Этот мир не выдержит меня. Том 1

— Расскажу, если переживём аудиенцию...

После этих слов Марк шагнул в тёмный коридор и захлопнул дверь.

Ну, нагнал таинственности, ничего не скажешь. Я присел на табурет, вытянув ноги — тяжёлый выдался денёк. Не знаю почему, но меня не особо заинтересовала та «другая» причина, о которой рассказал Марк. Если честно, меня сейчас вообще ничего не интересовало: ни возможная месть Вегайна, ни проблемы с инквизицией, ни предстоящая аудиенция у графа, ни даже судьба Хольда... Тревожный звоночек.

Я тряхнул головой. Нужно собраться. Апатия — это последствие психологической и физической усталости. Так бывает, когда тело, неготовое к серьёзному стрессу, всеми силами пытается превратиться в амёбу — ко всему безразличную и, главное, совершенно бездеятельную.

Лекарство от этой болезни ровно одно: отдых. В экстремальных ситуациях его можно заменить медитативными практиками, а в моём случае ещё и обращением к дару, хотя черпать силу из «океана» сегодня вряд ли стоит. Слишком уж мало времени прошло с прошлого раза, да и магическое «похмелье» завтра будет совсем не к месту.

Но медитация не повредит... Правда, сначала нужно привести себя в порядок: смыть дорожную грязь и переодеться.

Слева от двери за тяжёлой шторой нашлась бочка, наполненная водой. Рядом лежал деревянный ковш, а в полу чернели небольшие отверстия, из которых тянуло сыростью и плесенью — похоже, я ошибся, когда подумал, что здесь нет душа...

Шмотки, пропитанные потом, пылью и кровью, полетели на пол. Я зачерпнул воду и отважно вылил на себя первый ковш — что сказать, водичка весьма бодрила. Ещё немного, и она, наверное, перешла бы в другое агрегатное состояние.

От холода свело скулы, заломило виски, а кожа покрылась пупырышками размером с Эверест — никакого удовольствия от купания, но какие варианты? Бочку с горячей водой здесь поставить почему-то не удосужились.

Закончив гигиенические процедуры, я надел чистую одежду и вновь почувствовал себя человеком — холод взбодрил тело и разум. Теперь можно осмотреться.

Взгляд скользнул по убогой обстановке, не зацепив ничего нового, и остановился на узком окне — почти бойнице — сквозь которую дул прохладный ветерок. Вот и путь отхода на случай если меня попытаются схватить. Тесновато, конечно, но протиснуться можно — благо я пока не успел обзавестись ни жирком, ни чересчур развитой мускулатурой.

Осталось запереть дверь. Засов сухо скрипнул, но этого мне показалось мало: говорят, у параноиков ближе к ночи начинается обострение... В общем, за неимением лучшего в ход пошла тяжеленная кровать — я кое-как сдвинул её, упёршись ногами в стену, и дотолкал до дверного проёма. На этом приготовления к отдыху были закончены.

Я потушил фонарь и прилёг на жёсткий матрац, выбросив из головы все мысли и чувства. Вдох-выдох...

Тело налилось тяжестью, кровь будто бы загустела, а время замедлилось. Организм начал ускоренно восстанавливать силы.

«Океан» внутри меня был почти спокоен. Разовое применение магии, похоже, не сыграло большой роли, однако кое-какие изменения я всё-таки заметил: «вода» будто бы поменяла цвет, сделалась насыщеннее и ярче. Возможно, это связано с тем, что я стал лучше контролировать заклинание, когда сумел прицелиться в летящую стрелу, но, может быть, причина в ином: в возмущениях магнитного поля или в ретроградном Меркурии, или в какой-нибудь другой ерунде. Спросить, к сожалению, не у кого.

Расслабленные мышцы накапливали энергию, разум, погрузившийся в полную пустоту, отдыхал от впечатлений, тревог и переживаний, но внутри уже появился маленький грызущий червячок... Это была интуиция, подпитанная обострившимися чувствами. В коридоре кто-то есть, и этот кто-то пришёл ко мне.

Я открыл глаза, и в дверь сразу же постучали или, скорее, поскребли — очень осторожно, едва слышно, почти незаметно. Похоже, интуиция не подвела.

Топор, прислонённый к табурету, стоял рядом, а остальное оружие лежало на столе. Никто из людей графа даже не подумал забрать мой арсенал при осмотре — ко всему, что не могло стрелять, здесь относились исключительно толерантно.

Я беззвучно поднялся с кровати, подхватив топор. Кто стоит за дверью? Не знаю, но вряд ли это графские бойцы или инквизиторы — те не стали бы скрестись, предупреждая о своём визите, а уже выносили бы дверь. Мой же гость явно не хотел привлекать лишнего внимания...

— Кто? — шёпотом спросил я.

— Рита... — едва слышно донеслось в ответ.

Вот как? Что она здесь забыла? Это попытка запудрить мне голову, чтобы я добровольно открыл дверь, или девушка просто решила вечерком зайти по-соседски, чтобы попросить соли?

— Впусти меня, пожалуйста...

— Зачем?

— Мне нужно с тобой поговорить...

— Ты одна?

— Да...

— Может быть, поговорим завтра?

— Нет! Завтра будет поздно...

Марк всё ещё не вернулся, и это слегка напрягало. С другой стороны — Рита никак не связана с нашими делами, поэтому серьёзных оснований подозревать её в чём-либо нет. Да и какой смысл? Ну не впущу я сейчас девушку, и что? Если Рита там не одна, а в тёплой компании моих недоброжелателей, то вряд ли они просто плюнут и уйдут, когда я не открою дверь...

Лампа не горела, но сейчас темнота уже не казалась такой густой — глаза привыкли к недостатку освещения, да и луна, изредка мелькавшая в узком оконце, давала какой-то свет. Плюс «мыльный» пузырь сиял где-то под облаками. В общем, не темнота, а полумрак, который не станет помехой, если начнётся заварушка.

Бездействовать — глупо. Нужно отодвинуть кровать, но совсем чуть-чуть — так, чтобы только Рита могла протиснуться. Если за ней последует кто-нибудь ещё, то он не сумеет быстро проникнуть в помещение.

Доски пола противно скрипнули под тяжестью «роскошного» ложа. Я легонько стукнул топорищем по засову, и дверь приоткрылась, пропуская внутрь стройную фигурку... Рита была одна.

— Это зачем? — спросила она, задев стоявшую в проходе кровать.

— Чтобы меня во сне не украли, — я внимательно следил за девушкой, но ничего подозрительного не замечал. — Закрой, пожалуйста, дверь.

Рита без раздумий выполнила просьбу, задвинув скрипучий засов.

— Ты всегда встречаешь гостей с топором в руках?

— Не всегда. Иногда вместо топора я беру кинжал.

Девушка робко улыбнулась.

— Извини, если помешала, но я хотела бы сказать кое-что или, точнее, кое-что предложить...

Рита говорила негромко и неуверенно, будто бы не могла подобрать нужные слова. Её щёки слегка покраснели, а глаза пристально изучали пол под ногами.

Она была одета в длинную безразмерную рубашку. Белая ткань — тонкая и оттого полупрозрачная — практически светилась в темноте. Широченный ворот, в который даже Фольки легко просунул бы свою косматую башку, съехал на бок, обнажив хрупкое плечо.

— Проходи, — я прислонил топор к стене и указал на табурет. — Присаживайся. Не трон, конечно, но ничего лучше предложить не могу.

Сделав несколько шагов, Рита опустилась на стул и прикрыла колени ладонями — невесомая ткань натянулась, очертив линию бёдер. И целомудренно, и, одновременно, соблазнительно. Я с трудом отвёл взгляд от ног девушки.

Гормоны, будь они неладны, разжигали внутри такие желания, о которых не принято говорить в приличном обществе. Ни трудный день, ни поздний визит, ни даже ранение не могли повлиять на мой молодой организм. Природа требовала своего.

— Для начала... — Рита выдохнула, решившись начать разговор. — Для начала я хотела бы сказать спасибо. Ты спас меня... И если бы я не принадлежала графу, то моя жизнь стала бы твоей по праву...

— Мне и со своей-то жизнью едва-едва справиться удаётся. Не думаю, что тебе со мной было бы сильно лучше.

— Не говори так!

Голос девушки, ещё секунду назад робкий и неуверенный, зазвучал с таким жаром и с такой неподдельной болью, что я, стыдно признаться, даже слегка смутился. Приятно, чёрт побери, когда красавица предпочитает тебя, а не какого-то графа.

— Не говори так, — повторила она. — Ты добрый и смелый! С тобой, даже на поводке, я была бы счастлива...

По щеке Риты покатилась блестящая слеза.

— Ты меня совсем не знаешь, — поморщился я. Не люблю, когда девушки плачут. — И доброту мою ты сильно преувеличиваешь.

— Нет, знаю! Я ведь помню... Не всё, но кое-что! Я помню лес и костёр, помню твои глаза... Яркие и глубокие... Помню, как ты внимательно смотрел на меня...

— Да? — я насторожился. — А что ещё ты помнишь?

Воспоминания о моих глазах — это, конечно, очень романтично, но вдруг, кроме них, Рита видела что-нибудь ещё? Например, как я колдовал, когда Лэйла застала меня врасплох в лагере бандитов... Не хотелось бы, чтобы появился ещё один человек, который может рассказать обо мне инквизиции. Не думаю, что девушка станет делать это специально, но даже одно лишнее слово, произнесённое не в то время и не в том месте, способно всерьёз навредить мне.

— Да ничего определённого, — ответила Рита, взглянув мне прямо в глаза. — Только обрывки... И от этого мне ещё больнее!

— Почему? — спросил я, внимательно наблюдая за ней.

При вранье когнитивная нагрузка значительно увеличивается, что меняет поведение человека. Появляется излишняя суетливость или, наоборот, механическая топорность движений, а снизившаяся самоэпатия убирает из речи отсылки к собственным переживаниям. Лжецу трудно говорить о своих чувствах — ему доступен лишь весьма ограниченный набор эмоций, пока все душевные силы уходят на то, чтобы скрыть правду.

Рита вела себя совершенно иначе: расслабленная поза, открытый взгляд... Не думаю, что она врала. Ну или под маской несчастной красотки прятался настоящий гений обмана.

— Я хотела бы помнить о тебе больше, — Рита опустила голову. — Когда ты уйдёшь... Когда ты уйдёшь, со мной останутся только воспоминания и больше ничего...

По её плечам пробежала дрожь. Девушка пыталась сдержать слёзы, однако не смогла справиться с нахлынувшими переживаниями.

— Да перестань!

Я присел рядом, положив руку на её плечо. Рита закрыла лицо ладонями и прошептала:

— Не надо... Не хочу, чтобы ты запомнил меня заплаканной и некрасивой...

— Ты красивая, не говори ерунды.

— Ты действительно так думаешь?

— Конечно.

Рита убрала ладони от лица и посмотрела на меня блестящими от слёз глазами. Удивительно, но она и правда стала выглядеть только лучше — ни красноты на щеках, ни отёков. Сплошное очарование.

— Если ты считаешь меня красивой, — её голос задрожал от волнения, — то тогда прошу тебя... Прошу тебя, подари мне ещё одно воспоминание.

— Какое? — я не совсем понял, о чём идёт речь.

— Самое главное и самое большое... Я хочу помнить эту ночь... Хочу помнить нас...

Рита зажмурилась, словно решаясь на что-то, а затем подалась вперёд и прижалась своими губами к моим. Неумелый, но очень жадный поцелуй разом вымел из головы все лишние мысли и сомнения. Остался только жар в груди и горячая девичья кожа, прикрытая тонкой тканью.

— Я хочу быть твоей... — шептала Рита. — Пусть только одну ночь... Подари мне её, прошу!

Табурет улетел куда-то в сторону. Мы перемещались по комнате будто бы кружа в каком-то странном танце — крепко сжав друг друга в объятиях и без какой-либо системы. От стены к стене, мимо стола и до кровати.