Плащ и галстук

Глава 12. Старая песня на новый лад

Лень — одна из движущих сил прогресса. Человек привыкает к удобствам с невиданной силой и скоростью, меняя свой быт и жизнь под них, если понадобится. Вот, к примеру, существуй вы на самом деле, уважаемая публика, смогли бы вы представить себе жизнь без… ну, к примеру, туалетной бумаги? Да, конечно, сказали бы некоторые из вас. Почему бы и нет? Биде, самый что ни на есть популярный ответ? А может быть, какая-нибудь мочалочка? Держу пари, была бы мочалка — появились бы такие маленькие-маленькие, но очень свирепые стиральные машинки, чтобы её тут же застирывать. Понятно, что и как, да?

И вот, мы обращаем внимание на творящееся у нас здесь и сейчас. Великий могучий Советский Союз, идущий по дороге к коммунизму и общему счастью. Что на дороге множество ухабов, и ежу понятно. Один из самых злых и отчаянно мерзких — злобный бессмертный спрут, известный всем под имением «бюрократия». Жизненно важный, больной, бесконтрольно растущий, замедляющий все процессы. Нюанс был в том, что «бессмертным» он был только до популяризации и развития компьютерных технологий.

Разумеется, в моей прошлой жизни эти самые технологии «спрута» не убили сразу и наотмашь. Слишком мало доверия вызывали чужие программы на чужом «железе», слишком инертна была структура общества. Но всё познается в сравнении. Бездушная, холодная, одинаково справедливая ко всем программа, делающая за доли секунды то, что тетеньки в разных собесах легко и профессионально растягивают на полчаса, способна изменить мир. Она удобна. Она не знает жалости и сомнения. Она не будет делить людей и неосапиантов, как делят их те, кто принимают решения. И, если её правильно преподнести, правильно запустить в человеческое общество… она станет его неотъемлемой частью.

А потом уже будет поздно.

— Ты серьезно?! — второй раз в жизни я видел Янлинь, удивленную почти до потери пульса. У девушки, запустившей меня в своё логово, аж руки бессильно опали.

— Милая, — вместо меня ей ответила проскользнувшая внутрь Кладышева, подходя к китаянке вплотную и крепко хватая ту за ягодицы в подобие объятия, — Он меня купил с потрохами! Полностью! И не только меня!

— Чееем?!? — заизвивалась бедная девушка, чувствуя, что её маленькой жопке что-то угрожает.

— Всем! Будущим! — Вероника до сих находилась в некотором неадеквате, — Сейчас я тебе все расскажу!

— Рууууки уберии! — протестующий вопль китаянки сменился прекрасно знакомым мне вздохом и закушенной губой.

— Так, я вас оставлю…, — поспешил я ретироваться.

вк

Каждую из моих слушательниц ранее купило своё. Молоко отдалась за простоту идеи, подразумевающую отсутствие каких бы то ни было агрессивных действий. Окалине, которой подруга популярно объяснила, что именно я предлагаю, хватило иного. Машинная чистка человеческого фактора среди лиц, принимающих решения или являющихся посредниками, пришлась палачу Стакомска по вкусу. Сильно пришлась. Кладышеву оказалось «купить» проще всего — та отдалась вся и сразу только за надежду.

Знаете, кто больше всего думает о будущем и боится его? Бессмертные прекрасные девочки. Им есть что терять. Дам намек — не девственность.

— Привет, Витя, — грустно поздоровался со мной Вадим, оказавшийся в лифте, как и обычно. Очень сверхъестественно обычно.

— Привет, Вадим. Что случилось?

— …, — наш берсерк замялся, но потом всё-таки ответил, — Юля. Она… не такая стала. С ней теперь опасно.

— Да, я в курсе, — кивнул я, поморщившись, — Пытаюсь решить эту проблему. Обещать ничего не буду, но и мне происходящее тоже не нравится.

— Понял тебя…

Зайдя к себе, я закрыл дверь, а затем, обернувшись, со тяжелым вздохом посмотрел на… Юльку. На Палатенцо. Сидящую, поджав ноги, на стуле. Съежившуюся. Несчастную. Нервничающую.

Жалкую.

Вот он, мой Моби Дик.

Сняв маску, я тычком пальца включил вытяжку, а потом закурил, глядя на молчащую девушку, ёжащуюся под моим взглядом. Эх, проблема… и как её решить — я не знаю.

Почему Палатенцо было Палатенцом? В первую и в последнюю очередь потому, что Окалина Юлия Игоревна была красива. Потрясающе красива. Куда красивее и безупречней собственной матери, даже если бы той пришла в голову мысль посвятить жизнь художественной гимнастике. Я так называл призрака, вырабатывая психическую сопротивляемость её безупречной внешности и бесстрастному поведению. Высокая, сантиметров 170, не меньше, с потрясающей, поражающей воображение копной волос. И — безупречная. Ни морщинки, ни складки, ни родинки, ни единого ненужного волоска. Образ, который создала сначала она, а затем мы еще и улучшили с ней вместе. Образ, который стал её новым телом.

Но сейчас?

— Знаешь, почему я ничего не возразил, когда ты на весь Союз объявила меня своим женихом, а? — наконец, устав разглядывать это несчастье, спросил я.

Юлька лишь мелко затрясла головой, выпучив глаза.

— Потому что не был против. Совершенно. Ты была классной и умной. А какой стала? Тебя даже репортерам нельзя показать. Все твои знания, весь опыт, всё это теперь лежит мертвым грузом, потому что ты, как потерянная собачка, бегаешь за каждой новой своей эмоцией. Не учишься, не читаешь, не пытаешься с собой справиться, хотя бы затем, чтобы снова выйти на сцену….

На лице призрака появилось выражение отвращения, которое я правильно распознал, начав говорить еще более едко:

— Правильно, Юлия Игоревна, а зачем вам на сцену? Вам же не нужно ни есть, ни спать, ни покупать одежду. Раньше вы занимались всей этой ерундой, потому что было всё равно, чем заниматься, а теперь есть такая замечательная игрушка, как чууувства, да? Только вот ты не можешь не замечать, что большая часть эмоций, испытываемых тобой, негативна. Что к тебе хуже стали относиться. Пренебрегать тобой.

— Да… Даже мама…, — понурилась призрачная девушка, помолчав с минуту.

— Так поступают с детьми, от которых ничего не зависит…, — принялся спокойно и вдумчиво объяснять я.

Никогда не был экспертом в общении. Но от Юльки слишком многое зависит. Именно она указывает (или должна) «путь» остальным призракам. Не сейчас, конечно, куда такую отпустишь, они же в ужас придут, несмотря на ограниченную эмоциональность! А они, эти призраки, нужны. В первую очередь нам.

Пришлось здорово постараться языком, чтобы убедить Палатенцо в том, что существуют неприятные вещи, которые её необходимо делать и ощущать. В первую очередь из-за себя, симулируя то, что она не может ощутить. Человек растёт как личность преодолевая неприятности и решая проблемы. Тот, у кого их нет, останется на том же уровне.

— А знаешь, почему именно я тебе всё это объясняю, Юль? — закончил я первую вводную лекцию, — Потому что я тебе нужен. Ты согласна слышать меня. Ту же Веронику ты слушала только тогда, когда она говорила тебе приятные и интересные вещи. Потому-то она тебя, кстати, и обманула. Поняла?

— Н-не знаю. Мне надо подумать.

— Правильный ответ.

После разговора ноги меня сами понесли к холодильнику, руки сами взяли две бутылки водки, а затем совершенно уставший от всех этих баб организм, слегка лишь желая заглянуть одним своим органом назад к Янлинь, потопал к Салиновскому. Расслабиться и всё такое.

У Паши оказалась баба. Причем знакомая. Причем, не в гостях. То есть кошка. Та самая, из кафе, трехцветная. Она сидела на стуле в пашиной комнате, разглядывая стоящего в дверях меня недоуменно и брезгливо.

— Ой, ну вас нахер! — психанул я, вручил Салиновскому водку, а затем сбежал к ядреной матери на свежий воздух.

Перед крыльцом стояли двое. Слегка испуганный и настороженный Вася, который Данко, и сильно настороженный Шахбазян Ваган Варагович, который наш участковый. Милиционер смотрел на мальчика, пытаясь выяснить степень его пожароопасности, ну а ребенок просто смотрел на незнакомую рожу и чувствовал себя не очень, как и любой ребенок при виде незнакомой взрослой рожи.

— Товарищи, а пойдемте есть мороженое?! — громогласно произнес я с крыльца, разглядывая это непотребство, — А то так курить хочется, что нажраться не с кем!

Далеко мы пойти не могли, но на лавку в парк? Вполне. Туда я и приволок пакет эскимо, попутно всучив три мороженки охреневающему от духоты пулеметчику на проходной. Сами тоже хорошо посидели, причем, кажется, мы с Васей были в одинаковом молчаливом восторге от того, что жрём эскимо с милиционером. Настоящим, живым!

За эти краткие посиделки и разговоры почти ни о чем, я добрал того, что не успел добрать в кафе с Салиновским. Мир вновь расцвел если не всей палитрой красок, положенной мне по возрасту, так хоть перестал казаться вонючей дыркой в земле, где всем адаптантам и криптидам дан шанс жить, только если они из кожи вон лезут, стараясь причинить пользу… по Уставу и чужой указке.

Вася хавал угощение, крутил по сторонам головой, задавал Шахбазяну обычные детские вопросы из серии «сколько преступников вы уже застрелили из этого «макарова», а я наслаждался видом аккуратно отвечающего милиционера, чердак которого до сих пор гнулся и трещал от горящей головы ребенка.

А затем пришла ищущая своего соседа Викусик. Всучив растерянной девочке пакет с оставшимся мороженым (а там было ого-го!), я, недолго думая, из чистого хулиганства и позерства превратился в туман, подхватил одним концом свои вещи, да и улепетнул в общежитие, насладившись зрелищем участкового, которого жизнь к такому категорически не готовила.

Пришла пора браться за жизнь всерьез.

Тренировки на развитие возможностей? Да, необходимы. Изучение материала второго курса? Однозначно, несмотря на то что я уже достаточно компетентен как программист, которых выпускает мой ВУЗ. С избытком… Так, что дальше? Основа основ у меня — это Палатенцо и работа с тем, что сейчас заменяет ей мозг. Причем, именно уделять ей время будет катастрофически неверным, надо очень аккуратно подводить её к правильным мыслям, формируя психопортрет обычного человека. А для этого Юлька первым делом должна погрязнуть в глубинах самоанализа. Утонуть в нем. Утопить эмоции, выхолостив их от лишнего. А это все требует времени, которого у нас отнюдь не вагон, но пока Окалина-младшая не приведет свой чердак к покорности, мы не можем ей доверять. В этом наша психованная психологичка была полностью уверена — шок, испытываемый «призраком» от новой смены формы существования, был слишком велик, он дезориентировал.

Поэтому мы начали постепенно, вернув все на старые места. Вольфганг никуда не уходил, против возвращения Вероники не сказал ни слова, а вот сама Юля была этому моменту не очень рада. Кладышева, впрочем, за старое не бралась и соблазнять меня по новой не спешила, а наоборот, стала чрезвычайно занятым человеком. Теперь, кроме её рабочей рутины, появилось еще и обучение у Янлинь, плюс периодические (и частые) визиты к Окалине и Молоко. Наша карманная психиатресса стала связным.

Следующей немаловажной деталью, опять-таки связанной с миниатюрной брюнеткой, стал её отчет о «замедлении прогресса» с остальными призраками. Это весьма неприятное для Кремля объявление она мастерски замешала с данным по двум факторам: во-первых, потому что я стал меньше раздражаться и экспатировать из-за отсутствия личной жизни (плак-плак), а во-вторых, Кладышева начала жаловаться на несдержанность самой Палатенца, которую назвала бесконтрольной, высказав опасения, что если молодой «призрак» так сильно слетает с катушек, то те, кто дольше пробыл в таком состоянии, могут вообще лишиться разума.