Лекарство от Мозгошмыгов

Поттер даже не сопротивлялся, когда я сказал, что пойду до конца. Только посмотрел на меня по-слизерински внимательно и устало признался, что не в силах больше сам помочь близким людям. Я не стал говорить, что все мои действия стимулом теперь имеют попытку помочь Луне. Незачем. Он это понял.

Как же тяжело было все эти месяцы наблюдать за ней издалека. Из Тайной комнаты я выползал опустошённым после очередных часов кропотливой, но абсолютно безрезультатной работы и запоротых рассчётов. А она сидела в глубоком кресле у камина, тонкая, хрупкая, стеклянная, с застывшим серым взглядом в огонь и мелькающим меж пальцев челноком фриволите.

И в эти минуты мне казалось, что всё бесполезно. Шинглтон, с которым мы в то время уже вышли на связь, говорил, что подвижки есть, но чертовски незаметные глазу. Я изучил её образ вдоль и поперёк. Он настолько отпечатался на сетчатке, что одним ранним утром я понял – её прежний облик стирается из моей памяти. Я перестаю помнить ту, другую Луну.

Поэтому в день, когда в Кабаньей голове она дала согласие на ритуал, а Поттер сбоку от меня облегчённо стёк по стулу, я мог только думать о том, что этот чёртов грязный тёмный бар с его драными столами и грубыми чашками совершенно не подходят ей. Он будто пачкал её тонкие запястья, осквернял мрамор седых прядей, марал прямой и чуток более живой, чем у мертвеца взгляд.

А она будто и не пыталась выкарабкаться. Ей было плевать на то, что ритуал в любой момент может пойти наперекосяк. Луна равнодушно очерчивала взглядом пентальфу, петухов, серебряный нож у своих босых ног. Она спокойно дышала намагиченным воздухом, твёрдой рукой рисовала на лбу Грейнджер руну. А потом они обе пропали в трансе.

Пока Поттер читал катрены и в качестве проводника стаскивал с невесты заклятие, нас трясло от мощи ритуала. Магия пригвождала к грубому полу ритуального зала, силы уходили бешеными темпами, даже Лорду Блэку и Мастеру Шинглтону было тяжко. А я не мог думать ни о чём, кроме того, чтобы она выдержала. Ожидая второй части ритуала, я запрещал себе даже думать о том, что будет, если она окажется не завершена.

Когда рябая тень заклятия проникла в Лавгуд, буря улеглась. А потом Луну подбросило в воздух и распяло над центром пентальфы. Глаза, которые должны были быть объяты белой дымкой, внезапно распахнулись, озаряя ритуальный зал ослепительным синеватым свечением.

Вот тогда всё рухнуло.

Грейнджер потеряла подпитку от центрального угла пентальфы, где стоял Поттер, и рухнула на пол. А сам гриф взвыл от боли, схватился за грудь и попытался вновь встать, но его глаза уже заволакивало тьмой. Случилось то, чего мы больше всего страшились – запустилась инициация некромага.

Рвя и сжигая свои магические каналы, я своей силой рванул его связь с Лавгуд на себя. Вовремя, ещё секунда промедления стоила бы Лу жизни. Всё это заняло едва ли пару секунд, а Блэк-хаус сотрясло от удара. Блэк всего мгновение прислушивался к дому, уже через секунду его лицо озарило облегчение, а в ритуальном зале появился взбешённый немкромаг-Наставник Поттера Владислав Березовский, который молча забрал стонущего гриффиндорца и исчез.

Теперь ритуал висел на мне, Шинглтоне и Сириусе. Я перенаправил основной вектор пентальфы на себя и сосредоточился на Лу. Дар Ноттов к ритуалистике не дал мне умереть и направлял меня, пока я до рези в глазах вглядывался в непонятно ведущую себя магию Лавгуд.

Она беззвучно кричала, борясь с “Извращённой сутью”. Кричала, выгибалась, из распахнутых светящихся очей текли слезы и впитывались в ворот робы. А через несколько томительных минут незримой борьбы, её волосы начали сереть, темнеть, иссыхать на концах. Заклятье непостижимым образом впитывалось, уходило в них. Когда почти половина длины белой гривы стала чёрной от магии ритуала, я интуитивно прислушался к Дару.

Подчиняясь велению рода, я взял в руки нож и одним движением отсёк “грязь”. Магия ритуала тут же сожгла пряди синим пламенем. Мерлин, сколько синего… Заклятье ушло. Остался блок.

Лицо у Лу умиротворённое, спокойное. Глаза больше не светятся, они закрыты. Её тело медленно оседает на пол зала. Пентальфа тухнет. Я крепко держу её, не даю упасть на холодные плиты. Это ещё не конец.

- Юноша! – кричит мне Гаспард, кидая что-то маленькое. Ловец.

Накидываю его на тонкую шею, крепко обхватываю её голову ладонями, давлю на виски. Ну же, я легилимент, Моргана бы всё побрала!

- Луна, вернись. –

Треск льда.

Лавгуд выныривает из забытья рывком, чуть не калечась о придвинутое слишком близко к кровати кресло с резными ручками. Девушка на протяжение нескольких томительных минут сидит на кровати, слепо щурится на расплывчатые очертания уже узнанного Блэк-хауса и отчаянно вспоминает.

Смерть отца. Боль. Жжение в голове.

Долгие пресные месяцы существования. Болото безразличия ко всему. Серый спектр обозрения мира.

Ритуал. Боль. Жжение в голове.

Девушка интуитивно хватается за голову и каменеет, приглаживая пряди. К зеркалу она едва ли не бежит, с непривычки спотыкаясь и теряя координацию. Абсолютно целиком седые гладкие пряди, не достигающие теперь даже лопаток.

Лавгуд ошалело прилипает к зеркалу едва ли не вплотную, разглядывая уродливые ярко-синие прожилки на радужке, осколками разбивающие спокойный серый цвет. Она смеется. Громко, с надрывом. В ужасе и облегчении смотрит на мокрые от слёз подушечки пальцев. Ноги не держат её, Лу надломлено падает на толстый ворс около трюмо.

Абсолютно искалеченная душа, абсолютно искалеченный разум, ни одного живого места там не осталось. Теперь это уродство и на внешний вид переползает. Какая дурость, какая жалость. Девушка остервенело трёт глаза, оставляя в ладонях несколько белёсых ресничек.

Распахнувшаяся дверь заставляет её заторможено обернуться. Лавгуд тяжело поднимается, даже не думая поправлять мятый подол ночной сорочки.

Бледный, взволнованный, со сжатыми в тонкую полоску губами, Теодор Нотт в изумительной нерешительности замирает на пороге комнаты. Его пальцы и губы подрагивают, будто он собирается что-то молвить или сделать, но не решается. Тёмные глаза судорожно впиваются в обезображенные ритуалом серо-синие очи.

А она не может больше. Она делает шажок вперёд, и ещё один. Тяжело моргает, кривит рот в трещине-улыбке, не стесняется теперь уже ни слёз, ни седины.

- Привет, родной. – всхлипывает она, беспомощно разводя руками.

“Вот она я. Смотри на меня. Я вся такая. Поломанная, странная – держи меня, больше некому. Держи, потому что сил осталось только на улыбку. Одну. Искреннюю. Для тебя.”

И он держит. Шагает отрывисто вперёд, впечатывает, вплетает её в себя. Угловато гладит по выцветшим волосам, тихо дышит в макушку. И только пальцами крепче стискивает худые плечи и тонкое тело, пересчитывает лесенку рёбер, давит к себе ближе, к самому сердцу.

И набившему оскомину “Всё хорошо” Лавгуд верит только, когда они звучат из его уст.

Три дня они заперты в Блэк-хаусе. Поттер и Березовский не подают вестей, значит инициация ещё идёт. Кричер потеряно мечется от одного обитателя особняка к другому.

Сириус на взводе громит каждый день тренировочный зал, чтобы вечером тихо сидеть в комнате Грейнджер-Розье и рассказывать ей что-то успокаивающее из библиотечных фолиантов, сменяя портрет матери. А ведь у девушки была жуткая истерика. Всё помнить, внутренне осознавать неправильность своих действий, но быть неспособной долгие месяцы противостоять магии заклятия – она всё время подвергалась кошмарному скрытому стрессу, который приводил в диссонанс её личность.

Девушка плачет навзрыд, когда Вальбурга говорит, что шрамы от Кровавого пера не вывести ничем. У Грейнджер на нежной коже костяшек горит кровью чёртово “Я не должна лгать”. Лу молча сидит с ней, гладя по ране. За её спиной маячит Теодор, ни разу ещё не оставивший её в одиночестве дольше, чем на пять минут за последние сутки.

С ним они тоже молчат. Не осталось ничего, что стоит говорить вслух. Им достаточно лёгкого как пёрышко прикосновения к сознанию друг друга – и все эмоции, как на ладони. Ладони, которые они теперь постоянно держат сплетенными, потому что так легче. Потому что так есть за что держаться.

Поттер появляется в Блэк-хаусе по истечении трёх суток. Он бледен, спокоен и за ним удушливым саваном тянет холодом смерти. Инициация прошла. У Поттера на шее кулон Наставника, а на поясе помимо палочки посох с обсидиановым камнем.

Альбус Дамблдор устало жуёт лимонную дольку, стараясь не пропустить мимо ушей отчёт Моуди о копошениях Пожирателей. Строго говоря, директору бы волшебную грелку под ноющую поясницу, феникса в охапку и завалиться спать часов на 12, но у него на столе три экстренных и явно не дружеских письма от Фаджа, в пять часов грозилась зайти треклятая Амбридж, а Моуди всё никак не затыкается со своей паранойей по поводу жалкой кучки отребья из Лютного, у которых, Альбус был уверен, и меток то не было.

В итоге, он невнятно просит бравого аврора не спускать с Пожирателей глаз и выдаёт недельный список дежурств на ключевых точках, после чего вежливо спроваживает вояку восвояси. Ответить Фаджу, напустив пыли в глаза, занимает у него не более получаса, после чего он меняет пароль у горгульи и с удовольствием пропускает госпожу Инспектора лишь спустя четверть часа с назначенного для времени встречи.

Министерская бульдожина вцепляется ему в глотку жутким хватом, но Альбус умело лавирует среди её уловок и изящно прикрытого хамства. Впрочем, всё плохое когда-то заканчивается, и Дамблдор, отклонив требование уволить ряд преподавателей, обещает милейшей Долорес заняться кадровым набором. Впрочем, эту волокиту он спихивает часом позже на вовремя зашедшую Минерву.

Вот теперь можно и покумекать. Трелони в замке уже лет как 15 не нужна, но подконтрольная, хоть и слабая провидица под боком – это удобно. Преподавательницу маггловедения, ужасно ознакомленную с предметом, он специально держит в штате, ведь с её помощью так удобно контролировать деградацию аристократической прослойки студентов. Ну а преподавателя астрономии стоит заменить на… Тут Дамблдор едва ли не мерзко хихикает от открывшихся перспектив. Давненько он не болтал с тем кентавром-отщепенцом.

И ещё Поттера давно не видно. Пора пригласить мальчика на чай и наконец заняться просвещением героя. Да, заодно от невесты его окончательно отвратить, а то свербит у Альбуса, ох свербит предчувствие странное, да.

И пароль надо опять на башне поменять. Пусть будут “Ежевичные бусинки”!

Лорд Волдеморт жадно втянул узкими щелями-ноздрями запах свечей и тайны, и шипящим голосом приказал всем присутствующим встать. Его рыцари снова были с ним. Не все и не те, конечно, но сбрендившему мозгу казалось, что он вновь был окружён верными псами.

- Итак, мои верные сссслуги! Сссегодня знаменательный день. Я хочу объявить-сссс о том, что очень сссскоро магическая Британия будет подчинятьссссся только нам! Но ссссначала мы захватим оплот надежды и выссссшей ценноссссти их жалкой сссисссстемы…. Готовьтесь, друззззззья, скоро мы захватим-ссс Хогвартсссс! – торжественно, с нотками упивающегося величием безумия произносит Тёмный лорд.