Лекарство от Мозгошмыгов

Луна оторвалась наконец от стола и ещё раз окинула взглядом друзей. Поттер напряжённо протирал в её лице дырку, нервно крутя на пальце перстень лорда. Нотт показательно равнодушно таращился в стену, но и его волнение выдавало трясущееся под столом колено.

- Куда мне нужно будет придти? – наконец отмерла Лу, задавая вопрос и никак не меняясь в лице.

На лице Поттера и Нотта внезапно возникло абсолютно одинаковое хмурое выражение.

- Откуда аппарируем для ритуала? – пояснила свой вопрос девушка, позволяя себе маленькую улыбку.

Хмурые выражения лиц сменились на выражения тупого неверия.

- Я достаточно расшатала блок, чтобы начать желать снять его. Он мешает. – цедит Лавгуд, несдержанно кусая губу.

- 21-ого числа в восемь вечера в холле. – отрывисто сообщает Поттер, даже не думая прятать разгорающиеся надеждой и энтузиазмом зелёные глаза.

Во вторник вечером я тщательно вымылась, причесала свою выцветшую седую шевелюру, намазала виски зельем, спрятала за пазухой обыкновенной белой рубашки очередной Ловец и тихо выскользнула из гостиной. В подземельях меня поймал Теодор, и мы молча проследовали в холл, где у дверей уже стоял мрачный и серьёзный Поттер, странно придерживающий воздух рукой. На мой немой вопрос ответил Нотт, его шёпот лизнул мой слух:

- Там Грейнджер, не отвлекайся. –

До Гриммо мы добирались камином из Зонко. Как только мы попали в гостиную Блэк-хауса, Сириус, ждавший нас, на правах лорда запечатал все входы и запретил доступ в дом. Нас с усыплённой Гермионой переодели в хлопковые ритуальные робы и начался инструктаж.

После небольшого напутственного введения, Сириус перешёл к сути.

- Гарри, Теодор, вы сейчас берете реквизит и идете в ритуальный зал. Гарри, ты рисуешь пентальфу, Нотт, проверь после него и подготовь петухов. –

Парни кивнули и сосредоточенными тенями унеслись в подвалы.

- Теперь вы, леди. – обратился Блэк к спокойной мне и насупленно молчащей Грейнджер. Девушку пришлось разбудить перед инструктажем и навесить Силенцио, чтобы не орала.

- Пока идёт ритуал вы и Гарри будете в трансе. Контролировать ситуацию будем мы с Теодором и мистером Шинглтоном. –

Я вскинулась.

- Не дергайся, твой учитель более всего заинтересован, чтобы его, мхм, воспитанница пережила ритуал и вернулась к себе. – оборвал меня лорд и мрачно глянул на Грейнджер.

- Гермиона. Когда сознание прояснится, всеми силами держись за Гарри. Он будет тебя страховать и на правах неполного магического партнёра вытаскивать из-за грани ритуала. Окклюменции тебя учила моя матушка, так что срывай все свои щиты и дай крестнику вытащить тебя. Ясно? –

Грейнджер угрюмо тряхнула волосами, выражая протест.

- Ничего. – оскалился Сириус, – главное, что услышала, а уж сознание подстроится. –

- Теперь ты. – на меня он глянул уже куда более серьёзно и тяжело.

- Часть ритуала с твоим участием самая сложная. Страховать тебя будут четыре сильных мага, так что не волнуйся – справимся. Тут главная твоя работа – победить своё сознание и спихнуть с него эту стену. Поскольку заклятие Герм перейдёт на тебя, у нас будет несколько минут форы: в этом промежутке твой блок будет ослаблен борьбой с заклятием, но при этом ещё не восстановит бреши. В эти минуты нужно избавиться от блока. – под конец Сириус не выдерживает и сжимает моё плечо рукой, будто желая достучаться до меня.

- Сделаю всё возможное. – киваю скупо, на большее у меня не хватит эмоций. Сириус дёргает губами в ободряющей улыбке. В грудине свербит.

Ритуальный зал Блэк-хауса освещается мерным слабым свечением пентальфы. В его углах стоят на подпитке Шинглтон, Нотт, Сириус и сам Поттер. На пересечениях подле рун расположились обездвиженные петухи. В центре стоят одетые в тонкие робы девушки.

Воздух начинает тяжелеть и густеть едва его прорезает первый хриплый катрен. Гарри раскачивает в себе силу, пробуждает ядро, и уже через минуту в полутьме зала опасно сияют ярко-зелёные глаза лорда Поттера. Следом за ним катрен подхватывают и остальные, заставляя углы пентальфы сиять мерным голубоватым свечением.

Когда Поттер серебряным гоблинским ножом пронзает первую птицу, Лавгуд не медлит. Она рассекает ладонь таким же лезвием и мажет набежавшей кровью Грейнджер меж глаз, прорисовывая руну Лагуз. Гермиону охватывает свечением пентальфы, она обмякает и впадает в транс, глаза её закатываются и подергиваются мутной дымкой.

Лу не медлит, она чертит своей же кровью на своём лбу обратную руну, а потом окунает в кровь и Ловец, висящий на бледной шее.

Спустя ещё минуту обе девушки находятся в трансе, поэтому Поттер окропляет кровью второго петуха три элемента пентальфы и встает во главе звезды, приступая к основной части.

Грейнджер трясёт, её не до конца прикрытые веки дергает, губы безмолвно двигаются. Затем она вся напрягается, как струна, так что видно становится каждую мышцу на девичьем теле, беззвучно кричит, не в силах остановить головную боль. А потом её глаза распахиваются и девушка изо всех сил впивается в Поттера взглядом.

“Держаться за Гарри.” – пульсирует в воспалённом сознании. И она держится.

От подсвеченной голубым ауры гриффиндорки отделяется кривая рваная тёмная тень и, пометавшись по кругу, начинает наползать на Лавгуд. Та стоит не шелохнувшись. Её тоже подбрасывает и сковывает в приступе, глаза наливаются белым туманом, рот широко и беззвучно распахнут, седые волосы живыми змеями ползут по плечам. В этот момент происходит несколько вещей.

Гермиона без сознания падает в центре пентальфы.

Поттер спотыкается на катрене и его глаза начинают стремительно темнеть, из груди вырывается болезненный стон.

Дом встряхивает от удара извне.

Туман, везде этот белый как молоко туман.

Он заползает под кожу и оседает там кислотой, жжётся неимоверно, я будто горю заживо и без огня. Не знаю, сколько длится эта мука. Но вскоре я начинаю видеть вокруг тени и слышать скрипящий нечеловеческий смех.

Тени становятся всё отчетливее, я могу разглядеть скрюченные пальцы бледных рук, светлые волосы, оскаленный в дикой улыбке рот.

Из тумана на меня выхожу я сама. Растрёпанная, бешено вращающая глазами, скалящаяся и безумно хихикающая. Эта Я бросается на меня едва я успеваю как следует разглядеть её облик. Мы как сумасшедшие катаемся по тому, что заменяет здесь пол, я отчаянно отпихиваю от своей шеи её скрюченные пальцы, яростно кусаюсь и пинаюсь, не давая добраться ей до своего лица, которое она стремится разорвать в клочья.

В какой-то момент я начинаю разбирать её безумный визг и вопли. От этих слов мне становится тошно, сердце бьётся заполошнее.

Тебя нет.

Я убью.

Заберу.

Отдай мне своё Я.

Она обещает убить меня во мне. Последнее, что осталось от меня – это я. Нельзя. Не давай, борись. Ярость застилает мне глаза.

Я не позволю.

Защита превращается в нападение, я оказываюсь сверху, наношу по моему-не моему лицу удары, яростно бью светлой головой об пол, выворачиваю ей тонкую костлявую шею до хруста. Когда оно пытается выскользнуть из-под меня, яростно кричу и придавливаю сопротивляющееся тело к земле. На меня в бешенной сжигающей меня ярости и сумасшествии глядят безумные черные глаза Извращённой сути. Я стискиваю зубы так, что они скрипят жутко. Вокруг начинает темнеть, чужой рот изгибается в кривом оскале.

Я проигрываю?

Внезапно хочется истерично засмеяться. Я опережаю себя-не себя, разрезая своё лицо жутким оскалом-улыбкой. Оно теряется, торжество уходит из проклятых глаз.

- Авада. Кедавра. – с жестокостью и силой произношу, вкладывая в эти слова все свои копившиеся столько месяцев горе, злость и отчаяние.

Синяя кошмарная вспышка оплавляет тело проклятия, оно жутко визжит, стараясь ускользнуть из моих рук.

Оно рассыпается. Туман отступает, светлеет. И я вижу её. Вижу стену льда, покрытую столькими трещинами, что и сосчитать сложно.

Я бегу, бегу во весь опор, сжимая зудящие от ожогов пальцы в кулак. Обстановка вокруг трескается и начинает светлеть всё быстрее. Теперь её свет слепит. Но я уже тут. Кулак со всей доступной силой врезается в лёд. Прежде чем я окончательно теряю зрение в этом слепящем свете, я вижу, как рассыпается стена, осыпаясь странным ледяным пеплом.

Хорошо.

Комментарий к Часть 24 В которой замки открыты Ну короче тут всё ясно вроде, в следующей главе поясню что случилось.

И я уже думаю как закруглять всю эту волыну, чтобы случилось то самое “долго и счастливо”.

====== Часть 25. В которой грядёт битва ======

POV Теодор Нотт

После нетипично резкого для Лавгуд предложения мне самому подойти к Поттеру по поводу его невесты, я был достаточно взбешён, чтобы отстать от девчонки. В самом деле, её чертов незаинтересованный, нарочито бледный и равнодушный взор бесили почище кривых взглядов чистокровных с других факультетов.

О да, если бы недуг матери был единственной проблемой, которую после себя оставил отец, но нет. Он даже гния на нижних камерах Азкабана умудрялся отравлять мою жизнь через разномастные в спектре цветов, но такие одинаковые в человеческом презрении и недоверии взгляды студентов. Даже Блейз непривычно сторонился моего общества, будто боясь запачкаться. Малфой был мне друг, но он тонул в собственных проблемах и тягучем волнении за семью. До меня ему не было ровным счётом никакого дела.

А мне не было дела ни до кого кроме неё.

Я думал, что самым тяжелым временем для меня стало лето. Но матушка уже к началу октября почти поправилась, и я отослал их с Данброк в Италию, памятуя о нежных воспоминаниях Луны о Лимоне.

Лавгуд.

Наша с Поттером встреча разделила моё существование на “до” и “после” действительно страшного кошмара. Когда я направлялся к кромке Запретного леса, стискивая под мантией талмуд по ментальным техникам и темнейшим заклятиям, я был твёрдо намерен выменять его на информацию о том, что связывают Поттера с моей… с дорогим мне человеком.

Я не знал, что правда будет неожиданнее и больнее моих глупых, как бы сказал отец, надуманных волнений.

Поттер, чувствуя себя обязанным за информацию по “Извращённой сути”, выложил всё как на духу. Друзья, партнёры, идейные соратники в борьбе с играми Хогвартса – вот кем были Лавгуд и Поттер. Тот не лгал, поклялся мне даже, сразу видя моё глухое недоверие.

А потом я спросил не знает ли Геройский мальчик, отчего Лавгуд стремительно изменилась в характере. Я не ожидал, что гриф нахмурится, побледнеет и заметно осунется. Не ожидал, что хриплое “У неё отец летом умер” кувалдой огреет меня по затылку и сделает из моего лица чертову идеальную маску, которая на подкорку вшита отцовским воспитанием.

Гриф ещё что-то говорил, но я не слышал, вспоминал только: свой грубый шёпот “Прекрати выглядеть как человек, у которого кто-то умер” и больную, треснувшую на фарфоровом лице усмешку; туманный застывший взгляд на уровне морды чёртовых фестралов, которых она видела со второго курса и невесомое касание к невидимым для меня тёмным тварям.