогия. Представьте дорогу в 600 тысячелетий, пройденную человечеством, в виде 60-километровой сверхмарафонской дистанции. И пусть ее запечатлел кинофильм, который идет ровно один час, показывая каждую минуту путь в один километр.

Дорога начинается в пещерном сумраке, который постепенно рассеивается первобытными кострами. Лишь за 50-м километром появляются кроманьонцы, люди современного нам типа (гомо сапненс — человек разумный). Они не только воины и охотники, не только мастера, умеющие тщательно выделывать каменные орудия, но и художники. На 58-м километре попадаются наскальные росписи, сделанные смесью сажи и глины с жиром. На 59-м километре рядом с человеком шагает первое прирученное животное — собака.

Когда до наших дней остается не более 700 метров, к охотникам, рыболовам и скотоводам добавляются земледельцы. Бывшие кочевники переходят к оседлости, возникают целые поселки (жилища — землянки, мазанки, позже — деревянные хижины, свайные постройки; вскоре, в 500 метрах от сегодня, поднимутся египетские пирамиды). В домах — глиняная посуда. Транспортные средства — долбленые лодки, катки, а затем и колесные повозки.

Производство пищи растет, увеличивается и население: оно уже исчисляется миллионами.

Первые металлические изделия из меди и ее сплава с оловом (бронзы) — в 500 метрах от нас. Железные — в 350 метрах. Численность населения — десятки миллионов человек.

Остается 250 метров. Древнегреческие ученые: Пифагор, Гераклит, Левкипп, Демокрит. Афины при Перикле, выдающемся государственном деятеле Эллады.

60–50 метров. Средневековье с населением в сотни миллионов человек.

60 метров. Флоренция XIV века новой эры. Начало Возрождения.

45 метров. Кругосветное путешествие Магеллана.

27 метров. Петровские реформы в России.

17 метров. Паровая машина. Население — свыше миллиарда человек.

Дальше продолжать все труднее. Обратите внимание: лишь на последних метрах 60-километровой дистанции все ярче разгорается электрический свет, все громче ревут моторы, поднимаются в воздух самолеты, стартуют космические ракеты.

Последние кадры нашей воображаемой кинокартины так насыщены событиями, что их не втиснуть в ленту, в огромное множество лент, даже если воспользоваться средствами полиэкрана, циркорамы и стереофонии.

Эффектным акустическим сопровождением к зрительному ряду были бы удары метронома, как бы отбивающего ритмы истории. Сперва мы долго слышали бы такой отсчет тактов, который обозначается музыкальным термином ларго (очень медленно). За ларго последует адажио (медленно), которое гораздо скорее сменится более частым анданте (темп спокойного шага). Потом, еще скорее, начнется аллегро (быстро). Есть еще пятый темп — престо (очень быстро). В музыке он последний. Если им характеризовать век нынешний, то каким же тогда описывать век грядущий?

Впрочем, это не более чем образ, не претендующий на научную строгость. А хотелось бы оценить темпы преобразований поточнее.

Пытаясь окинуть историческую перспективу одним взглядом, Н. Винер в своей книге «Кибернетика и общество» доказывает, что последние 400 лет (всего 40 метров из 60 километров!) представляют собой «весьма специфический период в мировой истории». Ибо этап, на котором «основные условия жизни огромного большинства людей стали подвергаться революционным изменениям, даже не начинался до эпохи Возрождения и великих морских путешествий. Вплоть до XIX века нельзя заметить ничего подобного тому ускоряющемуся темпу, который мы теперь считаем само собой разумеющимся».