Невеста наемника

Глава 8

Шойзель — мостостроитель

Ремонт усадьбы затянулся. Понадобилось не две недели, как предполагали, а целый месяц. Можно бы раньше закончить, но куда нам спешить? Фройляйн Йорген стремилась, чтобы все было как раньше, а то и лучше, я этому не возражал. Барышне захотелось, чтобы в окна вставили витражи с единорогами. Мол, картинки, набранные из цветного стекла и запихнутые в свинцовые рамы — давняя мечта ее родителей. При рыцаре Йоргене почти все окна были затянуты промасленным холстом, от которого остались одни ошметки. По мне — лучше бы вставить прозрачные стекла и вышло бы не дороже, чем витражи, а света бы стало больше. К тому же, случись какая напасть, заменить стекла куда проще, нежели восстанавливать картинки.

Будущая хозяйка моталась туда — сюда, нанимая художников, рисовавших эскизы, выбирала цветное стекло, где — то выискивала самый лучший свинец, а потом доводила до белого каления мастеров, составляющих витражи. То ей казалось, что единорог, набранный из синих осколков, плохо смотрится на зеленой траве, а бледно — розовый рыцарь не гармонирует с дамой, выполненной в сиреневых тонах, то вдруг мерещилось, что искусственное солнце плохо сочетается с закатом настоящего светила. Короче говоря — фройляйн достала не только мастеров, но даже брауни. Старик домовой как — то не выдержал и за одну ночь вставил цветные стекла в свинцовые переплеты, показав — как оно правильно. Мастера с перепугу попросили расчет, снизив запросы раза в два.

Но, как не старались мы оттянуть свадьбу, каменщики завершили ремонт стен, кровельщики заменили черепицу, а плотники перестелили полы. Господский дом, флигель, конюшня и прочие службы радовали лаконичностью — белый низ, красный верх. И все это великолепие утопало в зелени!

Чего мне не хватало, так это укреплений. Донжона, где можно укрыться в минуту опасности, подземного хода и галерей, соединяющих все строения. Следовало бы обнести усадьбу высокой стеной, поставить две — три (а лучше четыре!) башни, выкопать ров и установить подвесной мост. А вместо окон, укрытых хлипкими ставнями, соорудить бойницы! Вырубить лишние деревья в саду, мешающие обзору.

В теории, я мог бы превратить мирную усадьбу в укрепленный замок. И даже собирался это сделать. Но… Крепости хороши, если в них наличествует гарнизон, на стенах несут службу часовые. Можно нанять горожан, привлечь молодых арендаторов. Можно — то можно, но какой в этом смысл? Любая армия существует с определенной целью и, против реального врага — будь это крошечная баронская дружина, должная отбиваться от «армий» соседей и восставших крестьян, или имперское войско, призванное покорять чужие страны. Здесь ничего этого не было. Воинственных соседей можно не опасаться. Они либо переселились из имений в города, либо сидели в таких же усадьбах, больше напоминающих охотничьи домики и на чужие земли не претендовали. Крестьяне — арендаторы, в отличие от сервов, восстаний не поднимали. Внешняя угроза (ну, как же приличному государству без нее?) была где — то далеко. До Силинга — столицы герцогства четырнадцать дней верхом, до приграничья, где шла вялотекущая война с королевством Ботэн (там — то и был когда — то пленен рыцарь Йорген) — месяца два. А были еще Вентийские горы (до них дня два пешим ходом, а на коне быстрее), с которых, якобы, спускались гномы. В крошечных человечком я до сих пор не верил, но горы — дополнительная защита как от вражеских солдат, так и от государственных чиновников.

Стоило ли удивляться, что возводить укрепления в здешних краях было не принято? Города не имели крепостных стен, деревни никто не обносил частоколом. В лучшем случае крестьяне сколачивали деревянные изгороди вокруг садов, чтобы не забирались нахальные козы, не заходили степенные коровы, да складывали каменные ограды, отделяющие пастбища от полей.

Была мысль заказать для усадьбы кованую ограду, но поговорив со знающими людьми, плюнул на эту затею. Даже если решетки и копья будут ковать все кузнецы Урштадта и окрестностей, работа займет года два, а с учетом выплавки железа — четыре. Пришлось поступить как все — соорудить деревянный забор и выкрасить его в белый цвет.

Еще месяц потратили на меблировку. Дом оказался несколько больше, чем показался первом осмотре. Общее руководство взяла на себя фройляйн — ездила по мастерским, выбирала готовые изделия, заказывала и отчаянно торговалась даже не из — за пфеннига, а из — за крейцера. При виде Кэйтрин, разъезжающей по городу в коляске (вот и Кургузый пригодился!) купцы и ремесленники хватались за сердце. Хвататься хватались, но уважали. И, кажется, даже больше, чем меня, не любившего, да и не умевшего торговаться. Ну, что поделать, не сумел я освоить высокое искусство торговли.

С самой Кэйтрин, на счастье, у нас все же наладились некие отношения, вполне нас устраивающие. Она не пыталась втягивать меня в хозяйственные дела и беспокоила лишь тогда, когда ей нужны были деньги.

Единственное, куда будущая жена не была допущена — на чердак, в мой личный кабинет. Местные умельцы обшили его досками, переложили камин, заменили стекла. С обстановкой я особо не мудрил — заехал к столяру, высказал свои пожелания, нацарапал что — то на куске доски. Разумеется, дал мастеру хороший аванс и тот отложил все иные заказы, выполняя только мою прихоть. В результате, я стал обладателем массивного резного стола, пары удобных кресел и книжного шкафа. Правда, заполнять его было нечем. Я рассчитывал хотя бы на сотню книг, а удалось заполучить «Апологию Сократа» Платона, довольно скверную выборку из Фукидида и две редакции «Истории Александра Великого». Эти книги меня преследовали всю жизнь — дома, когда учился читать, в университете, где от меня требовали не только знания, но и понимания. Даже в пору солдатской жизни, время от времени натыкался то на растерзанный переплет Платона, то на обрывки «Александрии». Но книги я купил и даже не стал скупиться, хотя разбуди меня ночью — перескажу вам все диалоги и добавлю комментарии.

Наведался в два ближайших монастыря, но переписчиков там не оказалось, а продавать что — то из собственной либереи монахи отказались, не польстившись даже на очень большие деньги. Слышал, что в столице с этим получше, но до Силинга еще нужно добраться. Может, чуть позже, выберусь и навещу книжные лавки.

Неважно — точнее, вообще никак, в Урштадт оказалось с доспехами. Мне бы хотелось украсить кабинет чем — то этаким, красивым, но единственный в городе оружейник мог предложить лишь охотничьи арбалеты, ножи и копья. Собственно говоря, а чего я ждал? Если тут никто не воюет и, на оружие нет спроса, не будет и предложения. Парочку арбалетов я взял, пригодятся. Еще купил манекен и поставил в угол, облачив в собственные доспехи. Ни кираса, ни каска мне в Урштадт пока не нужны. Вот от чего я не смог избавиться, так это от привычки ходить с оружием. Здесь это было не принято, но переделать себя я не смог. Может, со временем…

Переселяться в собственный дом я не спешил. Гостиница меня вполне устраивала, да и Лота, откупленная мной на все время пребывания, была рядом каждую ночь. История о женихе, лишившей ее девственности до свадьбы, а потом отказавшемся, была правдивой только отчасти. Приготовления к свадьбе шли своим чередом, но когда будущий муж застал будущую жену под кустом с соседом. Может, один бы раз и простил, но когда невеста попалась второй раз, уже с другим, а потом с третьим…

Девка была чистоплотна и не навязчива. Радовалась, если я покупал ей дешевые украшения (или дешевые по моим меркам?), давал ей деньги на тряпки, но сама никогда и ничего не просила. Я как — то предложил купить для нее домик, но она отказалась:

— Вот скажи, Артакс, тебе нравится девок в постели мять? Нравится. А мне нравится ноги перед мужиками раздвигать. Будет у меня дом, кто ко мне будет ходить? Женатые бюргеры не пойдут, гостей заманивать надо. Если только, подмастерья сопливые, так на хрен они нужны. Тут интереснее.

Обычно, в порыве откровения шлюхи рыдали, кляня свою жизнь, обзывая нас, мужиков, козлами, а то и похуже.

— Сама говорила — по морде бьют, голой выкидывают, — вспомнил я.

— Так ведь не часто бьют. Подумаешь — съездят разок — другой, не убудет, — ухмыльнулась девка. — И голой только один раз выкинули. Сама виновата — сразу с двумя сговорилась. Думала, с одним сначала пупок потру, а с другим позже. А они вместе пришли. Нет бы, одному подождать, так обиделись. Зато — жизнь у меня веселая.

— А будет свой дом, глядишь, кто — нибудь и замуж возьмет, — уговаривал я.

— Да на хрен мне замуж. Вон, подружки мои бывшие нос от меня воротят — мол, курва подзаборная, а у самих, что за жизнь? Круглый год беременные, детишек куча. Скукота! Они мне, курицы безмозглые, завидуют!

— Чему тут завидовать? — удивился я.

— Так все просто, — доверительно сообщила мне Лота. — Все мужики кобели, а бабы сучки. А каждой сучке охота, чтобы на нее больше кобелей вскочило.

— Старость придет, кому ты нужна будешь? — попытался увещевать я девку.

— А кому старики нужны? Они никому не нужны. Дети да внуки ждут, чтобы окочурились. Что проку от старика, который лежит целый день, да под себя ходит? Одна вонь. Помню, матушка моя говорила про бабку — свекровь свою, мол, когда же тебя, дуру старую Господь приберет? Не хочу я до старости доживать. Лет бы до тридцати дотянуть — так и ладно. А до этого еще чертова уйма.

— Уйма, это сколько?

— Одиннадцать, а может двенадцать, не считала, — беззаботно отмахнулась Лота.

В ее возрасте тридцать лет кажутся старостью. Но Лота еще не знает, что если она доживет до тридцати, ей захочется дотянуть и до сорока, а там и до пятидесяти. Но ее жизнь — это ее жизнь и лезть с поучениями я не имел права. Да и не хотел.

Лота проснулась, когда я заказывал завтрак. Ей нравилось, что заказ делается на двоих, чего ее прежним клиентам не пришло бы и в голову.

В первое время она изумлялась, видя непьющего солдата. Потом привыкла. Чуть тяжелее далось понимание, что я не люблю пьяных женщин. Сама же она была не прочь пропустить стаканчик — другой, но из — за желания угодить клиенту, терпела.

— Месяц уже с одним мужиком сплю! — вдруг заявила Лота, усаживаясь за стол.

— А кто неволит? — равнодушно сказал я. — Постояльцев много, иди.

— Ты же меня у хозяина на весь месяц взял, не поскупился. Если уйду, деньги придется возвращать, а Паташон ругаться будет. Он же перед тобой на задних лапках ходит. Говорит — ни разу такого богатого постояльца не было. Даже чистоплюйство твое уважает. Мол, другие на простынях по два месяца спят, а этому каждую неделю новые подавай.

— Не волнуйся. Скажу хозяину, что деньги обратно не возьму.

— Так я потерплю, — ухмыльнулась девка. — Мне тоже на чистых простынях кувыркаться нравится. Да с тобой и поговорить интересно. С другими — то что? Никакого разговора, одно пыхтение. Вот, помню …

— Давай без воспоминаний, — поморщился я.

— Странный ты, — заметила Лота. — Другим мужикам, в твоем возрасте, нравится, когда я про прежних клиентов рассказываю. Их это даже заводит.

— Вот ты другим и рассказывай.