Распутин наш

Глава 21. Справедливость

Раненый “Волк”, вырвав кусок бронированного мяса из исполинского тела линкора, медленно отползал в угольной толще зимних вод Балтийского моря подальше от жалящего света прожекторов и убийственного огня противоминной артиллерии.

Подводная лодка — место службы очень сильных людей, учитывая условия, в которых они идут в бой. Корпус “Волка” — металлическая труба, диаметром в две сажени, половину которой занимают цистерны, воздуховоды, проводка, огромное количество клапанов и приборов, нависающих и выпирающих со всех сторон. Если раскинуть руки и подняться на цыпочки, условно обитаемое пространство заканчивается. Мерцающий свет тусклых лампочек не позволяет увидеть всю длину отсека, и кажется, что нагромождение механизмов уходит в преисподнюю, а оттуда в лицо дышит бездна, обволакивает влажным тяжелым воздухом, оставляющим липкий конденсат на любой гладкой поверхности. Корпус подлодки скрипит и стонет под напором моря, страстно желающего прорваться внутрь и попробовать на ощупь этих дерзких людей, посмевших забраться туда, где им быть не положено. Вода непрерывно сочится из под заклёпок, ослабленных и расшатанных близкими разрывами снарядов, и все понимают, что в любой момент фильтрация может превратиться в смертельный для корабля беснующийся водопад, способный легко убить или покалечить всех, оказавшихся на его пути. Тогда шансы выбраться из морской глубины на поверхность сразу станут призрачными. Подлодка — это всегда страшно и неуютно. Неуютно из-за недостатка света, кислорода, пространства. Страшно от ощущения собственного бессилия перед лицом окружающей безжалостной стихии, отсутствия возможности выскочить и побежать прочь от надвигающейся опасности, от осознания того, что подводникам не полагается даже могила и этот темный чулан будет одним большим братским гробом. Одно дело — принять смерть от вражеского снаряда в бою на своем посту. Но медленно умирать в холоде и мраке, не имея ни малейшей надежды на спасение, задыхаясь в спёртом, сдавленном воздухе полузатопленного отсека…

Наверху забурлило, заухало, зашипело, словно масло на раскаленной сковороде. Звук приблизился, достиг своего апогея, завис над головами подводников, а затем медленно стал удаляться прямо по курсу субмарины.

— По нашу душу, — Мессер скривил губы в гримасе, долженствующей быть улыбкой.

Лодка продолжала идти на остатках аккумуляторов. Жужжали, потрескивая, электродвигатели. Расплескавшийся электролит наполнял воздух пронзительным кислотным запахом. Весь экипаж безмолвно смотрел на командира, ожидая спасительного решения. Надежда умирает последней. Капитан — “первый после Бога” — её носитель.

— Боцман! Ждём. Когда эта лоханка еще раз пройдёт над нами вперед, ставим рули на всплытие! Продуваем балласт! Расчёты орудий выпускаем первыми. Минёры — следом. Инструменты в руки и бегом к торпедным аппаратам. Делайте, что хотите, но торпеды по правому борту должны быть приведены в боеспособное положение. С Богом!.. * * *

Лёгкий крейсер “Кольберг”, оставленный адмиралом Шмидтом для прикрытия обездвиженного “Кайзера”, наматывал круги, уходя всё дальше от места, где последний раз видели перископ подлодки. Определив примерное направление и скорость “Волка” под водой, корабль, как гончая, крутился вокруг предполагаемого местоположения субмарины, надеясь увидеть подводного хищника раньше, чем тот появится на поверхности и нанесёт удар. Для обеспечения безопасности и эффективного контроля водной поверхности требовалось постоянно двигаться, избегая прямых линий, и непрерывно держать под наблюдением внутренний радиус, в котором, по всем расчётам, находилось вражеское потайное судно.

— Лодка всплывает. Продута средняя…, кингстоны закрыты. Глубина…, крен…, дифферент…, давление в лодке…, — обычные команды звучали в этот раз, как удары набата. Сосредоточенные лица при тусклом аварийном освещении сверкали белками глаз. Сомкнутые губы и костяшки кулаков, сжимающих скобы трапа, побелели от напряжения.

— Открыть люк! К бою! Комендоры — к орудиям! Минеры — к торпедам! Механик — запустить дизеля! Приготовиться к развороту!

В бурунах винтов “Кольберга” показалась чёрная голова “Волка”. На крейсере не сразу заметили узкий, как стрела, стелющийся по воде корпус. Но прожектор, гуляющий по волнам Балтики, зацепил краем тонкий нос, проскочил дальше, задумался, задержался, вернулся и упёрся в лобастую рубку, крича беззвучно: “Вот она! Я нашёл! Держите её!”

— Комендорам по готовности — огонь! — отдал команду Мессер, хотя можно было этого и не делать. Моряки и так работали на пределе сил, приводя в боевое положение баковую трёхдюймовку. — Механик! Сколько ждать?

— Муфту заклинило! — тревожно прозвучал голос мичмана.

На “Волке” для переключения привода с электродвигателей на дизель и обратно его необходимо физически отсоединить и перекинуть на вал винтов. И сейчас, в самый ответственный момент, это сделать не получалось. Из дизельного отсека слышался грохот — механики в условиях цейтнота исправляли дефект с помощью лома и какой-то матери.

А тем временем ютовая 102-мм пушка крейсера запустила в обидчика “Кайзера” первый снаряд. Перелёт!

— Минёры! — вопросительно крикнул Мессер, обращаясь к копошащимся на палубе матросам.

— Ещё две минуты! — на секунду выпрямившись, доложил лейтенант Подерни и опять склонился над кронштейном.

— Нет у нас этих двух минут, — прошептал Мессер, глядя, как уходит в циркуляцию вражеский крейсер, открывая носовые и бортовые орудия.

Грохот, разорвавший ночную мглу, располосовавший жёлтым злым пламенем небо над германским кораблём, ударил по “Волку” упругой волной сжатого воздуха. Крейсер подкинуло и разорвало пополам, в волны беспорядочно посыпались обломки обшивки и такелажа. Не долетев до подлодки каких-то десяти саженей, смачно плюхнулся кусок мачты. В море негде залечь, поэтому подводники лишь пригнулись, с изумлением наблюдая катаклизм, радуясь неожиданному избавлению от неминуемой катастрофы и ужасаясь мгновенной гибели трех сотен христианских душ.

— Букет рванул, — прокомментировал произошедшее Бахтин, поднявшийся на мостик, — мы на минном поле, командир…

Мессер кинул взгляд туда, где в ночной дымке скрылись очертания линкора.

— Как далеко? — спросил командир своего старшего офицера.

— Двадцать минут на семь узлов… Двадцать кабельтовых мы точно оттанцевали.

— И теперь обратно ему в пасть… Машина! Малый назад. На румбе так держать. Минеры — доложить о готовности — будем добивать зверя, пока он нас не угробил.

Негромко порыкивая дизелем, подлодка медленно пятилась, стараясь попасть в свой собственный след, дабы не задеть притаившуюся на глубине рогатую смерть. Море милостиво отпускало подводного хищника, приняв в качестве жертвы крейсер и эсминец Второго рейха. На пути к чистой воде оставался вражеский линкор, чей мрачный силуэт еле угадывался на фоне тёмно-синего звёздного неба. Обесточенный и обездвиженный, но всё ещё грозный, он представлял сейчас главную опасность для крошечного кораблика.

— Лейтенант, выставляйте максимальную дистанцию, — распорядился Мессер. Приняв доклад минёра, он кивнув на пятиметровые тушки торпед. — “Кайзер” уже никуда не убежит, а нам к нему приближаться не стоит. “Волка” сейчас и оглоблей утопить можно. * * *

В то время, когда с кронштейнов подводной лодки сорвались и понеслись к обреченному линкору сразу восемь торпед типа 45–12, эсминцы Шмидта наткнулись на завесу подлодок Вердеревского, а крейсеры-разведчики Людвига фон Ройтера на всём ходу влетели в “казацкую лаву” эсминцев Кедрова, развернувшуюся фронтом для атаки кильватерной колонны линкоров. Обе засады Балтфлота оказались вскрыты почти одновременно. По всей длине соприкосновения лёгких сил от Штольпе до Данцига, в условиях ограниченной ночной видимости, завертелись собачьи свалки маленьких юрких корабликов. Подавляющее огневое преимущество немецких эсминцев компенсировалось малозаметностью русских подлодок. Сообразив, что никакой тайной атаки не получится, командиры-подводники азартно, но безрезультатно расходовали торпеды на лёгкие силы германской эскадры. Немецкие эскадренные миноносцы не могли позволить себе оставить за спиной вражеские субмарины и предоставить им возможность подобраться к главным фигурам кайзера на шахматной доске Балтики — кильватерной колонне линкоров, укороченной “Волком”. Эсминцы Пауля Хейнриха, разобравшись по секторам, утюжили волны Балтики, выискивая перископы подводных хищников, атакуя любой бурун ныряющими снарядами, шли на таран, но не поспевали на помощь пяти крейсерам разведки, сцепившимся с русским авангардом из 12 “новиков” в десяти милях ближе к Кенигсбергу.

Эсминцы Кедрова, сближаясь со скоростью пятьдесят узлов лоб в лоб с кораблями фон Ройтера, не поняли, с кем разминулись, ощупав друг друга прожекторами, а сообразив, почти синхронно развернулись, располосовали море пенными дорожками ста торпед, осветили воздух вспышками почти двух сотен орудий.

Ни о каком распределении целей и сосредоточении огня не было и речи. Слишком скоротечен контакт, где обнаружение и идентификация противника возможна только глазами вперёдсмотрящего. Самому мощному и хорошо вооруженному 150-мм пушками левофланговому “Франкфурту” достался в “спарринг-партнеры” малыш “Гром”, не успевший развернуть торпедные аппараты и расстрелянный в упор. В миле от трагедии сразу три “новика” — “Победитель”, “Забияка” и “Орфей” — избивали “Нюрнберг”. Германский крейсер горел от бака до юта, но упорно отстреливался из единственной оставшейся в строю баковой пушки. Тонул попавший под “дружескую” торпеду “Лейтенант Ильин”. Тяжело ковылял “Данциг”, кренясь на один бок. Отстреляв торпеды и получив несколько снарядов в борт, “Новик”, “Самсон”, “Азард” и “Десна” спешно отходили под прикрытие “больших дядь”. За ними гнались “Карлсруэ” и “Кенигсберг”. Вся карусель и неразбериха ночного боя постепенно смещалась на восток.

Место сражения обозначали костры горящих кораблей и всплески огня, вырывающегося из стволов орудий. Самый сохранившийся и боеспособный “Франкфурт”, разобравшись со своим визави, рванулся за отступающими русскими эсминцами и первым, как в стену, упёрся в дозор Непенина — “Олега” и “Богатыря”, за спинами которых недобро маячили “Адмирал Макаров”, “Баян” и “Рюрик”.

Через два часа всё было закончено. Оставшийся на плаву и прорвавшийся сквозь русские порядки за счет 28-узловой скорости “Карлсруэ” больше ничем не мог помочь своим линкорам. Но основную задачу германские разведчики выполнили, сорвав ночную атаку русских подлодок и эсминцев.

Светало. Лёгкие силы спешно оттягивались за спину бронированным гигантам, оставив в квадрате десять на десять миль больше двадцати кораблей — четыре германских крейсера и четыре эсминца против пяти подлодок и семи эсминцев Балтийского флота.* * *

Непенин проводил глазами гидросамолёт, еле заметный на тусклом небосклоне. Первый и единственный авианосец Балтийского флота — авиаматка “Орлица”, заняв позицию позади линкоров, приступила к работе, становясь на всё время сражения глазами Первой бригады линкоров. Орудия, бьющие на невиданную ранее дальность 120 кабельтовых (22 километра), нуждались в корректировке огня, и Адриан Иванович лишний раз убедился, насколько ценными являются четыре самолётика, незаслуженно прозванные на флоте игрушками начальства. А ведь Николай Оттович Эссен понял это в самом начале войны. В 1914 году по его приказу были осмотрены корабли в портах. Самым пригодным для переоборудования в «авиационное судно» оказался пароход «Императрица Александра» рижской судоходной компании «Гельмсинг и Гримм». Корабль получил новое имя “Орлица”, закрытую ходовую рубку, зашитую стальными листами, радиотелеграф, четыре 75-мм орудия Канэ и столько же гидросамолетов. Авиация “Орлицы” приняла боевое крещение 9 июля 1916, участвовала в воздушном бою, прикрывая “Славу” и не давая немецким гидросамолетам «Friedrichshafen» FF.33 нанести бомбовый удар по русским кораблям. Сегодня предстояло новое испытание. С командиром “Орлицы” кавторангом Ромашовым оговорён порядок взаимодействия, расписаны условные знаки, экипажам выданы разноцветные ракеты. Вместо бомб — аккумуляторы, вместо стрелка — морской связист с ратьером. Гидропланы будут постоянно висеть над немецкими линкорами, меняя друг друга. Только бы комендоры не подкачали… * * *