Завоеватели

— Ну, извини, — сказал он.

Анна-Стина не шевельнулась.

Когда боги исчезли в темноте улицы, она спрыгнула на пол и закрыла дверь на задвижку. Потом, бесшумно ступая босыми ногами, подошла к Синяке. Он был в сознании и не спал.

— Тебе лучше? — спросила она тихонько. Он ответил утвердительно, прикрыв глаза.

Из комнаты в гостиную осторожно выбрался Ингольв. Разбуженный голосами и стуком захлопнувшейся двери, он хмуро прищурился на тусклую керосиновую лампу.

— Кто здесь был?

Анна-Стина слегка усмехнулась.

— Представь себе, Разенна действительно прислал медиков. Два смешных чудака. Нагрубили, натоптали на ковре…

Ингольв посмотрел на грязные следы, оставленные посланцами Ларса, потом тяжело сел на скрипнувший стул.

— Мама Стина, — сказал он, — дай что-нибудь пожевать.

— Ничего нет. Немного сахара осталось.

— Черт, — сказал Ингольв и замолчал.

Анна-Стина босиком стояла перед ним, глядя на взъерошенные, еще влажные после мытья волосы брата, а он сидел, опустив голову, и не двигался. Анна-Стина ждала. Тогда брат посмотрел в ее усталое лицо и попросил неласково:

— Хоть кипятка дай.

Синяка снова открыл глаза и увидел, как Анна-Стина расставляет на скатерти чашки. Стол в гостиной был круглый, тяжелый, на одной массивной ноге. Пестрая шелковая скатерть с желтыми кистями свисала почти до пола. У одной чашки была маленькая выщербинка, и битый фарфор потрескивал под кипятком.

Анна-Стина сказала, все еще думая о Ларсе:

— Он просто чародей.

Ингольв фыркнул.

— Сожрал весь хлеб в доме. Завтра придется идти мародерствовать.

— Тебе и так пришлось бы это делать.

— Пришлось бы, — согласился брат, — но на сытый желудок.

Анна-Стина почувствовала на себе пристальный взгляд и повернулась в сторону дивана. В тусклом свете лампы она увидела смуглое лицо с горящими синими глазами. И эти огромные глаза смотрели на Анну-Стину с непонятной тревогой.

Темные губы юноши шевельнулись. Он закашлялся, вытер рот ладонью и хрипло спросил:

— Кто… чародей?

Он выглядел испуганным. Брат и сестра молча переглянулись и встали из-за стола. Анна-Стина прихватила с собой лампу и поставила ее на пол возле дивана. Раненый снова прикрыл лицо локтем.

Ингольв подсел на диван, сильно взял Синяку за руку и обратил к свету тыльную сторону руки. Чуть пониже локтя был выжжен знак: сова на колесе. Синяка замер, стараясь дышать как можно тише.

— Он из приюта Витинга, — сказал Вальхейм и с отвращением оттолкнул от себя бессильную синякину руку.

В вольном Ахене Витинг был весьма известной персоной. Он содержал приют для сирот и подкидышей и считался одним из главных городских филантропов, поскольку воспитывал преимущественно детей хворых, увечных или поврежденных рассудком — тех, от кого отказывались городские приюты, находившиеся в ведении магистрата. Будучи находчивым и остроумным предпринимателем, Витинг до семи лет кормил сирот бесплатно, а затем начинал учить их сапожному ремеслу и приставлял к делу. Сапоги.

Анна-Стина оглядела притихшего паренька еще раз, но никаких, по крайней мере, внешних признаков неполноценности не обнаружила. Разве что смуглая, почти черная кожа и невероятная синева глаз… И почему его так испугало слово «чародей»? Наверное, с головой у него не все в порядке, решила Анна-Стина.

— Как он вообще попал в армию? — спросила она брата.

Вальхейм беззвучно выругался, потом сказал вслух:

— Сволочь.

Анна-Стина подскочила, и тогда брат, опомнившись, слегка покраснел и провел пальцем по ее щеке.

— Прости, мама Стина. Третьего дня я видел Витинга у нас в штабе. Он пил пиво с офицерами и громко хвастался, что распродал часть имущества. Мерзавец… — Ингольв посмотрел на Синяку, который лежал неподвижно, полуприкрыв глаза. — Я даже не подозревал, что Витинг поставляет армии не только сапоги. Когда меня посылали в форт, дали кого попало.

Он замолчал. Во всем доме, во всем городе царила тишина. В темноте притаились армии, но форт уже лежал в руинах, и Вальхейм неожиданно понял, что все время думает только об этом.

Анна-Стина всхлипнула. Ингольв положил руку ей на плечо, и она склонилась щекой к его крепкой широкой ладони.

— Как ты думаешь, — спросила она, — город сдадут?

Он уверенно кивнул и добавил вполголоса:

— Умнее было бы сдать его без боя.

— Но ведь мы с тобой никуда отсюда не уйдем?

Он улыбнулся.

— Конечно, нет, Анна. Нам с тобой некуда отсюда идти.