Самое главное приключение

Почему мы не обнаружили могучие двигатели, которые, должно быть, использовали эти великие работники? Те, что остались на открытом воздухе, проржавели и рассыпались миллион лет назад. Но камень всегда переживет железо, а этот цемент, твердый, как алмаз — самую лучшую сталь. Поэтому я уверенностью ожидаю найти следы машин, которые они применяли в своих туннелях и пещерах, а возможно, даже один или два целых двигателя. Ибо я намерен тщательно исследовать каждую милю этих подземных галерей отсюда до Южного полюса, если потребуется, и оттуда до дна антарктического океана.

Я убежден, что многовековое воздействие тепла и воды постепенно расширило туннели и распространило их далеко под океаном. Свод одного из них ослабел и поддался, впустив океанские воды. Вы видели обратный поток нефти и мертвых животных, выброшенный паром в том момент, когда возвратная волна прорвалась к подземным пожарам. Монстры, я подозреваю, явились из некоего райского уголка, подобного тому, что открыли Оле и Эдит. Я не удивлюсь, если им окажется та самая шахта, которую вы намереваетесь посетить.

У меня также есть теория, как сказал бы Оле, относительно происхождения вашей нефти. Чудовища жили, эволюционировали, размножались и умирали в галереях и незацементированных шахтах в течение миллионов лет, буквально на протяжении эонов геологического времени. Их постоянно разлагающиеся останки и создали озера и океаны нефти, что катят свои черные приливы глубоко под этой полярной ледяной шапкой.

Теперь последнее, и я закончу. Мы проговорили целый час, и нам всем пора спать. Думаю, что послезавтра, когда мы с Эдит посетим уцелевшую шахту, мы не найдем на ее стенах ни единой надписи. Я готов поставить на это все свои образцы, включая несравненного дьявольского цыпленка, против вашего нефтяного озера. Я убежден, что ни в одной другой шахте, кроме той, где мы побывали сегодня, не будет обнаружено никаких следов надписей. Авторы их справедливо предположили, что одной записи будет достаточно. Так зачем тратить лишний труд? Первая запись, та, которую они позже зацементировали, была сделана ближе к началу их гигантского труда. Они как раз собирались зацементировать стены первой обширной шахты, ставшей громоздкой и неуправляемой, и решили оставить запись о суровом научном уроке, который довел их до самоубийства.

При работе они вдавливали в незатвердевший цемент тайный символизм своих роковых открытий. Эту запись в шахте они задумали как предупреждение своим преемникам на случай, если разум когда-либо снова посетит Землю. Тысячи лет спустя, все еще трудясь над своей колоссальной задачей, они в полной мере осознали ее сокрушительный размах и весь ужас того апокалипсиса, который они старались свести на нет. До их собственного конца оставались еще тысячи лет, однако они решили навсегда стереть записи о знаниях, что направили их расу по долгому, медленному пути к смерти. Вернувшись на первую шахту, они покрыли новым слоем цемента сведения о погубивших их научных открытиях. А сейчас — спать.

— Еще нет, — запротестовал Оле. — У вас нет теории о том, как они создали жизнь. Здесь ваша наука заходит в тупик. Но у меня есть теория…

— Заткнись, Оле, — прорычал капитан. — Мы хотим спать.

— Сами заткнитесь! — взревел Оле, с трудом поднимаясь на ноги в спальном мешке. — Почему всегда «заткнись, Оле»? Все остальные болтают дни и ночи напролет. У меня никогда не бывает шанса что-нибудь сказать. Теперь вы выслушаете меня и хоть раз узнаете кое-что полезное. У меня есть теория, — крикнул он, — и вы должны принять ее, потому что она основывается на здравом смысле и является единственно верной теорией жизни.

Все уже крепко спали.

Но Оле это не могло остановить. Он обратился к рюкзакам и, произнеся свою речь, присоединился к остальным в дремоте.

Эдит проснулась первой и первой ощутила гнетущее тепло. Еще не полностью проснувшись, она перевернулась на бок. чтобы еще немного поспать. Чувство дискомфорта усилилось. Кажется, волосы упали ей на лицо, когда она повернулась, а несколько прядей, очевидно, попали в рот.

Она лениво попыталась вытолкнуть предполагаемые волосы языком. Потерпев неудачу, сжала прядь пальцами. Ощущение было каким-то необычным, и она поднесла волосы к глазам. В полумраке она увидела, что они были зелеными. Пораженная, Эдит присмотрелась внимательнее. То, что она увидела, было массой тонких волосяных отростков, похожих на листву папоротника. Это был враг.

Крики Эдит заставили остальных зашевелиться в своих спальных мешках. Люди дергались, пытаясь выбраться. Горловины мешков были затянуты густыми зарослями волосяной растительности.

Освободив головы от опутывающих их сетей, они уставились на плотные, спутанные джунгли зеленых волос высотой в пять футов. На юге многочисленные яркие холмики отмечали густо поросшие зелеными листьями туши задохнувшихся монстров. К северу простирался густой ковер непроходимой растительности, исчезающий в темно-зеленом облаке на горизонте.

В сотне ярдов за грудой чудовищ спутанная зеленая масса резко обрывалась, за исключением единственной полосы шириной в сто ярдов, доходящей до основания черных скал. Она отмечала путь, по которому четверо мужчин возвратились из кратера.

Не обманулся ли их слух? Они стояли неподвижно, как пять ошеломленных колонн, увешанных огромными лентами и венками буйных, чем-то напоминавших грибницу зеленых сорняков, и в страхе прислушивались к шуршащему шевелению. Вся масса с громким шорохом росла.

Вслед за этим они заметили, что лед на западной стороне широкой полосы между колодцами и скалами приобрел темно-зеленый цвет. Края полосы не были острыми, как границы посадок кукурузы — зеленая масса, сужающаяся к краям, сливалась со льдом и снегом. Зеленый окрас льда, далеко за пределами растущей массы, был вызван пылью бесчисленных спор, сдутых с живых растений восточным ветром, поднявшимся с рассветом.

Попытавшись пошевелиться, исследователи обнаружили, что связаны от ступней до подмышек живыми веревками, сплетенными из тысяч растущих, похожих на волосы прядей. Они полностью осознали свое отчаянное положение только тогда, когда Эдит испуганным криком привлекла внимание остальных к самолету. Он исчез под спутанной кучей зеленых веревок. Даже если бы им удалось освободить машину, подняться было бы невозможно. Трактор мощностью в тысячу лошадиных сил не преодолел бы и сотни ярдов этой спутанной растительности.

— Это те адские споры, — тихо сказал доктор. — Посмотрите, весь наш путь от скал к колодцам отмечен мерзкими сорняками. Все это началось с пыли, осыпавшейся во время марша с нашей с Андерсоном одежды и ботинок. Море зелени между нами и горизонтом выросло ночью из спор, унесенных из лагеря ветром. Очевидно, сначала эта гадость растет очень медленно, а потом распространяется, как огонь, иначе мы заметили бы это нашествие перед сном. Вот и вся теория. Есть у кого-нибудь план, как нам выбраться? Не впадайте в панику. Не торопитесь.

— Мы могли бы попробовать прорваться к чистому льду на восток от полосы растений, — предложил капитан, — и затем их обогнать.

— Боюсь, шансов добраться до корабля не так уж много. Тем не менее, это все-таки план. Еще предложения?

Ответа не последовало.

— Что ж, — сказал Лейн, — полагаю, мы двинемся вперед. Не то что бы я особенно стремился вернуться к цивилизации с этим промахом на совести. Моя глупость выпустила на свободу одного из врагов, в борьбе с которыми забытая раса пожертвовала своей жизнью. Теперь я вижу, как можно было этой глупости избежать. По всей видимости, для роста споры нуждаются в холоде и влаге. Вероятно, именно низкая температура приводит к росту, превосходящему все природные возможности. В сухих. теплых карманах в цементе, защищенных от света и влаги, споры могли бы находиться в состоянии покоя неопределенное время.

Я полагаю, что мы обнаружили массу спор с некогда заросшего участка; видимо, их стряхнули с себя последние рабочие. Когда сорняки исчерпали почву и влагу в кармане, они перестали расти. Думаю, в тепле их рост был медленным и естественным. Споры сохраняли свою жизнь все эти миллионы лет, ожидая, пока такой дурак, как я, не переправит их в идеальную для пышного роста и размножения среду. Предвидели ли эти мертвые рабочие грядущие ледниковые периоды? Запечатали ли они пещеры, чтобы в них не проник стимулирующий рост растений холодный воздух? Я не знаю. Такова моя теория, и она — моя последняя. Куда направимся, Андерсон?

— На северо-восток. Оле, ты самый сильный. Иди первым, пока не сдашься. Мы должны опередить эту дрянь, пока она не выросла вон в том заливе у скал слева. Тогда мы сможем подняться по скалам и обогнать ее на востоке, если сможем. За эти несколько минут разговоров растительность уже поднялась на дюйм выше.

Оле прошел около двадцати футов. Тяжело дыша и обливаясь потом, он остановился, чтобы перевести дух, прошел еще два фуга и рухнул в зеленое море.

— Хорошо, Оле, — сказал капитан, занимая его место. — Оставайся позади, теперь я попробую.

Андерсон сдался на третьем ярде.

— Дрейк, ты следующий.

Дрейк прошел меньше ярда. Лейн последовал за ним и прошел полтора ярда. Эдит задыхалась. Так продолжалось до тех пор. пока полное изнеможение не настигло их менее чем в ста футах от места старта. К этому времени зеленая масса поднималась высоко над их головами.

— Я больше не могу, — выдохнул Андерсон. — С таким же успехом мы могли бы сдаться.

Остальные молча бросились ничком на затоптанное их ногами зеленое месиво. Вскоре Эдит поднялась на ноги и поманила Дрейка. Он последовал за ней обратно по зеленому туннелю. Стена похожих на волосы растений в дальнем конце была уже в фуг высотой. То была вторая поросль, быстро выросшая из растоптанной слякоти первой.

— Я хочу, чтобы ты знал, — начала Эдит, когда они дошли до конца, — что я всегда любила тебя. Сейчас, когда я знаю, что мы не выберемся отсюда, мне не стыдно сказать это тебе.

— Почему ты не призналась мне раньше? — сказал он, тронутый до глубины души. — Я никогда не подозревал, что ты испытываешь ко мне такие чувства, хотя и надеялся, что однажды это случится, дорогая. Да, мы умрем здесь. Давай же забудем прошлое и отринем мысли о холодной вечности, что ждет нас впереди. Настоящего достаточно.

И они провели свои бесценные мгновения так, как умеют только влюбленные. Смерть могла задушить их еще до наступления ночи, и уж точно до наступления угра. Эти несколько мгновений были для них вечностью.

Казалось, годы спустя они услышали, как кто-то продирается сквозь молодую поросль в туннеле. Это был Оле.

— Доктор послал меня за какой-нибудь едой, — виновато извинился он.

Сердце Эдит усиленно забилось. Пока есть аппетит, есть и надежда. Голова ее отца снова начала работать.

— Похоже, — сказала она Дрейку, — мы все-таки поженимся.

Они нашли Лейна и капитана сидящими в тишине. Лицо Андерсона ничего не выражало. Доктор взглянул на счастливое лицо Эдит, и спазм боли сжал его душу. Лейн послал Оле не за едой, а за сотней фунтов динамита. Он надеялся положить конец страданиям всей партии безболезненно и мгновенно — и без ведома Эдит.