Наследники. Вернуть нельзя уничтожить

Глава 1

За месяц до поступления в Академию контролируемой магии.

Жарко, душно, неудобно. И неприятно даже для нас.

Я попытался распрямить шею, позвонки отозвались резкой болью и хрустом. Ша́ргховы степняки! Кто же знал, что здесь не действует никакая магия, кроме их собственной. Хотя назвать степняков магами...

— Фарка́сов зад! — раздался болезненный стон. — Да чтобы я ещё хоть раз...

— Эл, ты жив?

Я попытался развернуться, но сделать это в тесном деревянном ящике оказалось не так-то просто. Этих дикарей не интересовали ни наши титулы, ни угрозы, гораздо больше их волновало, что мы вторглись на священную территорию, куда даже степняков пускали далеко не всех. И, конечно, божественный тотем из цельного куска золота, который мы собирались оттуда вынести.

— Драный ты шаргх! — отозвался Элио́н.

Еле как удалось вытянуть ноги — слегка, потому что длины ящика не хватало даже на это. Но верхней части тела повезло ещё меньше — высотой это убожество едва ли доходило мне до пояса, так что сидеть приходилось, прижимаясь щекой к необтёсанной крышке.

— Брось, выберемся.

Нас застали в самый позорный момент — в шаге от выхода из священного шатра. Окружили молча, оттеснили. Вперёд вышел крепкий и, в отличие от большинства других, аккуратно подстриженный седой мужик с волосами до плеч, двумя заплетёнными косичками от висков и тяжёлым, но бесстрастным взглядом.

— Ты — драный шаргх, идиот.

Подняв руки, я упёрся ладонями в крышку, надавил, но та даже не шелохнулась.

— Твои идеи и раньше не блистали, сейчас же... — Эл — великий князь, племянник императора и по совместительству мой брат-близнец с шипением потёр шею и попытался сесть удобнее. — Вспорют тебе горло, а матери отправят палец с родовым перстнем. Двор будет в восторге.

— Не суетись раньше времени, — хмыкнул я, встал на четвереньки и подполз к ближайшей дыре между грубо сколоченных досок. — Смотри, сделать безмагическую зону у них ума хватило, а приставить к нам охрану уже нет. Тоже мне, степняки.

— А у тебя хватило ума попасться, — равнодушно бросил Эл, даже не пытаясь выбраться из ящика. — Не помогли ни поколения умных предков, ни десятки титулов.

— Титул. Один. — Горечь от императорской жестокости мгновенно появилась на языке. — Остальных, если помнишь, нас лишили.

— Лишили. А могли прикопать по-тихому. Спорю, об этом дядя даже матери бы не сказал.

— Дядя! — Так бы и почесал кулаки о наглую императорскую физиономию, если бы тот имел совесть снизойти до племянников. — Его императорское величество тебе дядя.

— Угу. — Эл скрестил руки на груди, насколько позволял ящик. — А брат — идиот.

— Зато этот идиот вытащит тебя из плена и спасёт от казни, — с кривой усмешкой. — Или думаешь это покои для почётных гостей?

Ярость — дикая, жгучая и бессильная снова подняла изнутри всё, что я засовывал туда месяцами. Казнь отца — предателя империи, презрение матери — словно забывшей, что у неё был муж, лишение всего — земель, богатства, титулов. Всё, ради того, чтобы унизить род Делабе́ргов. Чтобы доказать — то, что наша мать — родная сестра императора, не значит ничего. Для Ло́риана III Ориша́нского ничего.

Была бы магия, от разыгравшейся ярости выжег бы одним усилием воли не только этот ящик — всё племя степняков-дикарей с их варварским языком и отсталым образом жизни. Но магии нет, зато эта же ярость придавала сил и желания выбраться и поставить на колени всех, кто посмел тронуть великих князей. Даже если выглядели мы как обычное ворьё.

Перевернувшись на спину, я упёрся ногами в крышку. Поелозил плечами, нашёл подходящее для опоры место.

— Думаю, что твои идеи когда-нибудь нас убьют. Если ещё не убили.

Конечно! Ведь Араэ́л Делаберг — бунтарь, разгильдяй и скандалист. Несдержанный, наглый, хамоватый, невоспитанный и, вообще, изменник империи. Под стать казнённому ни за что отцу.

Злой выдох и первый удар, от которого крышка даже не шелохнулась.

— Заканчивай, Ар.

Зато Элион просто душка. Воспитанный, услужливый и спокойный — братец просто мечта матери и отрада всех дворцовых сплетниц! И несмотря на промах семьи и возраст — завидный жених.

Вот только девицы, которые скромно строили ему глазки, уединяться предпочитали со мной.

Двуличие и подлость императорского двора добавили в копилку ярости финальные штрихи.

— Да успокойся ты! Ещё ноги переломаешь.

Второй, третий, четвёртый — но шаргхова крышка словно заколдована, хотя всем известно, что среди степняков нет ни одного мага.

— Араэл!

Дыхание в и так душном ящике сорвалось окончательно, но проще умереть, чем остановиться и признать собственную слабость.

— Да утихни ты! — Прицельный пинок Эла в колено впечатал меня в стену ящика.

Со дна поднялась пыль, забила рот и нос. Нас обоих окутало иссушенной серо-коричневой землёй и добило кашлем.

— Чего ты добиваешься? — сипло рассмеялся Эл откашлявшись. — Ты, хоть и строишь из себя идиота, с мозгами дружишь. Должен быть заметить, что степняки хоть и не маги, но кое-что могут.

— Кое-что? — Казалось, что пыль осела внутри лёгких, продолжила царапать горло. — Они дикари и...

— Может, и дикари. — Эл развернулся и припал к одной из щелей, вот только вряд ли увидел что-то интересное. Степь, вытоптанная площадь, круглые шатры вокруг и ничего, что могло бы нам помочь. — Вот только ты сидишь в их ящике, а не они в твоём.

Эл вздохнул и вернулся в прежнее полусидячее положение, подперев головой крышку.

— Хватит, Ар. Прекращай придумывать все эти якобы гениальные планы. Я поддерживал тебя всё время с момента, как мы сбежали из дома. Помогал, вытаскивал, предостерегал, но и у меня закончилось терпение. Лориан лишил титула? Так было за что. Казнил отца? — Эл усмехнулся. — Брось. Как будто того волновало хоть что-то, кроме кра́нлей[1], власти и трона. Как будто он хоть раз поинтересовался нами и мамой.

— Заткнись, Эл, — сквозь зубы. — Заткнись или я...

— Что? — хмыкнул брат. — Подерёмся? Так я всегда побеждаю.

— Магией. Которой здесь, если ты не заметил, нет. — С трудом, но я всё же повторил позу брата. — Будешь опять в синяках ходить. Или забыл, какого это?

— Почти забыл. — Эл вдруг помрачнел. — Сколько мы уже не были дома? С прошлого лета?

— Весны. — Ярость, которая, казалось, ещё чуть-чуть и хватит через край, вдруг вся вышла. — С середины прошлой весны.

— Весны, — Эл покачал головой с грустной усмешкой. — Как, вообще, тебе пришла эта гениальная идея сбежать?

Я усмехнулся.

А потом вспомнил...

Больше года назад

Душно. Рванув расшитый золотом ворот сюртука, я с силой толкнул оконную раму. Старое, но крепкое дерево поддалось легко, словно только этого и ждало, а в спальню ринулся резкий и по-весеннему влажный ветер.

Душно.

Давит. Всё — ненависть, презрение, жалость, жестокость. Последнее — сильнее всего.

Глубокий рваный вдох — длинный выдох.

Императорские Ищейки не подвели. Сначала обнаружили заговор, потом его раскрыли и на всё это потратили жалкую неделю. И ещё три дня на то, чтобы казнить всех мятежников. Быстро даже для Ищеек — серых магов, что подчинялись напрямую императору. Магов, что проходили ритуал, давали кровную клятву самому Лориану. Что становились его марионетками до конца жизни.

Хорошая работа. Жизнь ради императора.

И я бы порадовался за родственника и его слуг.

Если бы главным зачинщиком бунта не стал мой отец.

— Араэл, ты здесь?

Наш отец.

— Жарко стало?

Я чувствовал его, он чувствовал меня. Для того чтобы знать — Эл прошёл в спальню и устроился в кресле, закинув ногу на ногу, мне не надо даже поворачиваться.

— Не могу больше.

То, кто назывался нашим дядей, не сказал об участии отца. Не пришёл, чтобы предупредить о надвигающейся угрозе. Даже матери — своей родной младшей сестре не прислал и весточки. Знал, что она волновалась. Сочувствовал её отчаянию, когда она жаловалась, что наш отец, Дитма́р Делаберг, пропал и не реагирует на вестники.

А на приёме в честь каких-то очередных шаргховых послов сообщил всему двору — весёлому, нарядному и блестящему, — о заговоре. Высокомерно, напоказ. Чтобы все поняли, с императором не шутят. Особенно так, расшатывая под ним трон.

А дальше всё как в тумане — негромкий приказ, страх в глазах матери, дрожащая рука Эла на плече и отец. Раненный, потрёпанный, но с гордо поднятой головой и яростью во взгляде. Отец, которого вели двое в сером, но это не помешало ему при всех назвать императора тираном, недостойным власти, глядя тому прямо в глаза.

Когда после пламенной речи отца поставили на колени перед троном и равнодушным Лорианом, я дёрнулся.

Эл всегда был слабее, он меня не удержал. Крикнул что-то вслед, но я уже пробирался сквозь толпы ряженых лизоблюдов. Расталкивал их локтями, не видел перед собой никого, кроме отца. Чувствовал жар в стиснутых кулаках — предвестник моей убийственной ярости.

И застыл, когда выбрался из толпы.

Лишился речи, слуха и дара разом, когда увидел, как мама — та, что клялась в храме рианов всегда следовать за отцом, вложила ладонь в протянутую руку Лориана. А после повернулась спиной к стоящему на коленях мужу, склонилась перед императором и получила в награду братский поцелуй в лоб.

А после...

Лёгкие взорвало огнём, но глаза продолжали следить.

Она — та, кто родила Дитмару Делабергу двоих детей, встала за правым плечом Лориана. Мазнула равнодушным взглядом по мужу. А Эл, наконец, добрался до меня, чтобы схватить за плечо и увести из зала.

Хуже был только день казни. Казни, на которую нас заставили смотреть, стоя рядом с императором.

Ненавижу!

— Мы живы, Ар. Мы и мама.

Звучало здраво, да. Вот только шаргха с два я приму это за аргумент!

Лориан мог предупредить! Мог намекнуть, что отец в беде! Да хотя бы заменить казнь пожизненным заточением в Гвинбо́ре! Но не устраивать из этого показательной порки. Не выставлять нас, словно клоунов в шапито. Словно мы отреклись от того, кто дал нам имя, ради... кого? Вшивого императора? Фаркасового выродка, только и способного...

— Ты ничего не изменишь.

Длинный выдох. Я прикрыл на мгновение глаза, а следом убрал руки от деревянного подоконника, на котором уже появились подпалины. Резко повернулся, впился взглядом в брата.

— А если смогу? — Но Эл лишь покачал головой.

— Тебе сносит крышу, словно пятилетнему. Как будто ты вернулся во времена магических всплесков. И не мечтай, — невесело усмехнулся он в ответ на вздёрнутый подбородок, — ты не стихийник. Твой потолок — обуглить пару деревяшек, да запустить маленький салют над головой. Но если раньше эти фокусы были безопасны, то сейчас ты выгоришь.

— Плевать! — Дёрнулся уголок губ.

Жертвой моей ярости оказался стул, раз уж до Лориана не дотянуться. Пока.