фр15-бощик
- Автор: Александр Малышев
- Жанр: Повесть / Подростковая литература / Советская детская литература / Авторские сборники, собрания сочинений
- Дата выхода: 1984
Читать книгу "фр15-бощик"
Оттого, что долго сидел с запрокинутой головой, неприятно заныла шея. Павел оглядел людей, что были возле, и задержал взгляд на Володе. Какое у него хоть и некрасивое, но живое, хорошее лицо!
Павлу припомнилось, как однажды, когда Володя болел, его проведали всей бригадой.
Жил он в маленькой комнате, которую снимал в частном доме. На стене, над кроватью висел портрет Есенина, вырезанный из «Огонька». Окно комнаты выходило в сад, тенистый и уютный, а на окне сидел соседский кот — белый в серых подпалинах. Володя тогда рассказывал, что кот летними ночами приходит к нему и клубком сворачивается у него в ногах поверх одеяла. Володе хотелось думать, что кот понимает его одиночество и потому приходит к нему, мурлыканьем наполняя темную пустоту вокруг.
Впрочем, ощущение одиночества не было глубоким и постоянным. Оно посещало Володю только в выходные дни, в те его выходные, когда шумят фабричные корпуса, люди спешат на смену или со смены, а ты остаешься один.
В остальные дни недели с ним была его бригада. «Вы моя первая семья, — сказал он как-то, — а вторая авось приложится».
А еще Володя рассказывал Павлу, что понемногу начал обзаводиться имуществом и купил недавно в магазине перьевую подушку. Это было событие. Сквозь тонкую наволочку, прокалывая ее, лезли рябенькие и белые перышки, одно из них как-то ночью угодило Володе в нос. Он чихнул, проснулся и подумал о том, что впервые в своей жизни спит на хорошей подушке, уже две недели пит, а только сегодня удивился этому.
Может, Володю позвать завтра прогуляться в плодопитомник? С ним будет все веселей…
Кореш, сидевший в ленивой позе, облокотясь на стол, сонно посматривал в сторону. И вдруг заерзал, забеспокоился.
Исайка идет… Вот работенка! Захотел домой сходил, захотел — на базар прогулялся. Мне бы так…
И верно, по двору шел Исаев, четко выделяясь на фоне кирпичной стены прядильного корпуса черным не новым, но опрятным костюмом, белым воротником рубашки. Ходил он, немного сутулясь и опустив голову, словно неотрывно думал о чем-то, очки при этом слегка сползали по его прямому, хрящеватому носу.
Он тут рядом живет, — сказал электрик. — Я года два с ним соседом был.
— Наверно, с тоски помер? поинтересовался Кореш. Да, с ним не разговоришься. Деревянный человек. Но это у него не от хорошей жизни. Это у него от больной жены. Пластом, я слыхал, лежит уж несколько лет. Он белье полоскать на пруд ходит.
— Да ну! удивился Володя.
— А ей-богу. Только баб стесняется. Так он выбирает время или рано утром, или поздно вечером. Моя жена все говорила: «И чего он там в своих зимних рамах видит? Ведь темка еще, а он уж с бельевой корзиной в дверь протискивается…»
— Веселенькое дело, — покачал головой Анатолий.
— Не позавидуешь, — согласился слесарь, глядя вслед Исаеву. — Он не такой уж и старый. Болезнь жены его заживо ест.
— И зря терпит, — решил Кореш, видимо представив себя в положении Исаева. Ну, не загинаться же ему вместе с ней!
— Так-то оно так, — вступил в разговор Иван, — но вот с совестью как быть? Ты рванешься, а она держит. Вот ведь что хуже всего…
— Ну, вы тут наворочали, — сказал Анатолий. — Выходит, наш Исайка чуть ли не герой.
— Герой не герой, — возразил Иван, — а держится до последнего. Это уважать надо. — Он оглядел всех и поднялся из-за стола. — Спасибо за компанию. Пойдем трудиться.
Так получилось, что Павел и Володя поотстали. Павел думал про Исаева, и ему было почему-то совестно, неловко.
Исаева ремонтировщики не любили и в пику ему часто вспоминали прежнего мастера — мягкого, покладистого человека. Неприязнь к Исаеву передавалась от старших новеньким с первыми навыками работы.
Не избежал этого и Павел.
Немногословность и сдержанность мастера сначала ему понравились вот человек дела! — потом стали настораживать. Впечатление было такое, словно Исаев жалел сказать лишнее слово людям, а те слова, которые он все-таки употреблял, были сухи, как осенние листья.
Работая курьером планового отдела, Павел повидал всяких начальников — строгих и добродушных, веселых и вечно озабоченных, сердитых. Исаев казался ему не хуже и не лучше других. Но, придя под его начало, Павел невольно перенял и отношение к нему окружающих. Вот теперь из-за этого и было совестно.
Павел не раз видел, как Исаев, один в своем кабинетике, разбирает наряды бригадиров, по привычке держа папиросу в углу рта и морщась от дыма, щиплющего глаза. И теперь он как наяву увидел: сидит, шуршит бумагами, а глаза красные, слезятся…
— Чего, брат, приуныл? — рука Володи дружески легла на плечо Павла. — Не поняли мы с тобой Исайку, а?
— Кажется…
— Видишь, как легко в плохие человека записать. А вот докопаться, что в душе у человека, — это непросто. Ты слушай, Сверчок, о чем люди говорят, и учись. Это не всегда байки и треп между делом, хотя и не без них. Я это не раз замечал. Я когда кусошничал, было у меня такое в детстве, в войну, всяких людей повидал. Оголодаешь, придешь в село. Кто ничего не даст — пошлет подальше, кто даст, да нехотя, а человек настоящий, который с сочувствием, обязательно пожалеет, чуть не последнее отдаст. Бывает, стыд берет, когда отдают последнее, а ты это как-то угадываешь. Я сколько раз возвращал. Подкрадусь потом тихонько, на крыльцо положу или на подоконник, сам думаю: впереди еще село, как-нибудь…
Удивительно это, когда не мысли — поступки человека совпадают с лучшими твоими представлениями о людях. Павел пристально посмотрел на Володю, подумал: «Я на его месте сделал бы так же». Володя все больше ему нравился. Он знал: в жизни этого кругленького краснолицего человека, похожего на повара вокзального ресторана, много было всякого — жестокого, страшного, но были и такие вот порывы, которые, казалось Павлу, все искупали.
— Вот я раз книжку видел, — заговорил опять Володя. — Называется «В мире мудрых мыслей». На вокзале я ее видел, в киоске, и до самого поезда думал, что бы в ней такое могло быть. Ну, мне тогда не до мудрости было. Так вот, мир этот здесь, промеж нас всех. Ты слушай и на ус мотай. Я на твоем бы месте от каждого хорошее перенял и стал самым лучшим человеком. Вот, скажем, что от «Рыбникова» взять?
— Он машины здорово понимает.
— Правильно. Ремонтировщик первого класса. У меня я на твоем бы месте веселость взял, согласен? Я в самом деле веселый парень, Сверчок, — Павел посмотрел Володе в лицо, улыбнулся. — Ну, а у Маянцева?
— Он умный.
— Э, Сверчок, есть такие умники, с которыми встречаться я и врагу не пожелаю.
— Он добрый.
— Он — человек, Сверчок. Одно слово — коммунист. Знаешь, если бы такой мне встретился лет пятнадцать назад… Да что зря говорить!
— А у Кореша что взять? — вошел в азарт Павел.
— А ты как думаешь?
— Не знаю.
— Я тоже не знаю. Вот он недавно рассказывал… Да, тебя ведь не было, ты уходил как раз. У него сегодня дружок женится, какой-то Валька Терехов. Он на свадьбу зван, и, знаешь, одна эта свадьба у него в голове и сидит. Он вот работает, а сам думает — как бы не опоздать. Вот если бы бригадир отпустил его прямо сейчас: мол, ладно, иди, мы как-нибудь без тебя управимся, он бы и ушел, даже и не оглянулся бы, даже и не подумал после, как мы тут…
И снова была только работа. Люди, сновавшие возле «англичанки», не заметили, как миновал полдень, а он миновал. Клетчатые, оранжевые солнечные дорожки под восточными окнами погасли. В цехе воздух снова стал серым, но тем заметней и заманчивей по обе стороны от машин, в окнах сиял погожий весенний мир. Многие подсобники, пораньше управившись с делами, с легким сердцем спешили за двери проходной, чтобы там, наскоро переодевшись, веселей прожить остаток воскресного дня, добрый еще остаток. В цехах снова сгустилась тишина, и в ней грустно тренькали сверчки.
Некоторое время спустя Павел задумался о себе, Павле Суслове, ученике ремонтировщика. Кто он сам? Что у него за душой?..
В бригаде Павла, с легкой руки Володи, прозвали Сверчком. Он любил петь, но пел только для себя, в дни, когда машины шумят вокруг и пой хоть во всю мочь — тебя не услышат, в дни, когда все у него ладилось, все хорошо было.
Володя, видно, подслушал его пение. Однажды, когда бригада переодевалась у своих шкафчиков, Володя сказал:
— А Пашка-то у нас чистый сверчок. Как один останется, так и распоется. И славно поет, с душой.
— А он и есть сверчок, — подхватил Иван, может, вспомнил про «букашку», которую они видели в гальванической мастерской. — Фабричный сверчок. И пусть поет. Значит, ему в нашей бригаде нравится.
Павел покуда не метил далеко. Ему хотелось стать настоящим ремонтировщиком — зарабатывать побольше, побольше приносить денег домой. Маме трудно, в последние годы она часто прихварывает. Павел надеялся: когда он станет помощником ремонтировщика, мама сможет перейти со станков на работу полегче. Правда, теперь его брало сомнение: он начинал догадываться, что мама любит свою работу, любит свои станки и вряд ли оставит их добровольно…
Впрочем, вопрос об этом был еще впереди, а пока, если тяжко приходилось, Павел утешался подсчетом, что куплено для мамы и сестренок на его деньги: маме отрез на платье, Оле ботиночки, Насте стол, за которым она теперь делает уроки…
— Кажись, все, — раздался голос бригадира. Кореш распрямил спину, глянул на электрические часы, белевшие крупным циферблатом в конце цеха. Теперь, подумал, регистрация Вальки с Зинкой прошла, пожалуй, уж и свадьба шумит…
— Кореш, как там вытяжные?
— Кончаю.
— Сверчок?
— У меня все на месте. Сейчас валики разложу.
— Володька?
— Что — Володька? В ажуре.
Иван, не дожидаясь, когда его спросят, хлопнул ладонью по станине:
— В порядке.
— Тогда одеваем машину, — сказал Анатолий, и в голосе его прозвучало чувство облегчения: наконец-то развязались.
Кореш и Маянцев потащили по цементному полу металлические ящики, в которые утром кое-как были свалены катушки с ровницей и недомотки. Они разошлись на края машины и двинулись навстречу друг другу, выстраивая ряды толстых пушистых катушек с ровницей. Анатолий, вновь ставший нетерпеливым и нервным, держал палец на красной пусковой кнопке и смотрел на своих товарищей. Те, по двое с каждой стороны, сошлись и вновь стали расходиться: они теперь заправляли ровницу в вытяжные приборы.
— Осторожно, пускаю, — предупредил Анатолий и сильно вдавил кнопку.
Машина дрогнула каждой своей частью, зашевелилась по всей длине, со шмелиным жужжанием закружила веретена. Заячьи хвостики изжеванной шелковистой ровницы полезли из вытяжных приборов и тут же растаяли. За стеклом зеленого бункера закружилась неистовая метель.
Павел, постояв минуту, начал быстро собирать разбросанный там и тут инструмент и складывать в ящик бригадира. Довольная улыбка морщила губы Ивана: вот и кончилась смена, еще полчасика — и домой…
Нарастающий гул машины ходил по цеху от стены до стены. Был он ровный, чистый, но иной раз в нем возникал аритмичный стук. Анатолий, морщась, как от зубной боли, не хотел его слышать и тем напряженней ловил в шуме «англичанки». Наверно, это стукает инструмент, который собирает Сверчок. А еще так может стучать распаявшийся барабан, но ведь Кореш проверял барабан. Мало ли что может стучать в цехе, полсуток дремавшем и вдруг разбуженном гулом машины? «Ну и устал же я!..»