Стробоскоп Панова

— Как хорошо я пою, у меня золотой голос! — вскричал он однажды, глядя на караоке. — Мне не нужна эта глупая игрушка!

И забросил караоке в ручей.

— А дальше случилось то, что неизбежно должно было случиться, — скривилась Джипси. — На следующем концерте его закидали тухлыми помидорами, потому что он не смог доставить публике удовольствия!

— Да уж, — впервые согласился с ней мальчик. — Сам-то он ничему не научился.

— Ну а чему будете учиться вы, Айвен Джошуа Чемберс? — Спросил старик. — Тому, как быть хорошим бароном?

— Ага, бараном, — прыснула девочка.

— Будьте уверены, мисс, что петь-то я научусь всенепременно, — ответил Айвен, совсем не обидевшись. Он что-то понял. Что-то, что ещё не мог выразить словами, но очень и очень важное.

***

— Теперь я знаю, почему ты так хорошо поёшь, играешь на нескольких музыкальных инструментах, и невероятно много знаешь о музыке! — Воскликнула Кэтрин, стоило рассказчику умолкнуть. — А что же случилось с дровосеком? — Спросила девушка. — Получил он обещанную помощь?

— Разве это так важно? — Брови старого барона приподнялись, в глазах заплясали лукавые искорки.

Кэтрин надула губки и, скрестив руки на груди, с вызовом взглянула на деда.

— Этот персонаж в твоём рассказе ну просто не выстрелившее ружьё на сцене театра! — заявила она.

— Что ж, в мои годы разрешено сравнивать жизнь с театром. Это выражение общеиспользуемо и давно затёрто, но, к сожалению, в реальной жизни каждый третий персонаж — такое вот не выстрелившее ружьё. Каждый третий, девочка — и это как минимум — не понимает, зачем он здесь, в этом мире, что ему нужно сделать на величайших подмостках, на этой королевской сцене, когда бросить ту единственную реплику, сделать то необходимое движение, ради которых он вообще появился в огромном театре под названием жизнь.

— Но позвольте, сэр! Если бог обещал, он должен сдержать слово!

Айвен Джошуа Чемберс ничего не ответил внучке. Вздохнув, он подумал: как часто обещания богов приходится выполнять самим людям? Наверное, всегда. Своё желание мы принимаем за высшее руководство, бьёмся о непрошибаемую стену обстоятельств, чтобы только удовлетворить своё, сиюминутное... И когда достигаем, хватаем руками, запихиваем в ненасытные рты, не насыщаясь при этом, не утоляя голод, а только разжигая аппетиты. Но случись неудача, тут же вспоминаем богов — всех, какие придут на ум, перебираем их сонмы и пантеоны, ищем, кому предъявить претензию...

Барон протянул руку, взял трость, поставил её перед собой и слегка подался вперёд, облокотившись. Экипаж плавно съехал с крутой горки и тут же взлетел вверх. Старик произнёс:

— Вот на этом самом месте карету тряхнуло...

Глава 6

Карету тряхнуло, и Айвен Джошуа Чемберс открыл глаза, но воспоминания накатывали волнами, будто продолжая сон...

— Ну всё, пора домой, — сказал тогда его пожилой тёзка.

— Но... куда? — Айвен растерянно оглянулся.

— Вот глупый, — фыркнула девочка. Ты глаза закрой — и иди. Глаза всегда что-то приметное ищут, какую-то указку. А если не ждать указок, то глаза не будут мешать выйти на правильную дорогу. Нет, ну ты посмотри на него, дед — не знать таких простых вещей! Он всё-таки дурачок-чок-чок!

И она рассмеялась.

Айвен послушался — закрыл глаза и отступил на шаг. Он хотел проучить девчонку, доказав, что ничего у него не получится, а она просто обманщица. Но как-то неуловимо изменился воздух и по лесу эхом покатились крики:

— Айвен! Айвен! Айве...

Как потом оказалось, его искали четыре дня.

Разговор с отцом смутил Айвена. Столь сурового выговора от барона он ещё никогда не получал.

— Мне стыдно за вас, юный баронет, — произнёс отец с презрением в голосе. — Мои люди прочесали весь лес на много миль вокруг. И не нашли, вы слышите, Айвен Джошуа Чемберс, не нашли ни рощи, ни старика. О доме, высотой в сто этажей я даже не хочу говорить. Более бессовестной лжи от моего наследника я не мог услышать. Итак, где вы изволили шляться четыре дня?

— В лесу, — пролепетал Айвен. Он был напуган. И тем, как с ним разговаривает отец, и тем, что не мог понять, куда делись четыре дня его жизни. Ведь его не было дома не больше четырёх часов.

— Не лги! — Отец в три шага пересёк кабинет и, схватив мальчика за плечи, сильно затряс. — Где ты был?!

— В лесу, — Айвен заплакал, и это ещё больше разозлилоотца. Барон буквально взбесился. Он ударил Айвена по лицу, и так сильно, что мальчишка откатился к открывшимся дверям, к ногам матери.

— Чарльз, что ты делаешь?!! — вскричала она, поднимая сына на руки. — Не смей бить ребёнка!

— Это мой сын, — злобно процедил барон, но жена спокойно смотрела в его пылающие ненавистью глаза. И ненависть угасла. Глаза стали тусклыми, мутными. Барон Чемберс повернулся к столу, налил в бокал виски и выпил так, как пьют воду после долгого пути по жаркой дороге — быстро и жадно.

Баронесса вышла, молча прикрыв за собой дверь кабинета. А Айвен для себя твёрдо решил, что обязательно найдёт своего старого тёзку и ту девчонку-танцовщицу. Найдёт и приведёт их к отцу, чтобы доказать свою правоту...

***

Карета остановилась у гостиницы, довольно неплохой для столь глухого места. Айвен улыбнулся — его будущий тесть уважает комфорт — но улыбка получилась тусклой, воспоминания разбередили душу, сердце сжалось в какой-то непонятной тоске. Будто случилось что-то необратимое. И Айвен Джошуа Чемберс подумал, что лучше было бы никогда не встречаться с той заносчивой девчонкой, и не слышать странных сказок её деда. Встречи с ними предшествовали трагическим событиям, разрушившим прекрасный мир маленького человека. Он больше не боялся чудовищ, но и прекрасные эльфы и быстрокрылые феи тоже погибли, не выжив в столкновении с реальной жизнью. В реальности мало что напоминало фантазии, в ней было столько горя, столько переживаний, что детское сердечко тогда не выдержало и перестало чувствовать. А разум почти забыл о старике-сказочнике и его вредной внучке, так же, как позабыл о волшебстве, о богах в летающих сандалетах, о глупых птицах, таскающих волшебные вещи в свои неопрятные гнёзда меж ветвей деревьев, а сами деревья перестали разговаривать, и с тех пор их шёпот стал для Айвена просто шелестом листьев и скрипом сучьев. Он двадцать с лишним лет жил спокойной, размеренной жизнью. Воспринимал окружающий мир сквозь призму ума, логика давала определение событиям и людям, и ничто не волновало его душу. Порой он даже забывал о том, что у него есть эта самая душа.

Но сегодня всё вернулось. Вернулись боль и отчаяние, надежда и желание любить. Желание всё забыть тоже вернулось, и Айвен не стал сопротивляться. Сняв номер в гостинице, первое, что сделал — заказал бутылку коньяка. Он не был любителем спиртного, но сейчас ему хотелось просто уснуть. Без снов, без воспоминаний и — без чувств.

Первый глоток напитка согрел его заледеневшее сердце.Тепло разливалось по телу,напряжённые мышцы расслабились,голова стала лёгкой. Налил ещё порцию и с сомнением посмотрел на большое блюдо с закусками. Сыр, оливки, тонкие ломтики бекона, хлеб... Надо бы поесть, но даже сама мысль о еде почему-то вызывала отвращение. Проклятый Роузвуд, проклятые воспоминания!

Айвен распахнул окно. На фоне предвечернего неба чёткий силуэт журавлиного клина. Опять журавли... Одним глотком допил коньяк, понимая, что душевная боль вряд ли так просто лечится.

Воспоминания детства, вытесненные когда-то глубоко-глубоко в подсознание, всплывали одно за другим. И коньяк, хороший французский коньяк не помогал Айвену забыться...

***

Вот он у дверей отцовского кабинета. Отец кричит матери, что та совсем избаловала мальчишку, и что он примет меры. Вот голос плачущей матери. Вот звук пощёчины...

Айвен вспомнил, как тогда едва успел отскочить от двери, как пытался спрятаться за портьерой. Мать сразу увидела его. Она ничего не сказала, просто взяла его за руку и вывела в сад. Присела на скамью и, обняв сына за плечи, прошептала:

— Смотри, сынок, журавли... Говорят, они приносят удачу...

А маленький Айвен смотрел на её щёку — ещё влажную от слёз, и видел, как на тонкой белой коже набухает синяк.

— Я всегда буду с тобой. — Очень серьёзно пообещал Айвен. — Всегда-всегда.

— У тебя своя жизнь, сынок, — тихо сказала мать, — и ты должен жить так, как тебе надо.

— Значит, я буду жить с тобой, потому что мне так надо, — ответил шестилетний Айвен таким тоном, будто был уверен, что его желание исполнится. И это естественно, ведь раньше все его желания исполнялись.

— Я загадал на журавлиный клин, — сказал он, обнимая мать. — Потому что я люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, сынок, — женщина поцеловала ребёнка.

— Какая трогательная картина! — рявкнул неподалёку уже изрядно набравшийся отец. — Ты ему ещё платье одень.

Мать встала со скамьи.

— Иди в дом, сынок, — ласково сказала она, но Айвен почувствовал боль в её голосе. Впервые почувствовал чужую боль, будто свою. Это испугало мальчика, испугало ещё и потому, что причиной горя матери был отец. Его ненависть и злобу он тоже почувствовал...

***

Айвен плеснул ещё немного в бокал, но пить не стал, воспоминания об отце всегда отбивали желание напиться. Он взял графин с водой и сделал несколько глотков, не замечая, что вода льётся на галстук.

Проклятые журавли... Они только манят, и загадывать желания на журавлиный клин бесполезно.

***

Тогда, в тот роковой день он вдруг понял, что его отца подменили. Раньше мальчику было интересно с ним. Он всегда с радостью слушал его рассказы о рыцарях, о достойных и героических предках. У его отца не могло быть таких злобных, жутких глаз.

— Его захватил чёрт, — на бегу думал мальчик. Он нёсся по саду, к реке, спеша скрыться от чудовища, в которого превратился отец. — Или гоблин, или орк, или злой колдун.

Айвену казалось, что страшные рожи выглядывают из-за каждого куста роз, из-за статуй, украшавших парк, из-за стволов деревьев. Он закричал, но никто не ответил. И тогда мальчику захотелось оказаться в Весёлой роще, рядом с танцующей девочкой и её дедом. Почему-то Весёлая роща казалась в тот момент самым светлым и безопасным местом в целом мире. Он пробежал по мосту, но лес — такой знакомый и привычный, вдруг ощерился миллионами острых зубов, оскалился, вздыбился и поплыл навстречу. А ведь Айвен был всего лишь маленьким мальчиком, которому недавно исполнилось шесть лет. Обессилев, он упал, в ужасе вжался в траву и зашептал:

— У...уходите... ч... черти... — только сейчас маленький баронет понял, о чём говорил пастор на проповеди. Священник рассказывал о страшном месте, которое называлось адом, и куда попадали грешники. И Айвен поверил, что он в таком месте. А, поверив в ад, он вдруг вспомнил о боге. Представил распятье, висевшее над его кроватью и начал молиться — по-детски, неумело, но от всей души — о том, чтобы рядом появилась Джипси и её дедушка, у которого с ним одинаковые имена.

— Чертей не бывает, — раздался совсем рядом знакомый голос.

— Джипси? — прошептал испуганный малыш.

— Джипси, Джипси, — передразнила девчонка. — Ты чего ревёшь?