Украинский рубеж. История и геополитика

Он понимал, что большевики оставят Восточный фронт, придется еще самим повоевать с кайзеровской Германией. Хотя победа уже была нами определена, основной массив сухопутных сражений был на Восточном фронте. И ведь мы спасли Францию от неминуемого погрома буквально в первые три месяца войны. Маршалу Фошу приписывают фразу: «Если бы не жертвенная помощь России…» С мольбой обратились, и пошло русское неподготовленное наступление.

Мой дед первый свой Георгиевский крест получил за вынос полкового знамени из Мазурских болот, где погибла армия Самсонова. Последний — за Брусиловский прорыв, по-моему. А еще один — за эпизод, который мог бы войти в приключенческий фильм. Они на разведку поехали на лошадях, пробрались к какому-то дому, где пили шампанское австрийские военачальники. Сняли часовых, он ворвался в дом, схватил генерала, положил через седло — и ускакал с ним, и привез к своим.

С уплотнением мира внешняя сторона любой революции усиливается. Революция, безусловно, зреет внутри, но то, в какую сторону зашатавшееся государство опрокинется, зависит от многих, в том числе внешних факторов.

Есть честные, замечательные люди, идеалисты, верные коммунистической идее, я им говорю: вы же наследники «Духа мая 1945-го», а не Октября 1917-го! Однако они не всегда могут это принять. А если бы вы приняли идею мая 1945-го, за вас бы пошло в два раза больше людей, потому что это уже другой Советский Союз.

С другой стороны, наверное, правы те историки, которые утверждают, что вся интеллигенция, правящая верхушка в 1917 году оказалась невероятно беспомощной. Они полностью все развалили. Чтобы сковать железными обручами, а иначе страну уже тогда было не собрать, нужны были такие беспринципные, циничные люди.

Родоначальники революционного террора и самого этого термина — это французские якобинцы, у нас были эпигоны. Не надо искать вину, как Дзержинский говорил и Стучка, внутри контрреволюционного класса. Они не вольны в своих поступках, потому что они являются продуктом социальных условий. Надо просто посчитать, сколько их надо уничтожить. Это теория революционной законности, такая же, как была у Робеспьера.

Советский Союз сам в своем поступательном развитии преодолел те ранние большевистские максимы, которые рассматривались исключительно как инструмент для победы коммунистической идеи вовне. Крупнейший британский историк Арнольд Джозеф Тойнби прямо пишет, что Денин и Троцкий хотели Россию сделать инструментом для возвеличивания коммунистической идеи и отличие Сталина в том, что он, поняв, что не будет никакой мировой революции, коммунистическую идею использовал как инструмент для возвеличивания страны, которая ему оказалась вверена.

Сталина они ненавидят не за репрессии, которых было не меньше уже при Ленине и Троцком, когда без суда и следствия расстреливали. Папе моему было 12 лет, он слышал, как стрекотал пулемет каждый день в Чернигове, где он родился. Каждый вечер черный автомобиль то гимназистку, то архитектора, то инженера, то учителя гимназии забирал. Хорошо, его отец умер до этого, был директором народного училища. Матушка преподавала в гимназии, а потом участвовала в кампании ликбеза, всеобуча. Есть фото: она среди крестьяночек, единственная без платочка, с пучочком. Поэтому папе было разрешено потом поступать в высшее учебное заведение, несмотря на кампанию пролетаризации высшего образования.

Он это помнил и говорил, что народ вообще был в недоумении. Он помнил, что во время Гражданской войны (ему было 12–13 лет) они все время кого-то прятали на чердаке. То евреев от петлюровцев, то красных от белых, то белых от красных.

Вот мы говорим о сознании, об истории. Если первые шаги большевиков в области образования — это создание Института красной профессуры, полное искоренение в сознании прошлого как образов, которым можно поклоняться, то сама советская власть к началу 30-х годов поняла, что войну, которая неизбежно будет, с такой идеологией выиграть невозможно. Что пойдут братья по классу, одетые во вражескую форму, причем одержимые идеей не революции, а мирового господства. Этому было нужно противопоставить чувство Родины, вот и появилось сталинское постановление о преподавании истории, об общественных науках. А до этого история не преподавалась, было лишь обществознание, где Александра Невского называли классовым врагом, Наполеона — освободителем. Кутузов и Суворов ни в коем случае не могли быть символами поклонения. Чайковский — хлюпик, Чехов — нытик, Толстой — помещик, юродствующий во Христе.

Конечно, приправили историю России всеми классовыми атрибутами, но тем не менее была восстановлена, инкорпорирована русская история. И вот начиная с 1934–1935 годов в кратчайшие сроки были переписаны учебники, появились исторические факультеты в Ленинградском и Московском университетах. Преподавателей же тоже нужно готовить. Во многих областных центрах кафедры восстановили, были возрождены элементы дореволюционного научно-образовательного структурного типа.

— Возвращение к традициям по многим параметрам произошло.

— И это тоже очень повлияло на восстановление духа, который позволил в одном окопе оказаться и тем, кто революцию принял, и тем, кто нет. Есть такой автор — историк, доктор исторических наук Елена Синявская, она исследовала феномен сознания фронтового поколения. Она приводит данные, что в армию в том числе были призваны те, кто родился в 1890–1891 гг. Это люди, родившиеся до революции, которым уже было больше тридцати лет, они все не могли революции аплодировать в душе. И были призваны люди 1920–1921 года рождения. Моя мама была 1921 года рождения, партизанка, окончила очень известное Соболевское педагогическое училище, основанное в 1908 году двумя меценатами, где преподавали выпускники Казанского и Петербургского университетов. Там готовили сельских учителей.

И те и другие все-таки прониклись мыслью, что вот сейчас надо отложить споры об устроении государства, чтобы защитить Отечество. Иначе никакого государства не будет: ни того, которое вы хотите, ни этого, которого эти хотят. Я считаю, это был подвиг не только материального самоотречения.

— А что сегодня?

Что творится с нашим сознанием сегодня — меня это очень беспокоит. Я считаю, что мы стоим перед масштабной задачей осмысления именно преподавания истории нашему поколению. На вопросы простые по истории ответить не могут, плохо ее знают. Кто им преподает сейчас? Те, кто сам учился в 90-х, в период второй десакрализации и шельмования всей нашей истории. И у них сознание сшито уже из обрезков, это клиповое сознание, собрание интернет-мнений, они сами не читают. Интернет создает замкнутые, фанатичные сообщества, в которых ты становишься рабом. Ты зависим от того, принадлежишь ли к мейнстриму или нет. Это ужасно.

Поэтому нужны интернет-продукты, нужны новые форматы, аудиокниги, подкасты, детям былины, сказки и рассказы по истории. Учебники действительно нужны. Депутат Вячеслав Алексеевич Никонов меня включал в комиссию, учебники показывал. Я думала: да ладно, это наши бородатые патриоты уж слишком, сейчас не 90-е… Но прочитала и просто ужаснулась. Там вообще нет ничего русского. И до сих пор у нас много учебников, изданных на деньги Сороса. И продолжают кричать, что должна быть тысяча учебников.

Мы опубликовали с сестрой статью о прекрасном французском русисте, медиевисте Жан-Пьере Арриньоне. Он как-то выступал у нас и рассказывал про их учебники. Несмотря на то что учебники разные, потому что считается, что в сельской школе должно быть проще, чем в столичном лицее, там нет таких расхождений. Нигде не утверждается, что Жанна д’Арк — не национальная героиня, а ведьма, нигде не топчутся сильно на вишистском правительстве, но перестают славить. С точки зрения современных критериев демократии, прав человека, отрицания репрессий невозможно якобинцев на щит поднимать. Но они просто перестали их славить. Свобода, равенство, братство — это наследие они сохраняют. Они уважительно относятся к своей истории.

Вот еще доказательство того, как важно мировоззрение и как оно может выполнять разрушительную, губительную роль. А в случае нашего мировоззрения перед войной — это спасительная роль. Хотя материально пришлось дойти до истощения, просто до средневекового уровня. Франсуа-Ксавье Кокен, французский русист из Сорбонны, выступал на круглом столе и давал объяснение, почему капитулировала Франция. После Первой мировой войны Франция была театром военных действий, она была сильно разгромлена. У них это была самая кровопролитная война. Не сравнить со Второй мировой, где просто были отдельные герои Сопротивления. Но к 1918 году французы около двух миллионов потеряли, это для них колоссальная цифра. Они не получили от англосаксов, которые вершили бал на Версальской конференции, того, что им нужно, полностью. Те начали Германию потихоньку возрождать. Это тоже очевидно. Во Франции началась идейная кампания всяческого поношения своей страны. Веймарская республика после трагического поражения в Первой мировой войне, когда Германию и Австрию расчехвостили, потеряла не только вновь завоеванное, но и прежнее достояние, которое раньше не оспаривалось. И тоже началось поношение, что, дескать, отсталая, неразвитая Германия… В Германии поношение интеллигенцией своей истории породило ответ в виде нацизма…

Во Франции это вывело на авансцену пораженческие круги. И привело к трагическому феномену, когда маршал Петен, герой Первой мировой войны, герой Верденского сражения, его лозунг — «немец дальше не пройдет», становится капитулянтом. Кокен говорит: «Вы, русские, учитесь на наших ошибках». Он так сказал, потому что в это время у нас шло полное глумление над всей нашей историей.

Конечно, история многому учит. Вот смотрите, у нас сейчас довольно часто отмечают заслуги прекрасных молодых людей, которые проявили себя в различных областях. Это правильно, граждане должны ощущать, что они востребованы, что их заметили. Но рождают и воспитывают граждан Отечества — не гранты и посты во властных структурах, а воспитание и образование, история и философия. Каково мировоззрение человека, таково и его отношение к обществу. История и философия всегда были кузницей человеческих идеалов и питомником мировоззрения.